Цитадель "Вихрь" - Татьяна Кононова

— Кто эта девушка? И когда это было?

Наставник хмурится, вглядываясь в потрепанную черно-белую гифку. Его практически невозможно вывести на эмоции, но невеселый, потерянный взгляд невольно выдает их все. Он медленно опускает руки на колени и отстраненно смотрит в полумрак комнаты. Я уже и не жду, что он заговорит. Отругает меня за любопытство — да, скажет, что это не мое дело — да, но ответит честно?..

— Давно, — произносит он наконец. Его усталый хрипловатый голос как будто ломается, но ничто больше не выдает эмоций. Время — плохой доктор, оно дает лишь обезболивающие и жаропонижающие вместо того, чтобы по-настоящему справиться с болезнью. — Это моя бывшая напарница и… жена.

— Вы были женаты? — честно признаться, удивляюсь. Ветер всегда казался мне одиночкой. Хорошим человеком, но не созданным для семьи: слишком часто рискующим собой и работающим на такой должности, которая отрицает почти все привычно-человеческое.

— Да. Недолго. Знаешь, сколько мне лет?

— Тридцать? Тридцать один? — старше он не выглядит, хотя в волосах кое-где уже серебрится седина.

— Тридцать восемь. А ей сейчас было бы на два года меньше. Мы познакомились в университете, на ее втором курсе. Я учился на программной инженерии, она — на социальной психологии, часто пересекались на спортивных мероприятиях и слетах. Как-то так закрутилось, начали встречаться, потом все, как у людей. Что для тебя любовь?

От неожиданности вопроса я даже зависаю, не сразу соображаю, что ответить. Наверное, он ожидал каких-то умных фраз, но на большее я не способна.

— Любовь? — вспоминаю время, проведенное с мамой, братом, дедушкой. Горячий земляничный чай и глинтвейн, вязаный свитер и пушистые белые варежки, мамины пироги, дедушкины книги… Нет, не то. Любовь бывает всякой, но это не то. Отчаянно прогоняю воспоминание о том, как Варяг вчера обнимал меня, когда я плакала и скулила от боли. Как донес меня на руках до комнаты, а потом пригласил на вечер. Как после неудачного спарринга перевязал разбитую коленку.

— Ну… Любовь — забота, — выдаю первую ассоциацию. — Тепло. Свобода. Не знаю.

— Согласен, — кивает Ветер. — Для меня еще “доверие”, хотя это и так подразумевается. Мы с ней знали, что если будет надо, пойдем служить оба. Тогда же я познакомился с Фаустом и Прометеем, и мы вчетвером пришли на базу, когда Огонь и Лед только начали эту затею. Грань тогда была еще крепка, и мы не верили в худшее. Но никто не верил в нас. Прошел год, тогда же на Грани появились первые трещины, случилась радиационная атака. Наш отряд пошел в ночную смену закрывать трещины герметизаторами: мы надеялись, что ночью под прикрытием темноты и с хорошей конспирацией справимся легко. Только не подумали, что если в Грани есть трещины, то в эти трещины можно легко что-нибудь просунуть. Например, бластеры или баллоны со взрывчаткой. Мы ликвидировали все автоматизированные бластерные установки, собирались пройти дальше и проверить, на сколько нам хватит герметизаторов и нужно ли сходить на базу за запасными. Хотели отправить девочек, а сами думали подежурить у Грани. Отошли уже достаточно далеко, как у нее развязался шнурок. Я наклонился завязать, а она говорит, мол, не надо, иди, я догоню. Никто даже подумать не мог, что эти… граждане догадаются закинуть в трещину гранату. У нее под ногами взорвалась земля. Я мог быть рядом с ней, но она как будто нарочно прогнала. Меня тогда только задело осколками. Тот шрам, который тебя пугает, да, он оттуда. Знаешь, сначала я долго жалел, что это случилось не со мной или не с нами обоими, но теперь понимаю, что должен жить хотя бы ради нее. Идти к той цели, к которой она бы шла.

— И отомстить?

Я сижу рядом, но мне так холодно еще не было никогда. Хочу коснуться руки наставника, но не смею, и только сочувственно заглядываю ему в лицо. Он поразительно спокоен.

— Нет. Мстить тут некому и незачем. Того, кто это сделал, мы не найдем, а если бы и нашли, смерть за смерть — этим человека не вернешь. Цитадель называется “Вихрь” в память о той операции — вот и все.

Комок подбирается к горлу и давит всей тяжестью. Боюсь расплакаться, с трудом сдерживаюсь и осторожно все-таки беру наставника за руку. На мгновение он крепко сжимает мою ладонь, а потом отпускает и поднимается уходить. У самого шлюза вдруг оборачивается:

— Пожалуйста, не обсуждай это ни с кем.

И тут я совсем теряюсь. Конечно, даже не собиралась о нем сплетничать, спросила только из собственного неуемного любопытства и подумать не могла, что наставник действительно расскажет правду. Он доверяет мне больше других ребят, смогу ли я оправдать его доверие?

— Вы мне такое рассказали, спасибо… Я никому, честное слово, — от волнения путаюсь в словах и тут же думаю, что это как-то нечестно. Откровение за откровение — так будет правильно, хоть и немного против законов Цитадели. И шепотом добавляю самую ценную информацию, которая у меня есть: — А… меня зовут Сеня. Ксения.

— Я знаю, — серьезно кивает Ветер. Неожиданно взъерошивает ладонью мои волосы. И, помолчав немного, добавляет: — Не бери в голову. Слышишь? Жить надо сегодня. А прошлое — это урок.

Когда Ветер уходит, мне уже что-то совсем не до праздника. Такая тяжелая, грустная история. Жалко погибшую много лет назад девушку, жалко наставника, который потерял любовь и так и не нашел снова — но больше всего жалко этот мир, который сломался. Зачем вся эта иллюзия радости и счастья, когда люди умирают ни за что, когда боевые задачи и операции становятся важнее жизни, когда поговорка про то, что смерть не разлучит любящих, не работает?

Зачем Ветер так заботится обо мне, если не хочет напоминать себе о погибшей любви? Почему он не против, чтобы я знала о его прошлом? Что скрывается за счастливыми и безмятежными улыбками на каждой гифографии? Люди обнимаются, подмигивают, улыбаются в кадр, но если знать, что случилось с ними потом — счастье приобретает черно-белые оттенки горечи. Может быть, поэтому гифки не цветные?..

Готовиться к вечеру больше нет настроения. Ветер ни в чем не виноват, наоборот, я благодарна ему за честность и доверие, это все мои домыслы и несчастная фантазия. Да, наш наставник строгий, суровый, скупой на слова и не умеет улыбаться, но это не делает его хуже. Да, база несовершенна и не