заставляет меня думать, что она на это надеется.
Игнорируя ее и жемчужное ожерелье, все еще свисающее с ее шеи, я прочищаю горло.
— Ты просила меня принять ванну?
— Я этого не делала. Ремус попросил об этом. Он ценит чистую пизду. Чистота рядом с благочестием.
Лениво перекатившись в сторону, она поднимается на ноги, длинные прозрачные юбки ее платья развеваются позади нее.
— Давай. Он не оценит кровь другого мужчины на тебе.
Мой разум борется за план, пока ноги несут меня за ней. Идти некуда, если только я не решу прыгнуть со скалы. Я могла бы убежать и спрятаться, но они наверняка найдут меня.
Я чувствую, что возвращаюсь к исходной точке. Ко дню моего посвящения. Мои мысли возвращаются к моему отцу и вопросу о том, был ли бы он разочарован моим выбором. Я подозреваю, что если бы он был здесь, он указал бы на очевидное. Что, по крайней мере, в Шолене я не была бы пленником. Я бы переспала с несколькими мужчинами без разбора, но после этого жила бы как королева.
Агата ведет меня в ванную комнату, в которой стоит большая белая фарфоровая ванна в стороне. Рывок ее головы в сторону моего платья — это мой намек снять его, и когда я это делаю, она оценивающе наклоняет голову.
— У тебя красивое тело, я отдам тебе должное. С какой радостью он его испортит. Взмахнув рукой, она ведет меня в ванну.
Кровь Титуса размазывается по фарфору, когда я сажусь на холодную поверхность, пока она открывает кран. Давление воды низкое, она льется из крана с мучительной скоростью, вызывая озноб, пробегающий по моей коже.
Агата исчезает у меня за спиной, заставляя мои нервы напрячься. Ударит ли она меня ножом в спину? Мои мышцы подергиваются, когда она прикладывает только что смоченную мочалку к моему плечу.
— Предметы, висящие на стене в другой комнате. Что это?
Ответное фырканье эхом отдается позади меня, когда она проводит тканью по моей руке.
— Это верно. Ты Девственница. Невежественная к удовольствиям от боли.
— В боли нет удовольствия.
— Я думаю, ты будешь удивлена.
Я не осмеливаюсь задать очевидный вопрос о том, планируют ли они причинить мне вред, поскольку ответ только ослабит меня страхом. Цель этого — оставаться сосредоточенной. На шаг впереди них.
— Он причиняет тебе боль?
— Он причиняет боль, когда это необходимо. Ногти впиваются в мою кожу головы, когда она втирает мне в волосы мыльную пену, прежде чем ополоснуть их чашкой теплой воды.
— Когда боль считается необходимой?
— Ты задаешь много вопросов, Голубка. Я думаю, будет лучше, если ты сосредоточишься на себе прямо сейчас. Твоя девственная плева… ты знаешь, цела она или нет?
Одержимость этим маленьким кусочком плоти нервирует, но я благодарна, что у нее нет какого-то ложного впечатления, как у всех остальных, которые, кажется, ассоциируют девственность с девственностью. Возможно, это моя возможность объяснить отсутствие кровотечения, если Ремус доберется до меня и обнаружит, что я не так чиста, как он думал.
— Нет. Это было сломано при ручном осмотре. При подготовке к моему лишению девственности.
— Лишение девственности. Как это… свято. Все еще проводя пальцами по моим волосам, она фыркает.
— Этот священник. Он был молод, по крайней мере?
— Нет.
— И они называют нас дикарями.
— Почему я? Почему ты не беременеешь от Ремуса? Судя по тому, что я видела, он, кажется, заботится о тебе.
— Если бы это был вариант, поверь мне, тебя бы здесь не было. Тебя бы принесли в жертву одному из монстров, и мы бы купались в земных щедротах из-за этого. Благодаря Титусу ты была спасена, и Ремус может получить своего любимого ребенка.
— Не обязательно быть девственницей, чтобы выносить ребенка.
— Нет. Но Ремус, кажется, думает, что ты часть какого-то божественного пророчества, ниспосланного ему для создания чистейшей расы человечества.
Как Гитлер 2.0. Ради Бога, похоже, то, что осталось от мира, быстро превращается в игровую площадку для фанатиков и психопатов.
Как только она заканчивает мыть меня, она толкает меня за руку, и я встаю в ванну. Холодный воздух обволакивает мою кожу, вызывая мурашки, и я скрещиваю руки на груди, чтобы скрыть затвердевшие вершины там. Она берет меня за руки, отводит их и улыбается, глядя на мою грудь.
— Ремус предпочитает, чтобы они были поменьше, но я подозреваю, что он сделает исключение. Мягкие кончики пальцев обводят мой сосок, и я тяжело втягиваю воздух, отводя взгляд, пока она ласкает меня. Ее прикосновения спускаются по моему животу к промежности между бедер, где она играет с маленьким участком завитков.
— У тебя симпатичная пизда. На данный момент. Как только Ремус закончит с тобой, все превратится в хаос.
Кислый комок желчи подступает к моему горлу, и я проглатываю его обратно вместе с гротескными визуальными эффектами, вызванными ее словами. Ощущение ее рук на мне неправильное, и когда она засовывает в меня два пальца, мои руки взлетают, чтобы оттолкнуть ее, мои легкие наполняются вздохом.
Она быстро убирает пальцы, постукивая большим и указательным пальцами друг о друга.
Без сомнения, проверяю, не наступила ли у меня овуляция. Моя бабушка часто делала то же самое со своими пациентками, только без ненужных ласк.
— Когда у тебя в последний раз текла кровь?
— Два дня назад, — лгу я. По правде говоря, мне следовало начать чуть больше недели назад, и я виню этот факт
это мне еще предстоит подчеркнуть.
— Не утруждай себя одеванием. Агата берет щетку из раковины и проводит ею по моим растрепанным кудрям, дергая кожу головы с каждым движением. Закончив, она бросает щетку обратно в раковину, где она со стуком приземляется, и шаркает к двери.
Глазами ищу, чем бы прикрыться, хватаю с пола свое сброшенное платье и быстро заворачиваюсь в него, как раз вовремя, прежде чем дверь распахивается и на пороге стоит Ремус с выжидательной улыбкой. Его взгляд метается к моему, затем к платью, наполовину свисающему с моего промокшего тела.
Позади него вооруженный охранник блокирует любой шанс, который у меня мог быть для побега.
— Две недели, — говорит Агата с оттенком веселья в голосе.
Его плечи опускаются, брови хмуро сходятся, когда он переводит взгляд с меня на Агату, которая проскальзывает мимо него.
— Две недели? И что я должен делать до тех пор? Держать мои руки подальше от нее?
Лазеры ненависти светятся в глазах Агаты, когда она снова поворачивается к нему лицом.
— Ты хочешь трахнуть ее для удовольствия, Ремус? Прекрасно. Но ты можешь спать один, если хочешь.
Он вторгается в ее личное пространство, сжимая руки в кулаки.
— Ты же знаешь, я не могу спать один!
Агата победно улыбается, и в значительной степени я тоже. Внутренне, конечно.
— Тогда ты подождешь, пока она не станет фертильной.
Преувеличенное раздражение, которое он издает, напоминает мне кукольный спектакль, который я смотрела в Шолене,
