но чьё лицо казалось удивительно знакомым. И я тянул руки в огонь, чтобы рассмотреть её, но всегда опаздывал – пальцы успевали зачерпнуть лишь пепел.
В моих снах было много огня – он был таким реальным, что я кричал от боли, но не слышал собственного голоса, потому что не мог разомкнуть губ. Раскалённая лава неслась по венам, бушевала и ярилась – запертая, не нашедшая выхода.
Это состояние длилось и длилось, это сводило с ума. Иногда казалось, будто кто-то пытается напоить меня пряным отваром, переворачивает, меняет повязку, заставляет есть…
– Он будет жить?
– Будет чудом, если он выживет. Он очень плох, ваша светлость… И… есть кое-что ещё…
– Говори, иначе велю высечь тебя на площади на потеху толпе!
– Кхм-кхм… мой лорд… его будто что-то сжигает изнутри…
…а потом я снова проваливался в темноту, будто всё моё существо сопротивлялось, не стремилось навстречу безрадостной яви. Реальности, где я потерял женщину, которую любил.
Глава 21.
Матушка Этера вызвала меня в свою личную приёмную для важного разговора.
Она сидела в одном из малахитовых кресел у низкого столика – как всегда, безукоризненно одетая, с гладко причёсанными волосами и строгим лицом. На шее, переливаясь всеми оттенками пурпура, покоился медальон с кровавым камнем. Вечерний свет падал сквозь круглое окно, собранное из тончайших каменных пластов, омывая каждый предмет в этой комнате.
Я не знала, что будет говорить Верховная, не знала, что меня ждёт. Ясно было одно – поддаваться нельзя. Обглодает и косточек не оставит.
Все мысли о Ренне, ужас от потери его и брата потом. Всё потом. Сейчас перед ней стою не я, а моя оболочка. Если честно, так я себя и ощущала – выпитой до дна, выпотрошенной и пустой.
– Проходи, Рамона. Что застыла на пороге?
Шумно выдохнув, я приблизилась к столику и только сейчас обратила внимание на некрупную скульптуру в виде цветка безвременника, вырезанного из голубого апатита. Такой лёгкий, изящный – глядишь, и поплывёт по комнате тонкий аромат. Но внутри шевельнулось предчувствие – не зря Верховная его подготовила, ох, не зря.
– Перед тем, как мы начнём разговор, я должна убедиться, что ты осталась нетронутой.
– Что? – я поперхнулась воздухом, а потом почувствовала, как кожу на скулах начало нещадно жечь.
Будто не заметив моего смущения, жрица продолжила:
– Протяни руку и коснись цветка, – и тон её не терпел возражений.
Я упрямо сжала губы и вогнала ногти в ладони. Матушка наградила меня недовольным взглядом.
– Какой смысл упрямиться, Рамона? Всё равно будет по-моему.
– Может, лучше сразу заглянуть мне под юбку?
Я не поняла, как она смогла так быстро оказаться рядом. Щёку обожгла унизительная пощёчина, ухо заложило от громкого хлопка, и я невольно охнула.
– Не дерзи мне, – ноздри Верховной затрепетали, а потом она сделала глубокий вдох. – Коснись цветка.
Слова прозвучали так уверенно, что я не смогла отказать – что-то внутри велело подчиниться, и я протянула дрожащие пальцы, дотронулась до изящного лепестка. И цветок ожил под моим прикосновением – приоткрылся, стайка ярко голубых искр скользнула по лепестку мне в руку, а потом оплелась вокруг запястья. Помигала несколько мгновений, а после её свет медленно истаял.
Верховная удовлетворённо кивнула и заняла место в кресле.
– Ты невинна. Что ж, это хорошо. А теперь сядь.
Затолкав обиду и горечь от пережитого унижения куда подальше, я подобрала юбку и осторожно опустилась на край каменного кресла. Мы обменялись колючими взглядами – так, словно были врагами.
Послушаю, что скажет эта змея.
– Нам предстоит непростой разговор, Рамона. Ты многого не знаешь, но, возможно уже кое о чём догадалась.
– О чём я должна была догадаться, Матушка? Мой брат мёртв… – я не смогла сдержаться – голос постыдно сорвался, а в носу защипало, но вся моя боль разбилась о стену холодного равнодушие женщины напротив. Взметнув ладони, я закрыла ими глаза.
– Это была случайная жертва, никто не думал, что Орм умрёт. Но ты…– она взмахнула ресницами, и по лицу скользнула тень улыбки. – Ты хорошо сыграла свою роль. Всё, как я и думала.
– Что?..
Я медленно отлепила руки от лица и подняла голову. Ох… Страшная догадка замаячила на задворках сознания.
– Ты была приманкой для ребёнка из пророчества. Помнишь, я говорила, что он как-то связан с тобой?
Что?
Нет… Нет-нет-нет!
– Вы всё предусмотрели, – выдохнула, чувствуя, как сердце делает кульбит, а потом обрывается и падает куда-то вниз. – Для этого вы просили отца отпустить меня на равнину? Вам не пришлось даже руки марать, всё случилось само собой! – я изо всех сил ударила кулаками по столешнице, вымещая всю боль, всё своё возмущение.
На лице жрицы не дрогнул ни один мускул.
– В тот день, когда Зверь-из-Ущелья переступил порог Антрима, меня посетило очень яркое предчувствие. Я смотрела на этих чужаков и не могла понять… – она слегка нахмурила брови. – …кто же из них, кто? Но тот человек… да, много позже я вспомнила – у него взгляд Ледары.
Я слушала, а горло всё сильней сжимала рука с ледяными когтями – ни вдохнуть, ни выдохнуть. Воздух вокруг сгустился и стал тяжёлым, как кисель.
И ненависть набирала силу.
– Получается, она всё-таки выжила и даже родила ребёнка. Родила этому проклятому Инглингу! Что ж, в его жилах течёт кровь самого Отца Равнин, сильный получился союз, звёзды пометили этого ребёнка, – она бросила задумчивый взгляд в окно, и солнце окатило её вечерним светом. Профиль красивый, изящный и такой… жестокий.
– Но теперь его нет! Нет, вы слышите?!
– Прекрати истерику, Рамона, – одёрнула меня Верховная, а мне снова захотелось рыдать и крушить всё вокруг, чувства выходили из-под контроля, голова наполнялась вкрадчивыми голосами – шёпотом камней и подземных рек. – Так было нужно. Тихо убрать его не получилось, но Матерь Гор ведёт нас запутанными тропами, поэтому всё к лучшему.
К лучшему? Действительно? Я обхватила себя за плечи с такой силой, что показалось – ногти прорвут ткань и врежутся в кожу.
Ненавижу… ненавижу!..
– С чего вообще вы взяли, что он уничтожит искателей?! Эти страхи живут только в ваших фантазиях, а вы сама – просто бесчувственное чудовище!
Держаться. Только держаться. Нельзя рассыпаться у неё на глазах, только не перед этой женщиной! Я и так наговорила слишком много, но злость рвала грудь и выворачивала
