Теперь Гу Юнь пораженно щелкнул языком, когда заметил, как лениво развалившийся Шэнь И тут же оправил полы одежды, чинно уселся и напрягся, как при встрече с могучим противником. Во время императорской аудиенции Шэнь И и то делал лицо попроще.
Чэнь Цинсюй пришла сообщить о том, что планирует вместе с Цао Чунхуа отправиться в логово Цзялая Инхо, чтобы вызнать секрет варварского шаманства.
Шэнь И пришел в ужас и незаметно подмигнул Гу Юню. Тот посмотрел сначала на небо, затем под ноги и сделал вид, что ничего не заметил. Несмотря на давнее знакомство, он совсем не разбирался в характере членов семьи Чэнь. Барышня Чэнь не спрашивала его мнения или совета, а известила их о своем намерении лишь из вежливости.
Поняв, что на Гу Юня в такой ответственный момент рассчитывать нельзя, Шэнь И сумел совладать с заплетающимся от волнения языком и заявил:
— Такие искусные лекари как барышня Чэнь бесценны. Вам не следовало ехать на линию фронта, не говоря о том, чтобы в одиночку проникнуть во вражеское логово... Это ведь не какой-то пустяк, вдруг с вами что-то случится... Великий маршал согласен со мной?
Гу Юню ничего не оставалось, кроме как поддакивать:
— Цзипин прав.
— Я планирую отправиться на север, чтобы пробраться в палатку Цзялая Инхо и узнать их тайные шаманские ритуалы, — ответила Чэнь Цинсюй. — Может быть, я заодно могла вам с чем-нибудь помочь? Я прекрасно осознаю предел моих возможностей. Благодарю генералов за беспокойство.
Гу Юнь вздохнул.
— Прошу прощения за причиненное беспокойство.
И тут Чэнь Цинсюй вспомнила про написанное в довольно жестком тоне письмо Чан Гэна, оставшееся лежать у нее на столе, и побледнела.
— Великому маршалу не следует переживать. Достаточно будет при случае упомянуть перед Его Высочеством Янь-ваном о моих сложностях.
Шэнь И опешил.
Еще недавно казалось, что Гу Юнь внял голосу разума, каким образом это превратилось в «прошу прощения за причиненное беспокойство»?
Этот бесстыдник Гу Юнь никогда не умел до конца стоять на своем!
Шэнь И напряг мозги, пытаясь придумать причину, по которой Чэнь Цинсюй не следует ехать... Опасности, что подстерегают ее в тылу врага? Но барышня Чэнь так умело и решительно проникла в тюрьму прямо перед носом стражников из северного гарнизона, что этот аргумент никуда не годился.
Тогда... как насчет необходимости ухаживать за ранеными? Желание остаться и помочь раненым было продиктовано жалостью. Если Чэнь Цинсюй решила уехать, ее никак не переубедить. Кроме того, в гарнизоне имелись собственные лекари, а уход за ранеными в основном сводился сейчас к перевязкам ампутированных конечностей, и подобная простая работа не соответствовала выдающимся умениям лекарки из семьи Чэнь.
Чэнь Цинсюй была неразговорчива. Когда она заметила, что Шэнь И замолчал, то решила, что сказала все, что хотела. Она поклонилась, развернулась, собираясь уйти.
— Барышня Чэнь! — Шэнь И так резво вскочил на ноги, что едва стол не сломал.
Гу Юнь прикрыл лицо ладонью.
Тысячи невысказанных слов сдавили Шэнь И грудь в ожидании подходящего момента. Неожиданно, когда признание буквально вертелось на языке, он не сумел совладать с волнением, и слова комом встали в горле. В итоге ему удалось выдавить лишь одну горькую фразу:
— Барышня Чэнь старается ради Янь-вана?
Гу Юнь оторопел.
Что он там о себе возомнил — что я уже помер или как?
Стоило Шэнь И это ляпнуть, как ему захотелось отвесить себе затрещину. Приличные люди такого не спрашивают.
К счастью, Чэнь Цинсюй не предала особого значения его словам. Она сразу же со всей серьезностью ответила:
— Поскольку Янь-ван владеет деревянным жетоном Линьюань, занимает высокий пост и облечен властью, то долг семьи Чэнь — излечить его от Кости Нечистоты. Более того, шаманские ритуалы восемнадцати племен практически неизвестны на Центральной равнине. Многие их яды не имеют противоядий, а древние методы врачевания и спасения жизней потеряны для нас. Поэтому, пока есть возможность, я должна приложить все силы, чтобы преуспеть в моем начинании. Если удастся передать потомках хотя бы крупицы этих знаний, все будет не зря.
По мере того, как она говорила, у Шэнь И холодело в груди. Он понял, что разница между ним, целыми днями мечтавшим лишь о тихом семейном счастье, и барышней Чэнь, беспокоившейся о судьбах грядущих поколений, столь велика, как расстояние от северной границы до столицы.
А уж разница между его отцом, который только и знал, что развлекаться, и рано ушел в отставку, передав свои убеждения сыну, и семьей Чэнь, на протяжении веков скрывавшей от мира и хранившей деревянный жетон Линьюань, куда больше, чем от Великой Лян до территории Запада.
Даже Черные Орлы не летают так далеко!
Шэнь И смотрел на ее прекрасное лицо и не знал, что еще добавить. Он спокойно достал из внутреннего кармана маленький шарик, служивший сигнальным снарядом [2], и передал его Чэнь Цинсюй:
— Это последняя разработка института Линшу. Его не нужно поджигать, достаточно подбросить в воздух. Когда он достигнет определенной высоты, то сам загорится. Сигнал будет виден с расстояния в сотни ли. Если с вами что-нибудь случится... Я... Вы...
У Гу Юня аж зубы свело от его возвышенной бессвязной болтовни.
Сигнальный снаряд, что Чэнь Цинсюй держала в руках, хранил тепло тела Шэнь И. Временами она бывала особой бесчувственной, но этот подарок тронул ее до глубины души. Когда она посмотрела на Шэнь И, глаза ее блестели.
Этого Шэнь И уже не вынес — от смущения ему хотелось провалиться под землю. Под выдуманным предлогом он попрощался с Гу Юнем и сбежал со скоростью ветра.
Чэнь Цинсюй опешила.
Гу Юнь медленно поднялся на ноги и серьезным тоном обратился к Чэнь Цинсюй:
— Если заметите, что варвары странно себя ведут, не геройствуйте. Сразу пошлите сигнал. Мы тут же отправим кого-нибудь к вам на выручку. Внимательно отнеситесь к собственной безопасности... Когда вернетесь с победой, попросите Шэнь Цзипина спеть вам песню.
Если поначалу Чэнь Цинсюй согласно кивала, то последняя фраза как-то ее смутила:
— Какую песню?
Маршал Гу, этот невероятный бесстыдник, которого и могила не исправит, улыбнулся:
— Песню о лодочнике Юэ [3].
Той ночью Чэнь Цинсюй и Цао Чунхуа перешли северный оборонительный рубеж и незаметно проникли в столицу северных варваров.
«Столица» представляла собой обыкновенное оживленное варварское поселение. За исключением кровожадных воинов, периодически мелькавших то тут, то там, большая часть встреченных ими мирных жителей ходили в лохмотьях.
Бродячий пес у дороги терзал труп умершего от голода ребенка. Стоявшая неподалеку женщина с безжизненным выражением лица нерешительно топталась на месте. Смирившись со своей участью, она пошла прочь походкой живого мертвеца.
Величественные юрты знати строго охранялись воинами-шаманами в тяжелой броне. В небе кружили стервятники. Отовсюду доносилось трупное зловоние и резкий запах крови... К ним примешивалось легкое, едва уловимое благоухание цзылюцзиня.
В центре поселения, под знаменами Лан-вана, мужчина среднего роста с миской с лекарством в руках вошел в юрту правителя. Стражники уважительно поприветствовали его:
— Темник.
В ответ темник что-то промычал, но не удостоил их взглядом, а сразу отправился с лекарством в юрту Лан-вана.
Внутри юрты с ним поздоровался изможденный молодой человек и принял миску с лекарством.
— Я сам.
Темник посмотрел на него и спросил:
— Ваше Высочество, как здоровье Лан-вана?
— Без изменений.
Принц встряхнул головой и вместе они вошли во внутренние покои.
Полог из толстой кошмы [4] разошелся, впуская солнечный свет. Внутри юрты располагалось механическое кресло с золотым коробом, в котором сидел высокий и мощный «скелет». Услышав шум, «скелет» медленно повернул кресло, чтобы увидеть гостей, и открыл глаза.
Взгляд его не помутнел, а оставался ясен. Казалось, что весь дух степей сосредоточился в его яростных жестоких глазах.
