Евгения Савченко - Пороки

— Что это? — Меня удивило количество шприцов.

— Это дезоморфин, Кнопка. Отвратная замена моему старому другу, кокаину. Но, всё же, хоть что-то…

— Зачем это? — Меня не столько волновало то, что я только что стала посредником в передаче наркотиков, как то, что Наркоман перешел на что-то новое.

— А ты знала, что люди, имеющие зависимость от кокаина, не живут более двух лет? — Он надменно изогнул левую бровь: — Мне-то всё равно. Я просто хочу попробовать, как же некоторые из них переходят на что-то другое. В попытке спасти себе жизнь, губят её чем-то ещё.

— Почему ты не завяжешь?

— Потому что я не хочу, — его ответ был безрадостным, но уверенным.

— А почему ты сказал, что иглы заражены?

— А потому, Кнопка, что передал мне их Фред, верно?

Я кивнула, не понимая, к чему он ведет.

— Вот, — Наркоман свернул бумагу, заново перетягивая ее лентой: — А раз Фред решил мне помочь, значит, есть в этом какой-то подвох.

— А он сказал, что ты его лучший друг…

— Кнопка, послушай, что я скажу, — Наркоман вдруг поднялся и положил мне руку на плечо. Снизив тон голоса, он серьезно заговорил: — Не оставайся больше в этом доме. Фред будет приходить теперь очень часто, он воспользуется твоим присутствием так, как это выгодно ему. Ты уже достаточно пострадала, теперь время уходить. Налаженные мною планы могут не сбыться, тогда ты попадешь им под руку. Не слушай Юлия, ни на секунду не верь в то, что он тебе скажет или уже, возможно, сказал. Даже если это правда. Забудь о нём.

Мне было страшно слышать это. Ещё страшнее было видеть в глазах Наркомана здравый смысл, обычно затуманенный облаками забвения.

— Молодец, умничка, — за моей спиной послышался голос, принадлежащий вечернему гостю. Он явно обращался к стоящему напротив меня Наркоману: — Ты так хорошо разговариваешь, когда выходишь из своей безумной комы. Становишься ещё более безумным.

Затем Фред обратился ко мне, но я побоялась обернуться к нему:

— Он напугал вас, милая девушка. Простите его. Он не хотел, не так ли, мой друг?

— Мне с тобой разговаривать не о чем, — Наркоман, вежливо прощаясь, кивнул головой, скрыв усталый взгляд чёлкой из русых волос, и направился к двери.

— Счастливого пути! — Фред злобно показал Наркоману в спину средний палец, затем снова улыбнулся мне: — Мне кажется, Юлия сейчас не стоит оставлять одного. Он нуждается в сочувствии. Подумай об этом.

Он спустился дальше по лестнице и вышел, громко хлопнув входной дверью.

Положение, в котором я теперь оказалась, совершенно не нравилось мне своей неопределенностью. Один из его друзей старался убедить меня в том, что я должна для своего же блага держаться подальше от Серого Кардинала. Другой, с хищной ухмылкой дикого зверя, просил меня присмотреть за ним, как будто ему действительно необходимо чьё-то внимание и помощь. Чего же хотел от меня сам Юлий?

Он сидел на кровати в комнатке на втором этаже. Пустые полки без безделушек Сатиры казались обезличенными, холодными. Как и сам Серый Кардинал.

— Я же говорил. Что пожалею об этом. А ведь мне безумно льстило её внимание, как и то, что она была способна понять абсолютно всё. Даже измены. Она в последний раз купила слоников именно с той целью, чтобы разбить их о мою несчастную отупевающую голову. Ты представляешь, — он рассказывал мне о прошедшей сцене ревности так, словно меня там не было: — Она сознательно покупала те глупые смазливые статуэтки, чтобы покалечить меня. Но она купила их для меня, я этого сначала даже не понял! А ведь она так и сказала: «это для тебя»… Ещё и переспросила, нравятся ли мне они? Нравятся ли мне фарфоровые фигурки, которые она собиралась разбить о мою голову?! В этом вся Сатира… Она одевалась для меня, пела для меня, поражала всех гостей своими выходками, сценами для меня. И выражала своё недовольство и ревность в очень грубой форме. Тоже для меня…

Унизительно. В присутствии меня он говорил о своей любви к Сатире. Будто он не знал ничего о том, что я к нему чувствую.

И только теперь я поняла: не знал. Откуда ему было знать? Из ищущих его в толпе глаз? Из слов, которые я неумело вставляла в разговор? Ведь объятия могли рассказать слишком мало, чтобы понять саму суть. То, что всё вокруг рушится от ударов собственного сердца, могла чувствовать только я.

— Я люблю тебя, Юлий.

Он продолжал тихо сидеть на кровати, безмолвно уставившись не видящим взглядом перед собой.

— Ты слышал, что я сказала?

— Какая разница, что именно ты сказала, если в стенах этого дома все слова — всего лишь пустые звуки?

— Юлий!..

— Иди домой, Кнопка, — он резко поднялся и направился к лестнице.

Я побежала за ним. В моём представлении признание в любви не заканчивалось вот так безразлично, чёрство. Ничем.

— Это неправда — то, что ты мне сказал! — Пытаясь остановить его, я едва не свалилась на пол: — Такие слова не могут быть пустыми звуками, это не так!

— Да так это, Кнопка, так!. — С громкими проклятиями, он быстро спустился по лестнице и открыл дверь в Песочную Комнату. — В этом доме душно, просто невыносимо!

Юлий бросился открывать старые окна. Белая, вздувшаяся от старости краска посыпалась хлопьями на багровую ткань пола:

— Здесь всё ненастоящее, мне здесь всё опротивело, и ты в том числе! В тебе ничего нет, за что можно было бы зацепиться! Зачем ты ходишь сюда, это же не дом, это сырая душная могила! Эти идиотские ритуалы, которые сбываются лишь тогда, когда публика хочет в них верить, напоминают дешевых фокусников, которые делают вид, что толпа не замечает, как он вытаскивает бутон розы из рукава. А толпа подыгрывает ему и делает вид, что и вправду не замечет, как у фокусника ещё и карты из второго рукава сыплются.

— Что?!

Юлий посмотрел на меня так, будто говорил о вполне нормальных и понятных вещах:

— Потому что толпа не может оплатить себе более профессионального фокусника, вот им и приходиться верить в чудеса, которые они могут себе позволить.

— Юлий, пожалуйста…

В открытые окна ворвался холодный сквозняк. Он втекал в комнату по руслам трех распахнутых рам, мчался мимо меня в раскрытую дверь, шумел в холле и поскрипывал ржавыми петлями той самой входной двери, которая никогда не запирается.

— Иди, Кнопка. — Юлий указал мне на дверь. — Ветер как раз попутный.

— Не верю, что ты говоришь это мне.

— Придется поверить, — он сначала сел на пол, потом улегся, раскинув руки в стороны: — Сквозь крышу этого дома даже не видно звезд…

— Конечно. Как ты сам сказал, это могила, а не дом. Кто же будет смотреть на звезды сквозь землю? — Я едва слышно прикрыла дверь, чтобы сквозняк чуть утихомирился.