Чудесно для первого свидания.
Дерьмо.
И, П.С., она больше никогда не поставит другого в неловкое положение, побуждая открыться и дать волю чувствам.
— Что закажешь? — спросила она.
— Стейк. — Когда Элиза подняла взгляд, Трой рассмеялся. — А ты?
— Не знаю. Наверное… стейк.
В этот раз они оба рассмеялись, и эта легкость удивляла ее. Сидя напротив Троя, вглядываясь в его добрые глаза и красивое лицо, она не чувствовала нервозность и неуверенность. Не искала ссоры. Не думала о всяком разном, чему самое место в эротических романах.
В обществе ее телохранителя, с другой стороны?
— Элиза? — позвал ее Трой, когда официант подошел к их столику. — Закажешь бокал вина?
— Да, — выпалила она, хотя обычно она не пила. — Белое, будьте добры.
— Я возьму красное.
Мужчина в черно-белой униформе кивнул.
— Могу я вам предложить закуску в виде бла-бла-бла…
Его слова влетали в одно ухо и вылетали из другого, и Элиза сдвинулась на стуле и потянула спину. Поправила юбку. Левую туфлю.
А потом осознала, что оба мужчины смотрят на нее так, словно ждут ее согласия или несогласия по какому-то вопросу.
— Да, звучит неплохо.
Одному Богу известно, что в итоге ей принесут, но какое это имело значение? Пытаясь сосредоточиться на Трое, она позволила ему начать разговор, жестами рук и лицевой мимикой сопровождая какой-то рассказ. Но она словно не слышала его, хотя он сидел напротив нее.
Блин, здесь так жарко.
Потянув воротник блузки, она осознала, что забыла снять пальто. Вот в чем дело. Ей стало жарко не только из-за пары ярдов шерсти на теле, но и потому что поодаль жарили стейки на открытом огне…
Секундочку.
Охваченная чистым ужасом, она посмотрела за Троя, в самый дальний конец ресторана.
Прямо возле аварийного выхода, за столиком на двоих сидела одинокая фигура в черном, в самом тускло-освещенном участке, и перед мужчиной стоял лишь стакан с водой.
Глаза Акса сверкнули в темноте.
А потом он поднял стакан и отсалютовал ей.
Сукин сын…
— Прости, что? — спросил Трой удивленно.
О, Боже, она сказала это вслух?
***
Сидя поодаль, Акс отсчитывал, сколько уйдет времени, прежде чем Элиза извинится и направится в туалет, чтобы он смог последовать за ней.
Десять… девять… восемь…
Бинго, подумал он, когда Элиза встала, устремляясь в его сторону.
Когда она появилась за его столиком на двоих, Акс испытал извращенное удовлетворение от того, что сумел забраться ей под кожу. Он взбесился, когда увидел, как она заходит с этим человеком, садится с ним за стол, смеется над его шутками.
Особенно когда она в таком виде — с распущенными волосами и юбкой длиной выше колен.
— Что ты здесь делаешь? — прошипела Элиза.
— Ужинаю. — Он указал на вилку с ножом и поднял со своих колен салфетку. — Угадай, что я заказал. Стейк. Мне принесут стейк.
Черт, ему нужно было заказать не прожаренный стейк, просто чтобы иметь возможность рвать кусок мяса на части клыками.
— Тебе нельзя сейчас здесь находиться.
— Да? Есть какой-то закон физики, о котором я не знал? Знаешь, на этой неделе я научился взрывать автомобили, делать гранаты из банки «Колы», зубной пасты, четырех дюймов изоленты и шоколадных сладостей. Но ничего не слышал о том, почему я не могу ужинать там, где захочу. Так, просвети меня, Ваше Высочество.
— Ты. Должен. Уйти.
— Ну ладно, соврал я про гранату. Но ужинаю я здесь, в этом не сомневайся. — Акс указал на столик. — Вот прямо здесь.
— Это не…
— Профессионально? А я не на службе. Поэтому находясь здесь, не нарушаю должностные обязанности и полномочия.
— Ты ненормальный.
Акс перестал дурачиться и просто посмотрел на нее.
— А ты… просто невероятно красива этой ночью.
Элиза проглотила язык. И он воспользовался предоставленной возможностью, задерживаясь взглядом на ее полных губах, сладкой шейке с кремовой кожей, изгибах ее груди… длинных ногах, укрытых в черные колготки, которые никоим образом не скрывали ее гладких икр и узких щиколоток.
— Ты такая красивая сейчас, — пробормотал Акс, возвращая взгляд к ее губам. — И я знаю, что этой ночью твоя красота — ради него. Ничего страшного. Я принимаю это. Но меньшее, что ты можешь сделать, пока я сижу здесь и наблюдаю за тобой с этим мужчиной — это оставить меня в покое и позволить наслаждаться твоим видом. Это все, что мне остается.
Элиза скрестила руки на груди. Опустила их. Осмотрелась по сторонам.
Но не ушла.
— Значит, ты тоже думала обо мне, — сказал он, прекрасно осознавая, что соблазняет ее своим тоном. — Ты не спала этот день, извиваясь на своих шелковых простынях, представляя меня сверху… в тебе?
Когда Элиза охнула, он подался вперед.
— Я притворюсь, кем захочешь. Если это необходимо, чтобы мы сработались. Я никогда не заговорю об этом… — он описал рукой расстояние между ними… — всём между нами. Я буду пай-мальчиком и буду держать руки при себе… и свои фантазии тоже. Но сейчас, если говорить начистоту, в этот момент… в своей голове я занимаюсь с тобой любовью. Прямо на вашем столе, перед ним, просто чтобы доказать, что могу.
Акс намеренно окинул ее тело взглядом, ничего не скрывая в глазах: ни отчаянный голод, ни бездонную нужду, ни яростную, животную похоть… он показал ей все.
И, Господь помоги им, она должна была убежать.
Элиза должна была окатить его очередной высокопарной речью, интеллектуально послать на хрен, интеллигентней, чем он того заслуживал.
Она должна была уволить его.
А потом в бешенстве уйти.
Элиза ничего не сделала.
Вместо этого… она расцвела прямо перед ним, ее тело мгновенно ответило, превращая ее запах в аромат, от которого член мгновенно встал под столом.
— Возвращайся к нему. Когда закончите, я встречу тебя снаружи, — тихо прорычал Акс.
Ее губы — губы, которые он целовал в своих фантазиях — приоткрылись, будто она задыхалась.
— Да, — прошептала Элиза. — Снаружи.
Она отвернулась, и он позвал ее по имени. И когда Элиза оглянулась, он добавил:
— Не торопись. Мне нравится болезненное ожидание.
Еще в Старом Свете исторически сложилось, что аудиенции являлись частью привычного уклада жизни Короля. Аудиенции со своими подданными, решение всех вопросов — имущественных споров и петиций об отстранении, аристократических браках, рите[51], даже убийствах и прочих преступлениях.
Однако Роф отказывался подниматься на трон в течение о, пары веков, и эта практика поросла мхом. Но недавно все изменилось, и сейчас традиция возрождалась. Аудиенции проводили в особняке Дариуса, построенном в Федеральном стиле[52], в котором мужчина жил до того, как враг заминировал его «БМВ». Каждую неделю, с понедельника по пятницу поданные расы приходили к Великому Слепому Королю в поисках совета, мнения, благословения или решения проблем.
Сегодня их расписание было забито до отказа, думал Рейдж, в очередной раз открывая двойные двери и выпуская хеллрена с его шеллан и новорожденным сыном. Эта пара была из низов, одетые в чистую, но далекую от мира моды одежду, они запаковали свое чудо в скромные пеленки. Как правило, Рейдж бы просто кивнул им, позволяя спокойно уйти, но сейчас он внимательно посмотрел на полноценную семью и даже сам открыл им тяжелую парадную дверь.
— Береги их, — обратился он к главе семейства.
Парень, казалось, был взволнован тем, что к нему обратился Брат, и когда начал заикаться, Рейдж остановил его, положив руку ему на плечо:
— Знаю, что будешь.
— Да, мой Господин, — сказал он, кланяясь. — Я жизнь за них отдам.
Рейдж улыбнулся женщине и малышу, но даже не шелохнулся в их сторону… ни к ребенку, ни, тем более, к женщине. Тем самым он бы нарушил общепринятые нормы: хотя в социальном смысле он находился на вершине пищевой цепочки и заслуживал всяческих почестей и уважения, в Старом Свете было недопустимо, чтобы в течение первого года жизни новорожденного и его матери касался другой мужчина, даже в формальной обстановке.
Забавно: с тех пор, как они затеяли аудиенции, они с Братьями стали возвращаться к истокам Древних Традиций. Так было правильно.
Особенно в данном случае, когда Рейдж на своем опыте узнал, каково это — быть отцом.
— Примите мои поздравления, — сказал он паре, отходя в сторону и наблюдая, как они выходят в холод ночи.
Отец женщины ждал их на подъездной дорожке, в десятилетней «Хонде Аккорд», и мужчина выскочил из машины и бросился к женщине с таким лицом, словно водил «Роллс Ройс».
Рейдж помахал счастливому дедушке, отчего мужчина застыл на месте и наклонился так низко, что едва не рухнул наземь… а потом Голливуд закрыл дверь, не давая зимнему холоду украсть тепло из фойе.
