Лиз проглотила внезапный комок в горле.
— Ты должна поблагодарить мистера Бриссея.
Его взгляд уперся в нее.
— Ты можешь поблагодарить меня. — Ее грудь напряглась, поскольку уголок его рта поднялся от улыбки. — Позже.
* * *
— Где твоя машина? — спросила Эмили.
— У меня ее нет.
— Почему?
Морган бросил взгляд на покачивающиеся темные кудри на уровне его талии.
— Мне она не нужна.
Он был финфолком. Ему не нужно было использовать человеческие технологии, ему нужно было немного терпения с людскими вопросами. Малышка около него болтала, не воспринимая его состояние.
— Ты не умеешь водить?
— Я могу, — ответил он коротко.
— Тогда почему не водишь?
— Я люблю гулять.
— Я тоже. — Она казалась запыхавшейся.
Ему пришло в голову, что она задала этот вопрос не только из любопытства. Ее ноги были очень короткими. Он уменьшил длину своего шага.
— Могу я понести тебя?
Она выпятила подбородок.
— Я в порядке.
«Стойкая», — думал он, удивляясь и восхищаясь. — «Как ее мать».
— Тогда дай мне свой рюкзак.
Она сняла лямки.
— Куда мы идем?
Он старался, чтобы его тон выглядел небрежным, когда он закинул маленькую розовую сумку через плечо.
— Не далеко. — Он надеялся. У Зака тоже не было машины. — Почему бы тебе не отвести меня туда, куда вы с братом обычно ходите?
Он не мог войти в воду, пока девочка смотрела. Но он мог отметить место, оценить опасность, чтобы вернуться сюда позже и установить защиту. Ее взгляд скользнул от его.
— Это секрет.
— Тебе не обязательно мне рассказывать, — сказал Морган. — Ты можешь мне показать.
Она не ответила. Но где дорога пошла вниз к пляжу, она повернула с асфальтированной дороги на узкую тропу сквозь высокую траву. Пляж поднимался, а кусты ежевики бежали на обе стороны. Колючие лианы как проволочные заграждения пересекали неровную землю. Ее маленькие ножки скоро были поцарапаны.
— Осторожно. — Морган убрал тянущиеся лианы с ее пути.
Она улыбнулась ему прежде, чем пойти вперед.
Он почувствовал запах моря, прежде чем увидел его сияние, как перламутр на солнце. Путь терялся среди скал. Камни сыпались вниз к полумесяцу серого песка, усеянного галькой и ракушками. Уединенное место, с мягким дном и глубоким спуском. Разумный выбор, безопасный выбор для молодого финфолка, учащегося Перемене. Опасное место для того, чтобы оставить на берегу человеческого ребенка.
Морган нахмурился.
— Ты приходишь сюда одна?
Эмили покачала головой.
— Мне не разрешают.
— И где же ты ждешь, когда твой брат идет в воду?
Те большие глаза распахнулись еще больше прежде, чем она опустила голову. В недоумении Морган смотрел на нее мягкие, темные кудри. Ребенок еще не разработал оборону как у ее матери или человеческое умение врать, но она явно молчала. Чтобы защитить брата?
Он мог это понять. Он мог даже приветствовать ее верность. У него были свои секреты, своя собственная верность. Но он обещал Элизабет, что будет оберегать ее дочь.
— Ты не должна входить в воду.
— Я не вхожу. — Она поморщилась. — В любом слишком холодно для купания. Не так как на пляже дома.
— Дома?
— В Северной Калифорнии. Где мы жили раньше.
— Это тоже самое.
— Нет, не тоже самое. — Она пнула камешек вниз.
Он почувствовал незнакомое опасение от возможности того, что она может поскользнуться и сломать шею. Он взял ее за руку, чтобы предотвратить это. Под его ладонью, ее кожа была гладкой, как внутренность раковины, кости ее были нежными и хрупкими, как у птички.
— Море, — объяснил он. — Оно всегда меняется и всегда остается таким же. С морем ты всегда дома.
Она наклонила голову.
— Но я здесь никого не знаю.
Он уставился на нее, сбитый с толку.
— Ты знаешь свою мать. И своего брата — Закари.
— Они — семья. У меня нет друзей. — Ее детский ротик задрожал.
Морган почувствовал вспышку паники. У него был небольшой опыт общения с детьми. Но ни одного с плачущими.
— Ты знаешь меня, — предложил он отчаянно.
Тревожные слезы отступили, когда она осмотрела его с материнским клиническим, критическим взглядом.
— Ты старый.
— Очень старый, — согласился он. — Сотни лет.
Она, булькнув, хихикнула.
Звук разбудил память в пещере его сердца, которая была по-прежнему холодной и молчаливой на протяжении веков — эхо смеха другого ребенка. Его сестры, его близнеца, Морвенны. Он не позволял себе думать о ней годами.
— Ты не настолько старый, — сказала Эмили. — Думаю, ты мог бы быть моим другом. Если хочешь.
Неуверенная надежда в ее глазах ударила его как шип в сердце. Он был одним из Первых Созданий, элементаль, бессмертный, одиночка. У него не было друзей.
— Мистер Бриссей?
Он посмотрел на нее сверху вниз.
— Я хочу есть.
Он тоже. В своем сердце. В своей душе, если у него была таковая.
— Я могу отвести тебя обратно. — Теперь, когда он уже отметил место, ему больше не была нужна компания ребенка. Больше ничья.
— У меня есть сэндвич. С арахисовым маслом. В рюкзаке.
Молча, он снял розовую сумку с плеча и протянул ей. Взяв рюкзак, она устроилась на скалах и похлопала по плоскому месту рядом с собой. Он замер. Она, казалось, не заметила. Ее маленькие, неряшливые ручки, порылись в рюкзаке и вытащили мягкий полиэтиленовый пакет. Она открыла его и достала изломанный сэндвич. Она смотрела на него минуту, а затем аккуратно порвала хлеб пополам. Улыбаясь, она предложила ему половину.
Крюк в его сердце зарылся поглубже. Незнакомые эмоции хлынули в его грудь. Ему была не нужна ее еда. Но он был тронут ее намерением разделить то, что у нее было с ним. Как Элизабет вчера ночью.
Скрестив длинные ноги, он сел на камни возле дочери Элизабет. Торжественно, он принял сэндвич.
— Морган, — сказал он. — Если мы хотим быть друзьями, ты должна называть меня Морган.
— Меня не волную твои волосы. — Джордж Вайли оглядел Зака и новую работу его краски для волос. — Пока ты чистый и выбрит. Мне все равно на твою одежду, пока ты не завоняешь, и я не буду проверять твое нижнее белье весь день. Мне все равно на твой образ жизни.
Зак сглотнул.
Образ жизни? Дерьмо.
«Я не гей, мистер Вайли», — хотел он сказать. — «На самом деле, я очень заинтересован в сексе с вашей дочерью».
Но так, он не получит работу или Стефани, поэтому он держал свой рот на замке.
