что у вас тут за паладины, но если он туда не подходит, то кто же?
– Гал, паладины – это монахи-воины. Быть паладином очень почетно, туда не каждого возьмут. Они живут в монастыре некоторое время, где обучаются рукопашному бою, владению оружием, навыкам оказания первой помощи. Каждый паладин – священник.
– И Оскар?
– Так и знал, что ты это спросишь, – пробормотал эльф. – Твой Оскар тоже священник. Но он не человек.
– И что с того?
– Да то, что он сам по себе священник.
– Фигня какая, – пожала плечами я. – Что, все эльфы священники что ли?
– Эльфы в священниках не нуждаются. Я же тебе объяснял…
– Да, да – они сами аккумуляторы. Слышала уже. Но ты же священник!
– Я священник для людей. А для эльфов – один из них.
– А почему любой эльф не может быть священником?
– Не хотят, – коротко ответил эльф.
– Мило, – пробормотала я, а потом, вспомнив разговор с Павлом, спросила, – А ты откуда пса знаешь?
– Пса? – ненатурально удивился эльф. – А я и не знаю.
– Да ты что? – поразилась я. – Такого пса и не знаешь? А мне отец Ральф говорил, что он первородный.
– Не первородный, а первозданный, – поправил меня эльф. – Вовсе он не первозданный. Хотя из тех, древних, это так. Спутник первых эльфов.
– Первых?
– Я все забываю, что ты не знаешь простых вещей. Бог создал землю и заселил её растениями, животными, эльфами…
– Да-да, и сказал, плодитесь и размножайтесь, – кивнула я. – Стой! Эльфами? Не мужчиной и женщиной, а эльфами?
– Никто не знает, сколько их было. Никто не знает, сколько было рыб в море, белок в лесах, птиц в небе, лошадей в стадах. Ну и собак, понятное дело.
– А первозданные эльфы еще живы?
– Нет, конечно! Тысячи лет прошли!
– Не миллионы?
– Нет, около восьми тысяч. Сейчас 8017 год от сотворения разумных. А эльфы живут около тысячи лет. Люди – сто, сто двадцать, кто-то и дольше.
– Ого! – удивилась я. – А мы в семьдесят радуемся, что еще живы!
– А у нас в семьдесят еще свадьбы играют.
– Ну свадьбы и у нас играют, – рассеяно ответила я. – А почему такая разница? Божественная энергия?
– Не задумывался, но наверное.
– А пес? Мне кажется, что белки сотни лет не живут?
– Это не просто пес, а Пес из эльфийских. Скажем так, из пробной партии. Эти одинаково свободно служат и ангелам, и демонам. Немного их осталось с прежних времен. Где-то есть великий конь, есть великий сокол, пес – вот он, перед тобой.
– А кошки нет?
– И кошка есть, наверное.
– И тебя он совсем-совсем не интересует?
– Ну почему, интересует. Только он равен нам. Его не так-то просто разговорить. Меня он за равного себе не считает, а ты – смотри-ка, удостоилась чести с ним поговорить.
– Эй, светлые, нас кормить сегодня будут? – прервали нашу беседу воины.
И в самом деле – очередь нашей компании готовить завтрак. Совсем из головы вылетело! Эх, жизнь моя жестянка!
Ворча и хмурясь, я оторвала свой зад от бревнышка, на котором сидела, и поплелась за хворостом. Эльф вызвался напечь лепешек, у него хорошо получается. Нынче с выходом задержались. Пока закопали ночную гадость, пока погрузились, пока эльф подлатал тех, кого вчера недолечил… Как выяснилось позже, на все воля Божья, ибо выйди мы на пару часов раньше, как обычно, то у нас не появилась бы пара интересных попутчиков.
Первым костер учуял пес.
– Костер, костер! – залаял он. – Дым!
– Дым, костер, – пожал плечами Аарон. – Ну и что? Тут деревня недалеко.
– Это особый костер, тупица, – тявкнул пес. – Осина, можжевельник, ель… Ни о чем не говорит?
– Ведьму жгут, – побледнел эльф. – Надо разобраться.
Он взглянул на начальника охраны, в его наивные и чистые голубые глаза, и понял, что тут ему помощи не предложат.
– Галла? – неуверенно спросил он.
– Конечно, – кивнула я.
Очевидно, эльфу здорово не хотелось соваться в крестьянские разборки одному, но честь требовала хотя бы взглянуть, что происходит.
– И я с вами, – мгновенно вскочил с телеги Павел, до этого старательно притворявшийся спящим.
Стражники пообещали двигаться медленно, как черепахи, купцы заворчали, а мы сели на лошадей (я ухватилась за Аарона) и поскакали в сторону деревни.
Увиденное ужаснуло даже меня, черствую и холодную дочь перестройки.
На помосте стояла женщина, привязанная к столбу. Вокруг был приготовлен костер из еловых веток и прутьев. Женщина когда-то была эльфийкой – уши острые, лицо красивое, тонкое, да и фигурка явно эльфийская – тонкая, гибкая. А вот глаза такие бордовые, волосы черные, вьющиеся, до пояса, сама вся смуглая, как цыганка. На голове рожки, и хвост дрожит, дергается. Нервничает, ага. Костер-то вяло, но горит. А на руках у женщины ребенок – девочка лет трех, да прехорошенькая! Волосы темные, как у матери, глаза в пол-лица карие. Девочка орет, рыдает, понятно, что ей страшно, а мать изо всех сил пытается её от себя отцепить и кому-нибудь отдать. Крестьяне стоят в растерянности. С одной стороны, они, приговорившие к смерти женщину, не готовы убить маленькое дитя, а с другой – на кой черт им ребенок демона? И подойти страшно, и в руки взять опасно.
И тут мы появляемся. Как благодетели. Сразу как-то все оживились, задвигались, даже заулыбались, несмотря на серьезность момента.
Аарон же осадил коня.
– Эй, ты чего? – удивилась я. – Поехали. Или слезай.
– Это темная, – сквозь зубы сказал Аарон.
– И что?
– Мы не должны вмешиваться.
– Что значит, не должны?
– Нельзя. Это их право. Её даже судить не нужно – сразу видно, что темная.
– Что? – возмутилась я. – Будем смотреть?
– Не хочешь, можем уехать.
Женщина умоляюще посмотрела на меня.
– Сестра! – позвала она. – Возьми мою девочку! Она ни в чем не виновата!
И тут я поняла, что её еще можно спасти. Да, её душа черна. Да, она давно перешагнула грань. Но её любовь к дочери безгранична, и через это можно её вытащить. Не в силах противится её умоляющему взгляду, я спрыгнула с коня, чудом ничего не сломав, и быстро пошла к людям. Аарон ничего не сказал.
Люди расступились, кланялись мне. Наверное, они вовсе не испытывали радости, приговорив молодую женщину к смерти, и были бы рады, избавь мы их от этой беды. Во всяком случае, никто не смеялся, не тыкал пальцами, не кричал и не обзывал ведьму. Не было ни одного ребенка, женщин тоже немного.
Девочка в очередной раз заверещала, заревела и вцепилась матери в волосы. Ко мне она идти тоже отказывалась.
