Мою кожу закололо в том месте, где наши руки соприкасались.
— Как вы можете жить со всем этим? Все время в ожидании, что в МО могут узнать, что у вас гораздо больше возможностей, чем они полагали изначально?
Его пальцы сомкнулись вокруг моих так, что теперь мы вместе удерживали кулон.
— Мы никогда ничего другого не знали.
Я пыталась сдержать неожиданно подступившие к глазам слезы.
— Это как-то слишком уж… печально.
— Это наша жизнь. — Он сделал паузу. — Не плачь, Котенок. С тобой ничего не случится.
Наши лица были на расстоянии нескольких сантиметров. Его рука все еще удерживала мою. И тут меня осенило:
— Дэймон… на твоих плечах постоянно лежит ответственность за безопасность и других, верно?
Он сжал мою руку, а потом отпустил ее. Откинувшись на спинку дивана, он оперся на подлокотник, подперев рукой голову.
— Это был не слишком праздничный разговор, да?
— Все нормально. Хочешь еще молока или чего-нибудь другого?
— Нет, но мне хотелось бы узнать кое-что.
Я нахмурилась, вытянув правую ногу на том небольшом пространстве, которое он не занимал.
— Что?
— Как часто ты носишься по дому, распевая песни? — Его тон был вполне серьезным.
Я пнула его, но он удержал мою ногу.
— Теперь можешь идти, Дэймон.
— Ты знаешь, мне нравятся эти носки.
— Отпусти мою ногу, — скомандовала я.
— Даже не потому, что на них нарисованы олени или что они достигают твоих колен. — Интересно, в чем он видит разницу. — Мне нравятся эти носки, потому что они, как перчатки, на твоих ногах.
Закатив глаза, я попыталась выдернуть из его рук свою ступню.
— Я люблю такие носки. И не смей за них тянуть. Я скину тебя с дивана.
Его бровь изогнулась, и он продолжал исследовать мои ступни.
— Носки-перчатки, мм? Никогда не видел ничего подобного. Ди бы они понравились.
Я снова потянула ногу, и он, наконец, меня отпустил.
— Да ладно тебе, Дэймон. Думаю, есть вещи гораздо более забавные, чем мои носки. И не цепляйся к ним. Они являются единственным обязательным атрибутом для меня в праздничные или выходные дни.
— Единственным атрибутом? Мне казалось, ты относишься к тем людям, которые любят рождественскую елку уже на День благодарения[7].
— Вы отмечаете Рождество?
Дэймон кивнул.
— Да. Это очень по-человечески. Ди любит Рождество. На самом деле, я думаю, ей больше всего нравится суета с подарками.
Я рассмеялась.
— Мне тоже в свое время нравились праздники. И да, я всегда ждала с нетерпением большую елку, когда отец был жив. Мы украшали ее, пока смотрели торжества на День благодарения.
— А теперь?
— Теперь мама никогда не бывает дома на праздники. И я знаю, в этом году она тоже будет дежурить. Она совсем недавно начала работать в госпитале, поэтому, скорее всего, выйдет в смену. — Я пожала плечами. — У меня редко бывает компания на праздники.
Дэймон не прокомментировал мои слова, но его взгляд, направленный на меня, был пронизывающим. Думаю, он чувствовал, что все это было для меня угнетающе неловким, потому что он сменил тему.
— Итак, этот парень Боб…
— Его зовут Блейк, и, пожалуйста, не начинай снова, Дэймон…
— Прекрасно. — Его губы сжались. — Я в любом случае имел в виду не его.
Мои брови нахмурились.
— Что это значит?
Дэймон пожал плечами.
— Когда во время твоей болезни я побывал в твоей спальне, меня там кое-что удивило.
— Я не уверена, хочу ли знать, что именно тебя удивило.
— У тебя на стене висит постер Боба Дилана[8]. Я ожидал каких-нибудь «Джонас Бразерс[9]» или что-то в этом духе.
— Ты серьезно? Никогда не была любительницей поп-музыки. Я большая фанатка Дэйва Мэтьюса[10] или более ранних исполнителей, таких как Дилан.
Дэймон выглядел озадаченным, но потом пустился в обсуждение своих любимых групп, и мы оба не без удивления обнаружили, что наши вкусы во многом совпадали. Мы долго спорили по поводу того, какой из фильмов «Крестный отец»[11] был лучшим и какое из реалити-шоу являлось наиболее идиотским. Время пробежало незаметно, и я успела очень многое узнать о Дэймоне. И это была совсем другая его сторона. Проблески которой я видела несколько раз раньше. Он был расслабленным, дружелюбным и даже ироничным, но при этом мне ни разу не хотелось его задушить. Мы, разумеется, спорили по поводу многих вещей, возможно, спорили слишком яростно, но он не вел себя как придурок.
Общение с ним казалось легким, и это, признаться, сильно меня пугало. Был уже четвертый час утра, когда я, наконец, осознала, как долго мы разговаривали. Отведя уставший взгляд от часов, я взглянула на Дэймона. Его глаза закрылись, и грудь равномерно вздымалась.
Дэймон выглядел таким… умиротворенным. Мне не хотелось тревожить его сон, поэтому я осторожно укрыла его пледом со спинки дивана. Прихватив небольшое покрывало для себя, я пристроилась на другом конце дивана и укутала свои ноги. Конечно, я могла бы его разбудить, но мне не хотелось, потому что… да, какая-то часть моего сердца не желала, чтобы он уходил. Я не слишком об этом задумывалась. Не сейчас. Не тогда, когда я могла поддаться слабости, которая сжимала мою грудь.
— Спасибо, — сонно пробормотал он.
Мои глаза расширились:
— Я думала, ты спишь.
— Почти, но ты так пристально на меня смотришь.
Мои щеки вспыхнули.
— Я не смотрю.
Дэймон приоткрыл один глаз.
— Твои щеки всегда горят, когда ты говоришь неправду.
— Это не так. — Я чувствовала, как краска уже доползла до моей шеи.
— Продолжай лгать, и мне придется уйти, — пригрозил он не слишком убедительным тоном. — Я опасаюсь, что моя добродетель не в безопасности.
— Твоя добродетель? — задохнувшись, фыркнула я. — Можно подумать!
— Я знаю, как мягко ты стелешь. — Его глаза снова закрылись.
Улыбаясь, я свернулась калачиком в углу дивана. Мы за все это время так и не переключили телевизионный канал.
Некоторое время спустя я вспомнила кое-что, о чем он говорил ранее.
— Дэймон, ты отыскал это? — спросила я сонно.
Его рука легла на грудь.
— Отыскал что?
— То, что искал?
Глаза Дэймона открылись, удерживая мой взгляд. Щемящий трепет снова возник в моей груди, растекаясь по всему телу. Я чувствовала, как что-то во мне разгоралось… волнение, возбуждение?.. — пока наше молчание тянулось, казалось, почти вечность. Наконец он произнес, и его голос был глухим:
— Да-а, иногда мне кажется, что отыскал.
