— Немного ниже и попала бы в печень. — Хрипло произнес он, срывая пуговицы и рывком снимая с себя рубашку. Ловко намотав белую ткань на свою руку до локтя, он бросился ко мне, а я в панике отпрянула на кровати к стене.
Озверев, я закричала, вонзилась ногтями ему в лицо, оцарапав нос и бровь, и замотала головой, размахивая волосами, стремясь попасть ими в глаза, не давая забить себя в угол.
Схватившись за тонкую женскую кисть, вцепившуюся ему в щеку, он махом сдернул рубашку со своего локтя и обвил ею мое предплечье, а через несколько секунд борьбы к нему присоединилось и второе. Связав узлом концы рубахи, Олав играючи перекинул извивающееся в разодранных брюках тело вдоль койки и улегся рядом, одеялом накрыв нас от любопытных глаз.
Когда я попыталась перекатиться и упасть с кровати, мощным ударом лапы мой живот пригвоздило к простыне. Я едва успела выпластать из-под себя руки и вытянуть над головой, когда на ягодицу и лопатки начал опускаться весь мужской организм, придавливая медвежьим весом к матрасу.
— Слезь с меня! Мне нечем дышать! — закричала я, раскачиваясь в стороны и высвобождая плечи для вдоха.
— Тише. — Он приподнялся на локтях и заговорил мне в ухо. После чего сразу же получил удар затылком в нос, который, я надеялась, мне удалось сломать. Мужские пальцы вплелись в растрепанные волосы, и голову вдавило в койку пятерней. Я почувствовала раковиной уха его глубокое дыхание изо рта и, шмыгнув кровоточащим носом, он стал вбиваться и тереться об меня через материю брюк.
— Пусти! Пусти, сволочь! — взревела я в простыню, но он лишь продолжал свою имитацию полового акта.
— Кричи, плачь, — шептал он тихо мне в ухо, — старайся лучше, проблема. Если не хочешь, чтобы ночью сюда пришел Энгус и лично контролировал, добросовестно ли я тебя трахаю.
Я вся задеревенела, почувствовав копчиком его возбужденный член, запертый в штанах, и начала отчетливо дрожать всем телом от ускоряющихся фрикций. Ударяясь напряженными бедрами в мои ягодицы, он вколачивался все неистовее, и терся органом об ложбинку меж выпуклостями, подначивая себя.
— Да не молчи же ты, дуреха. — Он запустил язык мне в ухо, заставив отмереть и взбрыкнуть, а по спине прокатилась волна острых мурашек. — Если это буду не я, то он пустит тебя по столу на празднике паренталии среди десятков инфирматов. Думаешь, им есть дело до твоих чувств?
Шею стали покрывать наглые ненасытные поцелуи, а под водолазку пробралась настойчиво сжавшая грудь рука. Но вместо яростных возражений с моих губ сорвался стон, и от стыда я захотела провалиться на пятьдесят этажей вниз.
— Я тебя ненавижу! — Закричала я, врезаясь лицом в матрас. — Ненавижу!
— Я тебя тоже, — продышал он мне в шею, вдыхая перебитым носом запах кожи у основания волос.
Изображая или нет свое извержение, он затих, завозился, с застежкой на брюках, и немного задержавшись, стянул с меня штаны, огладив по попе. Отшатнувшись, я извернулась, и наши взгляды встретились: мой полный обиды и стыда, и его — с глубоким раскаянием, смотрящий на меня, как из бездны, прямо из прошлого, когда эти руки бережно клали меня в гроб в чужой машине. Но за секунду его лицо преобразилось, стало жестоким. Рывком вскочив, он скомандовал, застегивая ремень, не обращая внимание на кровь на своем животе, исполосованное лицо и сломанный, теперь уже точно, нос.
— Я передумал. У тебя две минуты на душ. Если сможешь ублажить меня там своим ртом, то увеличу до двадцати.
— Иди к черту!
— Тогда тебе лучше бежать. По коридору налево, дверь с платиновой ручкой, и не задерживайся.
Завернувшись в одеяло, я пулей вылетела в коридор, путаясь в сползающих штанах.
Найти искомое оказалось легче, чем разобраться в своих мыслях. Сегодня он был другим. Насиловал и в то же время нет. Да, и можно ли назвать принуждением то, что вызывает мурашки по коже. Из головы не шел этот его виноватый взгляд. Да и ласковые прикосновения под одеялом на контрасте с грубостью, явно сказанной на камеру.
Проникнув в ванную, похожую на гостиничный санузел, я схватила первое попавшееся полотенце и бросилась под струи пара и воды, роняя на пол ошметки бывшие брюками.
Позабыв о времени, уже смывая волосы, я пришла в себя, когда почувствовала прикосновение к спине в районе лопаток.
— Здесь камер нет, — сказал он, обнимая меня со спины. — И вода заглушает звуки. Не злись. Могу я попросить прощения?
Я резко развернулась, впечатав ладонь в расцарапанное лицо Олава. Щека вспыхнула алым, дополняя бордовую переносицу. Пощечина вышла звонкой, разрезающей воздух со свистом. Но ушибленное запястье твердило, что в этот раз как и всегда, когда женщина говорит с мужчиной на языке силы, мне все равно больнее.
— Ты… меня… — к горлу подступил комок целый день сдерживаемых слез, забил нос, затмил глаза. Вытянув шею и проглотив его, я смогла проговорить, — ударил, принуждал, унизил…
— Испачкал. Лишил невинности. Оскорбил. Мучил и не утешил. Таких, вообще, прощают? — он избегал касаний руками, но я не могла не видеть стальной лом эрекции, похоже не накормленный показным спектаклем под одеялом.
— Не знаю. Все, что ты сказал про яйцеклетки, правда?
— Да, как и то, что тебя пустят по кругу или убьют, если беременность не наступит в кратчайшие сроки.
— Сколько у меня времени?
— Я позабочусь о том, чтобы они думали, что все идет по плану, поэтому до паренталий, выходит, две недели.
— А если…
— Главное, не дай понять Энгусу, что у нас есть план…
— А у нас есть план?
— Хочешь сказать, Леонард не связывался с тобой?
— А должен был? — я обиженно отвернулась и, встав под струи воды, демонстративно игнорируя нашу наготу, продолжила смывать шампунь.
— Он не оставлял тебе никаких сообщений?
— Нет! Ничего! Кроме… диктофона и цветов. — От удивления, я обернулась, и мы встретились глазами.
— И ты не догадалась, его прослушать. — Его взгляд заскользил по покрытой каплями груди, и рука потянулась ощутить окружность, завладеть соском. Глаза Олава стали мутными, будто сознание рассеялось по комнате, оставив лишь голый инстикт обладания.
Он опустился на одно колено и принялся целовать кровоподтеки на животе и груди, оставленные пуговицами на его жилете. Прокладывая дорожку от пупка все ниже и ниже, он по-барски развел бедра шире и зарылся носом меж женских ног, вводя острие языка в сомкнутые налитые возбуждением губы.
— Олав, нет… Кто-то может войти, и… — Я попыталась робко закрыться руками, но от глубоких толчков его языка внутри меня, ноги и руки вдруг стали ватными.
— Наша слюна ускоряет заживление ран, помнишь? — Он оторвался от процесса и, проведя пальцем по припухшим створкам во влагалище, направился дальше к отверстию ануса. Вильнув бедрами, я отскочила и бросилась к полотенцу, оставив его стоять на коленях с легкой усмешкой.
Стараясь не смотреть на его будто высеченную из мрамора спину и косые мышцы, спускающиеся с боков к выразительному органу с блестящей налитой головкой, я завернулась в одеяло и сгребла к себе пострадавшие в боях с крокодилами штаны.
— Трюк с одеялом не сработает на Энгуса, да, и на Минг тоже. — Начал он, поймав мой стыдливый взгляд. — Ты же понимаешь, что если не хочешь действительно забеременеть от меня, то тебе придется открыть мне другую дверь.
— Это… это просто возмутительная наглость с твоей стороны, и об этом не может быть и речи. — Мое лицо побагровело. — Нет! Я против!
— Это очень хорошо. Нам пора идти, но ночью меня снова погонят к тебе, и твое неподдельное сопротивление, пожалуй, будет нам на руку. Надеюсь, Кармайкл поторопится со своим новым другом, потому что обмануть вампира, тем более такого старого как Энгус, невозможно.
Глава 15. Изменившееся положение
В камеру мы возвращались молча и угрюмо, играя конвоира и заключенную. По моим ощущениям, была середина рабочего дня, и меня уже должны были хватиться на работе.
