Маша понурилась, мрачно кивнула и призналась:
— А я у вашего мужа в голове кое-что нащупала.
— Он не мой муж, — быстро проговорила я. — Что? Что нащупала?
— Его пытались подчинить, — подбирая слова, серьезно проговорил ребенок, — и он там, в своей голове, сделал… запретную комнату, а ключ потерял. Ну… или дорогу к ней найти не может, сам все запутал, морок навел.
— С запретными комнатами так часто случается, — пробормотала я, косясь на мирно похрапывающего мага.
Надеюсь, моя история тоже под замком. Пусть там и побудет.
Маша ушла спать наверх, Петенька сонно поплелся за ней. Я потопталась у матраса, тяжко вздохнула. Тепло тут, конечно, и налёжано, но место занято.
Пока ходила на кухню, пила воду с долькой лимона и раздумывала, Петр проснулся. Маг принес дрова из кладовки, куда мы загодя перетащили поленницу, и принялся поправлять очаг. Кинул за спину, услышав мои шаги:
— Иди сюда, не бойся. Приставать не буду.
Я пожала плечами и с равнодушными видом уселась у печи.
— Прости, что подтрунивал, — Петр поковырял кочергой угли, чтобы поленья быстрее прогрелись, из дверцы посыпались искры. — Я вижу, что тебе неловко, когда я пытаюсь… приблизиться.
— Да, я… сложно схожусь с людьми. Я рассказывала, почему.
— Я перешел черту? Все происходит слишком быстро? Зато я честен. Мне сразу показалось, что нас связывает нечто большее, чем работа. Я когда-нибудь говорил тебе о том, что… у меня могли быть к тебе… чувства?
— Нет.
Вот оно, искушение ложью. Как же хочется сказать: «Да, говорил, говорил! Скажи еще раз! А лучше — покажи!» Одернула себя: дура! Он мужчина, и мы в закрытом пространстве. Ему трудно не реагировать. А я? Случайно, напившись, не призналась, что он мне нравится? Очень нравится, с первого дня нашего затворничества. Глупая Синтия влюбилась? Вот так, за один вечер? По уши? Просто от того, что ей, сиротинушке, в глаза нежно посмотрели и пальцами ладошки коснулись, когда тарелку вытертую передавали? Ах да, шрам на животе ныл. И ниже… тоже. Не-е-ет! Не может быть! Это вечер такой, сытный, уютный, томный. А завтра все пройдет. Оголодаю и снова стану злой стервой.
Я помолчала и наконец озвучила то, что все эти дни не давало мне покоя:
— Обручального кольца у тебя нет, но его могли украсть те люди. Или… или у тебя есть любимая. Но ты забыл. А потом вспомнишь. Я ведь ничего о тебе не знаю. У тебя может быть семья… и дети.
— Сдается мне, такое бы я не забыл, — маг цокнул языком.
Я только мотнула головой:
— Маша сказала…
— Блок? Я слышал. Я разберусь. А ты? — Петр смотрел на огонь. — У тебя кто-нибудь есть? Уж ты-то должна помнить.
— Никого.
— Не верю.
Маг вдруг повернулся и, резко приблизив лицо, посмотрел мне в глаза.
— Зачем ты так? — с досадой спросила я, отстранившись. — Все закончится, мы расстанемся. Я уеду, ты… тоже.
— Вот как? Все решила? И за себя, и за меня? А ты помнишь, что информацию о тебе продали поисковикам?
— Именно поэтому я и собираюсь уехать.
— То есть, опять сама, одна, против всего мира?
— Да, — выдохнула я. — Я никогда не думала о себе… в таком ключе. Честно. Но ты же понимаешь, что здесь небезопасно. Тот маг меня нашел, он мог кому-то рассказать.
— Возвращайся в город. Со мной.
— Не могу. Есть причины.
Пауза длилась и длилась. Огонь потрескивал, освещая лицо Петра. Он заговорил тем мягким тоном, от которого что-то горькое и сладкое опять начало расширяться, заполняя грудь, размягчая мое давно окаменевшее сердце и подступая к глазам.
— Сегодня ты была такой… нежной и заботливой, — медленно произнес маг, — ты смотрела на этого ребенка, словно…
— Мне так жаль Машу, что я готова обнять ее и защищать от всего мира.
— Глупая! У нее есть защита, дед найдет ее и заберет, нужно лишь подождать. И давай помолимся, чтобы нас не накрыло его гневом. Он такой маг, что я против него — цыпленок. Даже если Зимник не разберется с Роем, за девочкой он придет, она его оберег. Но куда ты пойдешь после всего этого? В руки охотников за головами?
— А что ТЫ предлагаешь? — вспылила я. — Тебе врач нужен! Желательно хороший маг! Вернется память — и все станет по-другому, поверь!
— Верю! — Ракитников резко встал, со звоном бросил кочергу в железное ведро для щипцов.
Будто меч вонзился в цель. Я вздрогнула. Петр забрал матрас из спальни наверху и устроился на кухне. Я заснула и увидела свой обычный кошмар: замок рушится, я в подвале — ползу наверх, под пальцами осыпается земля, и меня затягивает глубже. Отец зовет, но голос его все тише и тише. Он всегда называл меня Элми, и во сне он вновь и вновь повторяет мое имя.
Проснулась я от собственного крика… в объятьях Петра.
— Тише, тише, — повторял он, прижав меня к себе. — Все хорошо. Ты дома. Я здесь. Я с тобой, Элми.
… Я всю ночь проспала у него под боком. Ужасный сон больше не возвращался, мне было тепло и уютно. Даже Рой за стенами замка казался не угрозой, а приключением. Как в детстве. Так хорошо мне было лишь в детстве.
Я уже засыпала, когда услышала тихое:
— Почему бы тебе не раскрыть свое сердце, девочка? По-настоящему. Взять и кому-то довериться. Хоть раз.
— Я бы хотела довериться… тебе. Но не могу, — прошептала я. — Прости.
— Быть может, нам просто нужно больше времени?
Я промолчала. Вот так часами лежала бы, слыша биение чужого сердца. Но я не верю во все эти романтические бредни. Есть лишь взаимное желание, основанное на животной потребности человека воспроизводить себе подобных. Если бы не проклятая тяга полов, называемая гордым словом «любовь», мой отец, возможно, сейчас был бы еще жив. Без любви — лучше, надежнее.
— Почему ты назвал меня «Элми»? Я не говорила, как меня зовут.
— Говорила, — маг вздохнул. — Во сне. «Это ведь я, папа, твоя Элми».
— Мне снились последние дни отца. Он меня не узнавал. Скажи еще раз.
— Элми.
Наутро я старалась не смотреть магу в глаза. Он тоже словно бы отстранился. И постоянно о чем-то думал. Каждая его попытка вернуть память заканчивалась страшной головной болью.
Мы просидели в Рое еще четыре дня. Я тренировалась управлять нежитью, Петр и Маша меня подстраховывали. Получалось у нас не очень. Во-первых, свита Зимника не признавала в Снегурочке хозяйку и упорно рвалась на неизвестный Зов, во-вторых, мы с магом с большим трудом смогли вернуться к прежнему, непринужденному общению, и то, только в присутствии девочки. Мы как будто договорились больше не вспоминать о ночи «откровений».
Я желала одного: уехать подальше и побыстрее забыть Петра Ракитникова. Мне вдруг остро захотелось, чтобы к нему вернулась память. В конце концов, все нежданные-негаданные романтические чувства испарятся, как только магу станет известно о моем некрасивом поступке, во-вторых, мои чувства наверняка притупятся, когда бедовую головушку стервы Си обрушится гнев Ракитникова.
На четвертый день у меня получилось подчинить щетинника. Тварь позволила запрячь себя в санки рядом с Петенькой, но вырвалась у края воды, скованной льдом.
— Нет уж! Больше никаких экспериментов! — возмущалась я, когда Маша, благополучно вернувшись под крышу маяка, сидела в теплом пледе у камина. — Ноги промочила! Нос синий! Будешь не Снегурочка, а… Сизоклювка!
— На меня холод не действует, — пробурчала девочка и громко чихнула.
— Да что ты говоришь?! Кровь у тебя какая? Красная?
— Ну красная.
— Теплая.
— Ну теплая.
— А раз ты не Царевна-амфибия…
— … лягушка, — шмыгнула носом Ледяная внучка.
— Неважно! Раз ты человек из крови и плоти — сидишь тут и ждешь дедушку!
Снегурочка пыталась спорить:
— Сделайте мне седло, поеду верхом на Жучке! Санки жалко, ну да что теперь. Мне домой пора.
— Да не отпущу я тебя одну в Рой! Для меня ты прежде всего ребенок, а не маг!
— Вот бы и поехали со мной, — надулась Маша. — Дедушка бы вам обоим помог.
