начало вещать паучье око. — Плетутся нити, тянутся, связывают людей и судьбы, раскидывается паутина, новый рисунок взамен прежнего, — Орум моргнул двумя круглыми, совсем не паучьими глазами и посмотрел на меня. — Ты что творишь, адара? Куда нити тянешь столь бездумно?
— Это не я, — я украдкой перевела дух — всё-таки напугал, зараза.
— Не ты? — подозрительно прищурился Орум и качнулся на своей нити, уходившей к потолку и в нём исчезавшей.
— Раз уж ты тут… — когда не надо, правда, ну да ладно. — Будь другом, поясни-ка мне вот что. Сыновья адар действительно могут соединить себя с другой адарой?
— Могут, — буркнул паук, маятником раскачиваясь взад-вперёд. — Оттого осторожность с ними соблюдать надо, если только амодар не приходится адаре родственником.
— А что, с ними… с амодарами могут быть проблемы? — насторожилась я.
— Каждый амодар подобен адаре, но лишь наполовину. Он тень её, бледное отражение, не способное гореть ярко без её света. Однако если он найдёт адару, готовую принять его как сочетаемого, то жизнь его наполнится её сиянием и теплом.
— И в чём тут заковырка? Адара и амодар явно образуют более гармоничный союз, чем адара и рандомный сочетаемый ноунейм.
— Амодары нити тянут, но око редко когда их образы являет.
— Почему?
— Потому что амодары нити тянут сами, сознательно, не полагаясь на око, — в голосе Орума пробилось недовольство то ли моей настойчивостью, то ли незнанием. — И такие нити, встречаясь, зачастую путаются, а не соединяются.
— То есть лучше рандом, то бишь слепой случай?
— Он не случаен и не слеп. Око видит того, кто лучше подойдёт адаре из всех возможных мужей, и являет его образ.
— И кошкожаб мне идеально подходит? — усомнилась я.
— Образ был явлен, чего тебе ещё надо-то? — раздражённо повторил Орум мои недавние слова. — Лучше не есть идеально и лучше для всякой адары много от чего зависит, а не только от девичьих грёз о прекрасном идеальном мужчине. А ты уже, гляжу, наплела да напутала, вот и разбирайся, — паук резко качнулся в сторону и исчез.
— Что именно я наплела? — я метнулась к кровати, но несговорчивого ока уже и след простыл. — Эй, ты! Да что ты за наставник такой, если каждое слово из тебя клещами вытаскивать надо?!
— А что ты за адара такая, если простейших вещей не знаешь, коим с малолетства обучают? — прозвучал из пустоты сварливый глас. — Уж на что я всяких адар за столько веков перевидал, а такую впервые вижу. Хотела ряженого — получила, а теперь заладила, ой, не моё, не нужен такой. А какой нужен? Такой, что привяжет, пока ты в другую сторону глядишь? Захотела — получила, и снова недовольна? Эдак на тебя, привереду, не угодишь, а кому распутывать придётся? На меня не рассчитывай.
— Орум, прости, пожалуйста, — пошла я на попятный. — Я не хотела на тебя голос повышать. Просто я действительно многого не понимаю… и не знаю.
— Никак в толк не возьму, правду ты говоришь или врёшь? В разуме твоём много странных образов было… может, оттого они и появились, что умом ты ослабела?
Прямо перед моим носом возник большой, золотистый кошачий глаз. Я вздрогнула и отпрянула.
— Вижу я, что сеть твоя знатно перепутана, одно плетение на другое наслаивается, где какое — поди разбери.
А вот у меня на сей счёт появились подозрения.
Если понятие личная сеть адары не аллегория, но нечто более реальное, то, возможно, потому сеть Феодоры и перепутана, что нынче оную сеть плетёт Варвара. А уж я-то точно как наплету, так наплету. Никогда не любила ни шить, ни вышивать, мой верхний предел общения с нитками — плетение фенечек из бисера в юные годы.
— Но добавить сочетаемого по своему вкусу я могу? — спросила в лоб.
— Амодара твоего? — чёрный зрачок сузился и сразу резко расширился. — Можешь, наверное, коли охота… да только он и без тебя нить протянул.
Чернота зрачка растеклась, вытеснила золото и растворилась.
Я опустилась на край постели.
Протянул нить.
Без меня.
И Люсьен, кажется, говорил о дурацкой этой нити в прошедшем времени, как о свершившемся факте.
Вот ведь… и когда только успел?
* * *
Утром я проснулась не в самом бодром и доброжелательном расположении духа. Притворяться человеком, которого я знать не знала, не хотелось совершенно и, встав и накинув халат, я спустилась на кухню как была, лохматая, неумытая и недовольная. Мрачно посмотрела на плиту — как Виргил её зажигал, я не разглядела, он всё собой загородил, — и приступила к изучению содержимого тумбочек и полок. Посуда и столовые приборы нашлись быстро. Следом обнаружились банки с травяными сборами, заменявшими здесь чай, солью и мёдом, мешочки с сухофруктами и половина батона ржаного хлеба. Питался Виргил, очевидно, вне дома, потому как найти на его кухне что-то ещё, помимо хлеба и мёда, оказалось делом непростым. Холодильник не сразу опознался в громоздком металлическом шкафу на ножках и с тремя дверцами, больше похожем на старинный сейф. Я поочерёдно заглянула в каждую камеру, не отличавшуюся ни размерами, ни разнообразием хранимых там продуктов, и выудила из одной кусок копчёного окорока, завёрнутого в бумагу. Критично обнюхала, взяла нож и откромсала себе два ломтя на бутерброд. Отрезала хлеба, за неимением лучших идей налила холодной воды из-под крана. Выдвинула из-за стола стул, села и принялась жевать кривой бутерброд, медитативно глядя в окно, выходящее на пустынный задний дворик, не тронутый ещё лучами восходящего солнца.
Накануне я долго вертела мысль о уже протянутой нити, но так и не пришла к какому-либо конкретному выводу. Не то что бы сильно радовало понимание, что Люсьен подсуетился заранее, не дождавшись моего ответа. Кто теперь скажет, что ещё он может сделать за моей спиной, не ставя меня в известность? И слова Орума об амодарах не добавили ясности в причины, побудившие Люсьена столь резво рвануть ко мне в сочетаемые. Нет, так-то понятно, что с нитью он подстраховался заранее, но вдруг бы я отказалась? Или на то и расчёт, что в таком случае отступать было бы некуда, что-то в духе метки, поставленной истинной паре без её разрешения?
Машинально пошарила взглядом по пустой столешнице стола, стоящего посередине кухни, и с досадой вернулась к мощёному дворику за окном.
Нет здесь смартфонов, Варя, хоть обсмотрись. И интернета нет.
Эх, кто бы знал, как мне их обоих не хватает! Рехнуться ведь можно, собирая информацию по старинке, с помощью ушей и языка, а не набив запрос в строку поисковика.
Бутерброд был на финальной стадии доедания, когда раздался
