— Мне тут нравится, — тихо сказала я, пройдя к окну. Маленький фарфоровый колокольчик висел на окне, и я задела его, вызывая звон. — В этом месте хорошая энергия.
— Я был счастлив в храме Фуджикава, — сказал Широ, открыл шкаф и вытащил пыльную потрепанную коробку с верхней полки. Я с интересом отвернулась от окна. Он взглянул на меня. — И я надеюсь, что останусь надолго, Кира.
Слова были простыми, но воздух давил на меня, словно я вышла на улицу в бурю. С нападения на храм — может, и до этого — мы обходили то, что существовало между нами. Я говорила себе, что это было неприлично, что жрица не должна была влюбляться в стража храма, и я говорила себе, что мне было все равно. Я разрывалась от правил и своих желаний.
Он поманил меня, снял крышку с коробки. Внутри были фотографии — сотни — кицунэ, которых я не знала.
— Что это? — спросила я.
— Моя семья, — он сел на пол. — Настоящая семья.
Я опустилась рядом с ним, он разложил фотографии дугой перед нами. Я не знала, кто на фотографиях был, но некоторые были похожи на Широ или Ронина.
— Когда я был маленьким, я просил маму рассказать о моих родителях, — Широ опустил ладони на колени. — Думаю, вопросы задевали то, что осталось от ее сердца, потому что она всегда настаивала, что она была моим родителем. Но у нее не было чудесных ушей, — Широ постучал указательными пальцами по своим лисьим ушам. Я рассмеялась. — Я хотел узнать о своей матери, — Широ взял фотографию женщины с семью хвостами, ее волосы и шерсть были рыжими, как у Широ. Он потер край большим пальцем, улыбаясь. — Я был маленьким, когда она умерла. Три или четыре года. Она делала амулеты для О-бэй, и я спал на ее хвостах, пока она работала.
— Звучит уютно, — сказала я. — И раз у нее было семь хвостов, она была очень сильной и очень мудрой.
— В этом Ронин, похоже, пошел в нее, — сказал Широ, и я уловила его горечь. Наверное, было больно, что у Ронина было два хвоста в возрасте Широ, но он отказался от этого ради силы приемной матери.
— Расскажешь кое-что? — спросила я.
— Что угодно.
— Если бы ты был старшим братом, и О-бэй попросила тебя стать шинигами вместо Ронина, — я склонилась к нему, — ты сделал бы это?
— Нет, — сказал он хрипло и с болью. — Я бы никогда не сделал то, что навредило бы тебе или твоему дедушке. О-бэй меня вырастила, но Фуджикава-сан дал мне дом.
— Кто тогда мудрее из братьев? — спросила я.
Он сглотнул и не ответил.
Двадцать два
Старшая школа Когаккан
Киото, Япония
В школе на следующий день все говорили о пожаре в учительской.
Мы с Широ шли в класс, и меня мутило. Если мои родители узнают, что я была связана с пожаром, свободы, которыми я наслаждалась в храме, пропадут. Невидимость Широ должна была спасти нас, потому что я не слышала, чтобы в коридорах шептали наши имена.
Араки-сенсей, видевшая Юзу в учительской, говорила о женщине в белом кимоно, но не смогла описать ее подробнее. И никто не мог ее найти, она была скована в мотомии в моем храме. Для властей Юзы из Осорэ не существовало.
Перед тем, как мы с Широ ушли из школы, я побежала в туалет поправить блузку, выбившуюся, пока мы мыли окна. Она стала комками под моим свитером, и я не хотела выглядеть неряшливо на улице. Это было бы неуважением к школе.
Я поправила юбку в кабинке, и за дверью прозвучали хихиканье и резкое шипение.
Я замерла.
— Кто там? — крикнула я, но никто не ответил. Я не могла видеть из-за дверцы, не было брешей ни сверху, ни снизу, ни по бокам. Я была закрыта, не знала, кто ждал на другой стороне или зачем. Я оставила телефон в сумке в классе, так что не могла написать Широ. — Эй? — сказала я.
Ответа не было. Это не удивляло.
— Слушайте, — я изобразила дерзость Роджи и власть О-бэй, насколько могла. — У меня нет времени на глупую драму. У вас пять секунд, чтобы отойти от двери. Останетесь — уйдете отсюда в крови.
Я отчасти блефовала, но рассчитывала, что Аяко и ее отряд струсят. Правильный настрой мог принести победу. Мне нужно было просто вызвать сомнения, и я выиграю.
— Пять, — сказала я.
Подошва скрипнула по плитке пола.
— Четыре, — сказала я.
Испуганный шепот донесся до моей кабинки.
— Три, — я изображала скуку в голосе.
Внешняя дверь туалета с силой хлопнула.
— Два, — я щелкнула замком дверцы. — Один.
Кто-то захихикал за дверью.
— Будто мы тебя боимся, Кира.
Я прищурилась, ощущая необычное спокойствие, которое развила в тренировках с Роджи.
— Время вышло, — тихо сказала я.
Я ударила ногой по двери так сильно, что она распахнулась и ударила девушку по лицу. Она завизжала. Я не видела, кого ударила. Я схватила край дверцы и вышла из кабинки. Нанао Миямото горбилась у рукомойников, держась за кровоточащий нос.
Нанао была из любимых монстров Аяко. Девушка увидела меня и завизжала, упала на пол и забралась под рукомойники. Кровь растекалась на ее белой блузке как красные фейерверки.
— Я предупреждала, — я повернулась к трем другим девушкам, включая Аяко. В трех были ёкаи-паразиты, которые и повели их вредить мне. Кровавая луна была все ближе, и ёкаи становились смелее. — Но нет, вы слишком глупы, чтобы слушать, когда вам говорят отойти.
Девушки пятились к выходу из туалета, держась друг за друга. Девушка слева от Аяко — вроде, ее звали Харухи — дрожала и споткнулась. Другая закричала в общей тревоге. За секунды я изменила власть в комнате. Эти девушки думали, что придут за моими страданиями, страхом и болью. Я почти сожалела их душам, таким пустым, что им нужно было направлять гнев на другого человека, чтобы ощутить себя целыми.
И все равно не становиться целыми.
— М-мы тебя видели, — сказала Аяко. — В день пожара! Тебя и твоего странного парня. Вы убегали со двора.
— Да? — спросила я. — Звучит как выдумка, Аяко. Такое может оставить пятно на стерильной репутации Когаккана, — ядовито сказала я, вспоминая их слова в тот день.
— Для тебя — Аяко-семпай, — рявкнула Харухи.
— Уже нет, — я склонила голову, как делала О-бэй, когда открыто насмехалась над кем-то. — Семпай означает уважение. И я не вижу тут никого, достойного уважения. Вы только мучили меня с моего прибытия в Когаккан, но это закончится сегодня.
— Не смей так со мной говорить, — Аяко смотрела с ненавистью. — Ты знаешь, кто мой отец, и что он сделает с тобой, если…
— Ты когда-нибудь задумывалась, как позоришь свою семью, Аяко? — я прищурилась. — Нападать на внучку недавно умершего главного священника местного храма. Что скажет твой отец, если ему сообщат о твоем поведении?
Слезы появились в глазах Аяко, выдавая ее стыд. И страх. Я старалась не питаться теми эмоциями, не радоваться всхлипам Нанао. Дело было не в мести, это были мелкие школьные ссоры, трата времени и сил.
— Ты не расскажешь, — сказала Аяко.
«Да, но потому что ябедничество — детская забава».
— Иди, Нанао, — сказала я девушке под рукомойниками. — Скажи школьной медсестре, что ты споткнулась и упала. Будет стыдно признать, что вы вчетвером проиграли школьному изгою, да?
Нанао выбралась из-под рукомойников, вытирая кровь с губ рукавом. Она шагнула к подругам, испуганно взглянув на меня. Харухи взяла девушку под руку.
— Никто не поверит, что она споткнулась, — фыркнула Аяко.
— Поверят, — я показала Аяко свои ладони с розовыми шрамами от нашей прошлой жестокой встречи. — Они десять месяцев верили лжи.
— Это все ты виновата, Аяко, — гнусаво выдавила Нанао. Ее нижняя губа стала опухать, кровь и слюна стекали с нее. — Если у меня будет запись о плохом поведении, и я не попаду в Токийский университет…
— О, замолчи, — Аяко открыла дверь туалета для Нанао. Она повернулась ко мне. — Это не конец, Кира.
— Теперь ты угрожаешь? — я уперла руки в бока. — Это конец. Еще раз ко мне подойдешь, кровь потечет у тебя.
