ПОЭТ побледнел, затем покраснел, слегка отодвинулся от ГРАФИНИ.
— О, Милорд, Вы же понимаете, что поэты страдают в основном либо от любви, либо от зависти, либо от ненависти.
— Ну, вообще-то, от этого страдают все, но редко кто оказывается подвешенным к дереву вверх ногами. И какое же из чувств, перечисленных вами, преобладало в данном случае?
— И то, и другое, и третье… Позвольте мне не углубляться в подробности, Милорд, воспоминания о них гнетут и тревожат мою душу больше, чем тысячи самых изощрённых пыток.
— Да вас, видимо, никогда по-настоящему и не пытали, милейший, тем более изощрённо! Так значит, всё-таки дело в женщине? — легко догадался я. — И кто же она такая!? Красива ли, любима ли вами, какого сословия и состояния? Ну-ка, расскажите нам вашу историю. Ну, выдумайте же что-нибудь, наконец, для присутствующих здесь дам. Я думаю, что фантазии вам не занимать, вития вы наш!
— Сир! — нахмурилась ГРАФИНЯ.
— Ваше Сиятельство!? — криво усмехнулся я, прозрачно и строго глядя девушке в глаза. — Вам никто не давал слова!
— Если реальная и печальная история происходит на самом деле, то её невозможно заменить банальной или оригинальной выдумкой. Увы, Милорд, увы… — ПОЭТ грустно посмотрел сначала на меня, а потом томно на ГРАФИНЮ.
Девушка ответила ему таким же взглядом, рассеянно обозрела тихое голубое небо и загрустила.
— Ладно, ладно… А, вообще, печаль, как мне кажется, подобна даме, которая никак не может разрешиться от бремени. Это состояние может длиться разное время, но в любом случае не несёт в себе ничего позитивного, кроме явного негатива. Лёгкого негатива, — поправился я и вздохнул. — Бог с ней, с вашей грустной историей! Забыли…
— Извините, но Вы не правы, ПУТНИК. Печаль, на первый взгляд, не лучшее из чувств, да, это так. Но она всегда несёт внутри себя позитив! Достигнув определенного предела, печаль переходит в радость, потому что не может длиться вечно. Ведь эта наша дама всё равно родит, если, конечно, не рассматривать самый худший сценарий. В случае успешных родов возникает радость. Одно состояние души всегда переходит в другое. Именно в этих переходах, в непредсказуемой смене обстоятельств, в бесконечной борьбе противоположностей и заключается суть бытия! — вмешалась в разговор ГРАФИНЯ.
— О, как хорошо сказано! — захлопал в ладоши ПОЭТ.
— Может быть и хорошо, но довольно банально, — буркнул я. — Всё это уже давным-давно сказано, а потом, повторенное сравнительно недавно, кем-то дополнено, немного обновлено и с умным видом пересказано. Борьба противоположностей, переход количества в качество и так далее… Называйте это диалектикой или как-то по-другому. Философствуйте, изгаляйтесь, сколько хотите! Словоблудие правит миром, подчас оно намного сильнее здравого ума, искренних чувств и многого чего другого, настоящего.
Я отпил вино из бокала, задумчиво посмотрел на величественные горы.
— Новые свежие мысли и оригинальные идеи рождаются крайне редко, — усмехнулся я. — Всё остальное мусолится, из века в век повторяется на разный манер, не более того. Представьте, кстати, эту поляну сотню лет назад. Привал, обед, отдых. Как вы думаете, о чём тогда разговаривали люди? Всё о том же, о чём и мы сейчас, ну, только, конечно, с разными вариациями. И каждый раз человек думает, что вносит какой-то новый вклад в познание и осознание мира, а на самом деле всего-навсего буксует на одном и том же месте, не более того. Топчется, бедолага, топчется, а с места сдвинуться никак не может.
— Извините, ПУТНИК, не соглашусь с Вами. Вы настроены сегодня уж слишком пессимистично, — сказал ПОЭТ. — Чем всё-таки чаще всего заканчивается пробуксовка и топтание на одном месте? Конечно же, — дальнейшим движением! А что такое движение? Это познание, которое не остановить! Только в движении в голову приходит что-то путное и новое. Не так ли, Милорд!? Как говорится, — под лежачий камень и вода не течёт!
— Может быть, вы и правы, — устало произнёс я. — Что-то я действительно чрезмерно разбрюзжался. Ладно, чёрт с ними, с диалектикой и познанием. А вот как вы полагаете, какие темы в разговоре во все времена интересуют людей больше всего, ну, скажем, три-четыре, ну, максимум пять-шесть основных тем?
Мои спутники задумались.
— Господа, о чём здесь думать! Всё очень просто! Любовь, Смерть, Власть, Преступления, Здоровье и Деньги! Назовите ещё что-либо хоть более-менее существенное. Всё остальное производно от данных тем и вертится вокруг этих ипостасей. Как вы считаете, ГРАФИНЯ?
ПОЭТ исподлобья и задумчиво посмотрел на меня, ГРАФИНЯ отрешённо созерцала небо, все остальные присутствующие лица никак не выражали своих чувств, эмоций и мнений, почтительно молчали.
— А как же другие темы!? История, путешествия, дети, мужья, любовники, интриги, таинственные явления, сплетни, мода, война, погода, природа, искусство, литература, наука, пища, в конце концов! И очень многое, многое другое? — наконец раздражённо спросила ГРАФИНЯ.
— Повторяю, всё это не главное и производно от шести основных тем, названных мною, и вращается, так или иначе, вокруг них, не более того! Вот, например, упомянутая вами тема войны. Каков её основной лейтмотив? Ну-ка, ну-ка!
— Конечно же, Милорд, главенствуют линии жизни и смерти. Прежде всего, — смерти. Именно она волнует всех нас в первую очередь, — вмешался в наш разговор ПОЭТ. — Вот мы сидим здесь, радуемся жизни, а в подсознании всегда думаем о смерти. И, конечно, такие мысли приходят в голову прежде всего на войне.
— Вот то-то и оно! — засмеялся я.
— Бедные мои родители! — неожиданно горестно произнесла ГРАФИНЯ.
Девушка вдруг безутешно и навзрыд заплакала. Все помрачнели, настроение резко упало. Я слегка обнял ГРАФИНЮ, нежно провёл ладонью по её мокрым щекам.
— Ничего, ничего, милая… Скоро всё будет расставлено по своим местам, все получат по заслугам. Не плачьте, слезами горю не поможешь.
Некоторое время мы сидели молча. Я по-прежнему обнимал девушку, впитывал всем своим существом волнующие запахи её кожи и волос, с радостью и тревогой ощущал рождение внутри меня новых, невероятных, необъяснимых и сладостных чувств. Боже, как хорошо!
ГРАФИНЯ осторожно отстранилась от меня, смахнула с глаз последние слёзинки, мягко и странно улыбнулась.
— А не соизволите ли произнести тост, ПУТНИК? — сказала она ещё немного дрожащим, но искусственно весёлым голосом. — Я не сомневаюсь, что у Вас есть какой-то особенный тост.
— Конечно, милая, конечно. У меня есть очень краткий, но гениальный тост, против которого никто из присутствующих здесь не сможете выставить ничего более достойного. Пари на этот счёт я заключал неоднократно, все мне проигрывали. Кто хочет рискнуть и заключить со мною пари, господа? А!? Ну-ка, ну-ка! Смелее, смелее!
