– Проза жизни, мальчик мой, – успокоила его Эрна. – Кровь и навоз – краеугольные камни бытия.
– У кого как. Вот у нас тут краеугольные камни – это жара, мухи и скука. – Принц сдвинул шляпу на затылок, потянулся до хруста, зевнул розовой пастью. – Когда это кончится?
Желающих отвечать на риторический вопрос не нашлось. Собственно, никто и не знал ответа. Может, только сам маркграф, да и то – по крайней мере, по убеждению Леоры – вряд ли.
В этом проклятом городишке они торчали уже без малого месяц, дожидаясь невесть чего. Вслед за штабными прибыли три дивизиона лёгкой кавалерии[1], один взвод[2] боевых магов во главе с Эрной, да четыре тысячи пехотинцев, а остальные войска, даже артиллерию, по слухам Редиш развернул восвояси. Видимо, от жары у генерала тоже в голове помутилось. Потому как самая распоследняя собака в Отерге – милом прибрежном городишке, против собственной воли и без всякого желания ставшем штаб-квартирой – знала: вся долина Причерногорья занята войсками северных княжеств, насчитывающими как минимум десять тысяч пехоты. Это не считая пушек.
Правда, северяне тоже чего-то дожидались и дальше не двигались. Опять же по слухам, в Черногорский замок через перевал должен был прибыть наследник свергнутого короля. Видимо, бывший принц, романтически прозванный Король без трона, пожелал служить живым знаменем.
Правда, долину в блокаде вполне надёжно удерживали летучие разъезды всё той же кавалерии, получившие странный приказ: всех к горам впускать, никого не выпускать. А рвались из империи в Черногорье многие. По двое-трое, целыми группами сторонники свергнутого короля стекались к захваченному северными князьями замку.
В общем, бунт при поддержке, на минуточку, армии чужого государства, зрел нарывом. Генерал, обязанный этот самый бунт изничтожить на корню, ждал невесть чего, а его подчинённые маялись от безделья и жары.
Война шла своим чередом.
– Дамы, а не выпить ли нам золотистого, – снова зевнув, предложил его высочество.
– Алкоголь вреден для растущего организма, – отрезала Эрна, утрамбовывая полотенце в миске с уже степлевшейся водой. – Иди лучше погуляй.
– Да я бы с удовольствием. Только вынужден неотлучно пребывать при милорде. А милорд, собака злая, гулять не изволит, торчит, понимаешь, в комнате, как пень в поле. Между прочим, поговаривают, в городе неплохой бордель имеется.
– Был неплохой. После наших бравых кавалеристов к этим девицам лучше близко не подходить, без носа останешься.
– Откусят? – без особого интереса осведомился принц.
– Провалится. От сифилиса. Так что побереги императорские… регалии. Эй, мелочь, ты концентрируешься или спишь?
– Самой бы знать, – пробормотала Леора, сонно моргая, пытаясь сосредоточиться на проклятых кругах.
Сравнивать кадету было не с чем, но по её мнению жара и безделье изматывали куда эффективнее самых изнурительных маршей.
***
Просыпаться от того, что тебя посреди ночи за плечо трясут, всегда неприятно. А ещё неприятнее, открыв глаза, увидеть перед собой лицо, подсвеченное потайным фонарём снизу – эдакую демоническую физиономию. Вот только заорать Леора не успела, рот ей зажали.
– Поменьше экспрессии, кадет, – прошипел демон голосом Редиша. – Одевайтесь, вы мне нужны. И ради всех святых, не шумите.
Недил понятливо покивала и осталась лежать.
– Вас паралич с перепугу расшиб? – поинтересовался маркграф.
– Может, вы всё-таки хотя бы отвернётесь? – злясь на собственный пустой страх, огрызнулась Леора. – Я не привыкла спать в мундире.
– Насколько я вижу, на вас рубашка. Хотя неважно. Жду вас внизу, поторопитесь. И не зажигайте свет.
Наверное, у генерала были собственные резоны такие советы раздавать, но собираться впотьмах от этого проще не стало. Недил никак не могла найти рожок для сапог, пришлось натягивать так, руками, естественно, перепутав правый с левым. Потом локоть ушибла, да так больно, что слёзы брызнули. Ещё и шпага, невесть куда сунутая, отыскиваться не желала. В общем, дособиралась до тихого свиста с улицы – видимо, Редиш её так поторапливал.
Но когда кадет всё-таки спустилась, ни слова не сказал, молча навьючил ей на плечи туго набитые и довольно увесистые седельные мешки – у самого маркграфа была ещё пара таких же – жестом приказал за собой следовать.
Идти пришлось долго. Маркграф явно не стремился попадаться на глаза патрулям, поэтому зайцем петлял переулками. По широкой дуге обошёл причалы, спустился мимо ещё закрытого на ночь рыбного рынка, воняющего ничуть не меньше, чем днём. Убогие рыбацкие домишки тоже оставил в стороне, свернув к скалам.
Вот тут Леоре пришлось совсем худо: не умела она по камням в темноте, да ещё с увесистыми мешками, ощутимо давящими на хребет, лазать. А генерал задал такой темп, что за ним и по равнине белым днём угнаться было бы не просто. Редиш периодически останавливался, поджидая своего телохранителя, и упорно молчал.
Но, не смотря на сложности и едкий пот, заливающий глаза, любопытство разбирало. Что ему на сей раз в голову-то пришло? Контрабандой решил заняться? Военные секреты врагам продать? Пикник при луне устроить?
Скальная тропинка оборвалась негаданно, будто утонув в мелком песке. Зато впереди блеснула спокойной водой маленькая бухточка – Недил ходила сюда с Эрной, которой пришла в голову блажь позагорать. Маркграф остановился, не дойдя десяток шагов до воды, сгрузил сумки на песок, открыл заслонку фонаря, поднял его над головой, опустил, снова поднял. Леора уж совсем было решилась спросить, что это такое он делает, но тут вдалеке, у самого края горбатого мыса, вспыхнул оранжевый светлячок, мигнул, потом ещё раз.
Редиш то ли выдохнул, то ли вздохнул, потушил фонарь.
– Подождём, – велел, усаживаясь на песок. Недил помялась, но всё же пристроилась неподалёку. – Могу я попросить вас дать мне слово? – помолчав, спросил маркграф.
Леору так и подмывало ответить в его же собственной манере, мол: «Попросить-то вы можете», но она лишь кивнула, не сообразив, что Редиш это вряд ли увидит. Но генерал умел замечать – или понимать? – всё, что ему требовалось.
– Тогда пообещайте, что о сегодняшнем никому не разболтаете, даже Эрне. Молчать под пытками я вас не прошу. Просто держите язык за зубами.
– Обещаю, – отозвалась Леора.
– Впрочем, вы, кажется, не из болтливых, – хмуро вывез Редиш что-то, сильно смахивающее на комплимент.
Ну, или, по крайней мере, на одобрение.
Посидели, помолчали. Короткие волны сонно лизали песок. Тоненький новорождённый серпик месяца висел, зато звёздами, мелкими, как просо, всё небо было усеяно. Оглушительно трещали цикады, которым в скалах взяться вроде бы неоткуда. Или это кузнечики надрывались? Но кто бы там не трещал, ночь стало походить на романтическую.
И стоило этой мысли в голову прийти, как Леоре почудился всплеск – не волн, а будто осторожно, с оттягом, вёслами гребли. Видимо, Редиш тоже что-то такое услышал, вскочил, рванулся, почти побежал вперёд, оказавшись по колено в воде.
– Милорд? – тихо окликнули его из темноты.
– Я, – нетерпеливо отозвался маркграф. – Всё нормально прошло? Да зажгите же вы этот проклятый фонарь! – последнее, видимо, к Недил относилось.
– Как по писанному, – довольно хмыкнул грубоватый мужской голос. – Те даже и не чухнулись. Бардак у них, не приведи Отец. Комендантом там…
– Потом, – оборвал Редиш. – Кадет, долго вы там возиться будете? Не видно ж ни черта! – Леора, которой, наконец, удалось разжечь погашенный самим же маркграфом огонёк, подняла фонарь повыше, освещая полоску воды и нос даже на вид хлипкого рыбацкого ялика. – Марейн?
– Да задремала она, милорд, укачало, – пробасил мужчина. – Эй, леди, проснитесь, приплыли уже.
– И незачем в меня пальцами тыкать, – послышался новый, женский, очень недовольный и явно привыкший приказывать голос. – Я всё прекрасно слышу. Кор, помоги-ка мне…
