махнула рукой в сторону двери, но на этом ее силы закончились. Если бы Уля хоть немного знала грамоту, то смогла бы написать мне все, что хотела сказать, даже не имея зрения, по памяти. Но она не знала. В этой деревне вообще, кроме Фиона и меня, грамоту никто не знал.
Я помогла Уле сесть в кресло, поправила шаль на плечах. Вероника принесла кружку воды, и мы вместе напоили старушку.
– Скоро пойдете в баню мыться, – ласково, как ребенку, сказала я, вытирая капли воды с ее подбородка. – А Роберт приводит в порядок ваш забор…
Уля снова замычала и схватила меня за руку почти так же сильно, как Шерп. Да что у стариков за привычка такая?
– Так, так, так, – хихикнув, я освободила конечность из хватки. – Я пойду проверю, не натопилась ли банька, и вернусь.
В бане оказалось довольно жарко, так что ждать, пока температура станет еще выше, не было смысла. Я попросила Веронику отыскать в сундуках чистую одежду и повела старушку мыться. Благо, она теперь могла передвигаться сама. Медленно, останавливаясь после каждого шага, но сама.
Мыть старушек мне еще никогда раньше не приходилось. Я просто не знала, как к ней подступиться и с чего начать! Купать ребенка – это не то же самое, что взрослого человека, так что опыта у меня не было. С горем пополам мне все же удалось смыть с тела Ули едва ли куски грязи. Понятно, что Гаскон не часто баловал бабушку водными процедурами, я вообще удивлена, что он хотя бы иногда это делал. Скатавшиеся седые волосы промыть получилось не сразу, на распутывание колтунов ушло много времени и сломалось два гребня. После я полила на старушку чуть теплую воду, смывая пену. Поддала чуть пара, отыскала на полке свежий березовый веник и осторожно похлопала Улю по спине.
Когда я вывела бабульку в комнату и помогла переодеться в чистое платье, она заплакала. Все хватала меня за руки, прижималась к ним лбом, но заговорить больше не пыталась – понимала, что пока не может, а в ее мычании я не разбираю ни слова.
– Ну-ну, перестаньте, – я погладила Улю по плечу. – Скоро вы сможете говорить, уж поверьте, слово травницы!
Старушка затихла. Мне было не понять ее чувств, я ведь никогда не была слепой, но если хоть на секундочку представить, каково это – внезапно потерять зрение, то, наверное, можно сойти с ума. Но Уля не была сумасшедшей. Я же почему-то решила, что ее бурная реакция, которой она меня встретила, относится к тому, что свежий воздух из окна бабулька чувствует, а видеть не может. По крайней мере, я надеялась, что старушка находится в здравом уме, и не просто так принялась размахивать руками.
Спохватившись, что Вероники нет в комнате, я поспешила на улицу. Я не переживала, что с дочкой что-то может случиться – если дети Клары ее уже приняли как свою, то и другие не станут издеваться. Взрослые тем более – им нет дела до чьего-то очередного ребенка. Потеряться здесь тоже негде, да и не уйдет она от меня далеко.
Вероника строила из себя начальницу. Я застыла на крыльце, не зная, то ли забрать дочку, чтобы не мешала парням, то ли не мешать самой. Малышка стояла на четвереньках перед только что отремонтированной частью забора, и пальцем пыталась поправить неровно приколоченную дощечку.
– Тут надо переделать! – схватила она за ногу мимо проходящего Гаскона.
– Мы не будем переделывать, и так сойдет, – отмахнулся парнишка.
Роберт, отвернувшись, почему-то смеялся. Вероника насупилась. Гаскон вздохнул, закатив глаза, и поплелся обратно – за гвоздодером. Я все же решила, что если дочь станет указывать на любую неровность, то этот забор никогда не починят, и уже собиралась забрать ее, как Роберт оповестил:
– Готово! С забором разобрались.
– Ага, почти, – ворчал Гаскон, выдергивая гвоздь из штакетины.
Я наблюдала, как мужчина собирает разбросанные по двору инструменты. Все хотела заметить на его лице недовольство из-за того, что приходится работать на благо чужой ему семьи, но его взгляд был сосредоточенным, а уголок губ вздернут вверх, будто Роберт старался прикинуть в уме, куда лучше отнести молоток и пилу. Он посмотрел на забор, отошел на два шага назад и посмотрел снова, довольно потирая ладони. Ему на самом деле нравилась эта благотворительность?
– Роберт, – отвлекла я его от разглядывания творения рук своих. – Вы уже говорили с Шерпом и Фионом насчет строительства дома для вас?
– Пока нет. Гаскон сказал, что я ему не мешаю и могу оставаться столько, сколько захочу.
– Это правда! – крикнул парнишка, совладав наконец с неровно приколоченной доской. – У меня комната лишняя, а до женитьбы еще четыре года.
– Ты уже выбрал невесту? – удивился Роберт.
– Родители невесты меня выбрали, – хохотнул он. – А мне-то что? Лелька хорошая, хоть и старая.
Во дворе повисла тишина. Даже Вероника замерла с недоуменным выражением на лице.
– Старая?.. – переспросил Роберт.
– Ей почти восемнадцать, – рассмеялась я. – Гаскон! Она всего на четыре года старше тебя, ну какая старая?
– Ты ей так не скажи, – сурово проговорила Вероника, показывая Гаскону кулачок.
Со смехом и шутками мы решили, что Лелька и правда старая. Как так получилось? Наверное, Гаскон имел способности к убеждению.
Собрав все инструменты, парни вымыли руки, взяли острогу, сачок и ведро, и пригласили нас с Вероникой на рыбалку. А почему мы должны были отказаться от рыбки на ужин? Отказываться не стали, и компанией потянулись на реку.
Гаскон вооружился сачком. Зашел в воду по колено недалеко от берега и, склонившись над волнами, принялся всматриваться в них. Рыбы его испугались и уплыли, но он ждал других. Роберт же с видом заправского охотника раскинул руки в стороны – в одной он держал острогу, второй удерживал равновесие. Мы с дочерью просто плескались в прохладной воде, и наверное, распугивали рыб.
Когда через какое-то время ни одной рыбины так и не было поймано, я увлекла Веронику на берег, и дело пошло. Одна, вторая, третья – это поймал Гаскон. Он умел ловить рыбу, чего нельзя сказать о Роберте. Новенький будто впервые в жизни держал в руках острогу, хотя, надо признать, держал ее уверенно.
Пока он безрезультатно болтал своим оружие в воде, я его рассматривала. Ну нормальный же мужик! Только почему-то каждый раз, как я его видела, в моей душе начинало ворочаться какое-то совершенно безосновательное чувство опасности.
Наверное, это все из-за Савара. За восемь лет он достаточно сильно подорвал мое доверие к мужскому полу. А
