Она закрыла глаза, слезы потекли из уголков ее глаз, затем она открыла их и кивнула.
Он сжал кончик соска, прежде чем отпустить. А затем с помощью той же руки, потянулся и медленно снял ленту с ее губ.
— Пожалуйста…
— Я ведь говорил тебе ранее, милая — мольбу оставим на потом, — его голос был терпелив, но он позволил ей увидеть сжатые ножницы в его руке. — Не беспокойся. Я скажу тебе когда. А сейчас я просто хочу услышать, насколько ты любишь мои прикосновения.
Она снова закрыла глаза, лишь на мгновение, затем открыла их и судорожно кивнула
— О…Да. Я могу сделать это.
Он скользнул взглядом по поверхности тележки из нержавеющей стали, на которой лежало несколько подготовленных шприцов, и немного нахмурился. Она слишком рассудительна, подумал он. Возможно, даже слишком. Прошли часы с момента последней инъекции, и ему, возможно, скоро придется сделать ей еще один укол.
— Коснись меня, — прошептала она и судорожно втянула в себя воздух. — Я…мне нравится, что я чувствую когда…когда ты трогаешь меня.
Он улыбнулся и аккуратно положил ножницы на низ ее живота, лезвием вниз — к ногам, так, чтобы конец лезвия практически касалось верхушки ее трусиков. Он наблюдал за ее ответной дрожью, услышал ее короткий стон, который она старалась приглушить, и его улыбка стала еще шире.
Он положил обе руки на ее грудь, сжимая, водя ладонями назад и вперед по ее затвердевшим соскам.
— Да, — ее голос был чуть громче шепота — хриплый и скрипучий. — Дотронься до меня. Вот так. Мне нравится это.
Ощущения были приятными для него, но не настолько, чтобы перестать следить за таймером на тележке. Таймер, который отсчитывал оставшиеся несколько минут до того, как он сможет помыть ей волосы. Высушить их и убедиться, что насыщенный коричневый цвет, обещанный на коробке, являлся правильным оттенком.
Он должен быть таким.
Она издала сдавленный звук.
— Я…Я никому не скажу. Пожалуйста, не причиняйте мне вреда! Пожалуйста, о, пожалуйста, не…
Таймер, наконец, зазвонил, и он улыбнулся.
— Хорошо. Время посмотреть — правильный ли цвет.
— О Боже, пожалуйста, не причиняйте мне боли!
— Сейчас, Одри. Я предупреждал тебя об этом. Я решаю, когда придет время умолять меня, помнишь?
— Одри? Я не…Меня зовут не Одри.
Он внимательно посмотрел на нее.
Она облизала губы и быстро проговорила:
— Хорошо. Хорошо. Я могу быть тем, кем ты хочешь.
— Не будь смешной, Одри. Кем ты можешь быть кроме себя самой?
— Да. Прости. Я…я просто забыла. — Ее взгляд метнулся к рабочему столу. — Это должно быть те уколы, которые ты делаешь мне. Я забываю некоторые вещи.
— Правда? Хмммм. Я должен запомнить этот эффект. Для следующего раза.
— Что?
Он слегка наклонился и использовал гидравлический регулятор, чтобы наклонить стол, так, чтобы Y-образная нижняя половина, где были пристегнуты ее лодыжки, поднялась, а верхняя — медленно опустилась.
Она задрожала и прикусила нижнюю губу, но продолжала молчать.
Он подошел к головной части стола, которая сейчас была опущена, убедился, что специально созданная раковина твердо стояла под ее головой, и включил воду. Он подправил температуру, сделал воду настолько горячей, насколько только мог вытерпеть и начал мыть ее волосы.
Она беззвучно ловила воздух, но не кричала.
— Прости, милая, но вода должна быть горячей. Чтобы смыть всю краску.
Он мыл ее волосы, его взгляд отвлекся от этого занятия, чтобы поблуждать по ее телу.
Ему нравилось, как она выглядела на специальном столе. Каждая нога лежит в индивидуальном желобе из нержавеющей стали. Лодыжки с особой любовью привязаны с помощью толстого кожаного ремня. Два канала встречались, скорей в U-образной, нежели Y-образной форме, около 8 дюймов[11] от ее промежности. Однако он и делал это место стола с откидными элементами так, чтобы у него был полный доступ к ее телу. Стол был сделан, чтобы подходить Одри, и он подходил ей идеально.
Он всегда подходил ей хорошо.
Начиная от бедер и вплоть до того места, где находилась ее грудь, стороны стола были прямые и закрытые, с каждой стороны виднелась лишь полоса нержавеющей стали, шириной около пяти дюймов [12]. И повыше, возле ее плеч, стол разветвлялся в букву Т — так, чтобы ее руки лежали в отдельных желобах, а запястья пристегнуты, таким же способом как и лодыжки.
Над крестовиной Т, была поверхность из нержавеющей стали достаточная только для подставки под шею, которая держала ее голову над раковиной.
Он посмотрел на Одри, которая была так красиво привязана к столу, и его улыбка стала шире. Идеально. Просто идеально. Так будет, как только она будет полностью чиста и гладко выбрита в нужных местах.
— Мистер, пожалуйста, вы…
— Одри, не зли меня. Никогда не зови меня мистер, ради Бога!
Она смотрела прямо на него, ее глаза расширились.
— А…уколы. Я не…не помню.
— Дорогой. Ты называешь меня — дорогой, Одри. Всегда.
— Мне жаль. Мне жаль, дорогой. Я больше не забуду, обещаю.
— Я очень надеюсь, что нет. — Он взял шампунь. — Я не хочу злиться на тебя, Одри. Действительно не хочу.
— Нет, дорогой, — прошептала она. — Разозлить тебя…это последняя вещь, которую я бы хотела сделать.
Порочный серийный убийца — это достаточно плохо, думала Дани. Порочный серийный убийца, обладающий неизвестным количеством экстрасенсорных способностей — это, без преувеличения, из рода ночных кошмаров.
Ее ночных кошмаров.
Да и ночных кошмаров кого угодно.
Наконец, Марк, поведя плечами так, будто стряхивая с себя что-то, сказал:
— Хорошо, мы разберемся с этой возможностью или вероятностью, когда придет время. Сейчас же мы просто работаем над этим делом — встаем, узнаем, как движется расследование в Бостоне, и продолжаем расследование здесь. Есть какие-либо возражения?
Все молчали.
И когда он обратился к Холлис, его фраза скорей прозвучала как утверждение, нежели как вопрос:
— Как скоро ты доложишь агенту Бишопу эту информацию?
— С твоего разрешения, в ближайшие пять минут. Конечно это будет строго между мной и им, во всяком случае до тех пор, пока мы не найдем достаточно улик, чтобы убедить директора, что это тот же самый убийца. Или пока СМИ не прознают об этом, и не начнут вести разговоры в этом русле.
— Сколько времени у нас есть до того, как будет привлечено внимание прессы? — спросила Пэрис.
Марк в ответ пожал плечами.
— Ты знаешь, у нас нет местной телевизионной станции и наша ежедневная газета вообще-то известна далеко не своей энергичной работой. Плюс влияет географический фактор — мы практически изолированы, поэтому у нас не так много незнакомцев или людей, которые просто проезжают мимо. К тому же, сейчас много чего происходит в Атланте, так же как и в других крупных городах, расположенных вокруг нас. Поэтому везде есть масса новостей.
