Гравийная шрапнель ударила в насыпь над моей головой, и монахиня Харриет вскрикнула и отшатнулась назад, что помешало ей снова замахнуться на меня. Один из уличных мальчишек закричал от боли или страха, и он был так похож на Ника, что я даже выкрикнула его имя. Но мой голос был лишь одним из многих, утонувших в этом хаосе. Где Генри? Неужели они уже схватили его?
Сквозь пелену боли я с трудом поднялась на ноги и вытащила ещё один нож, позволив сломанной левой руке бесполезно болтаться на боку. Я направила лезвие на Харриет, и выражение моего лица заставило её прижать биту к груди.
— Если человек пахнет ладаном, бейте изо всех сил, — приказала я, — и не позволяйте им утащить вас, несмотря ни на что.
Её лицо стало таким же белым, как и волосы. Она кивнула.
— А теперь прижмись спиной к стене!
Я сделала то же самое, прищурившись в темноте. Харриет прижалась своим толстеньким тельцем к бетонной насыпи позади нас, и я подвинулась, чтобы дать ей более широкое место, опасаясь получить удар по голове. Какое-то движение в траве и тихий стон у воды привлекли моё внимание. Прижимаясь плечом к стене, с Харриет за моей спиной, я поползла на звук.
Шаги застучали и заскользили в темноте в нескольких метрах от меня, и я резко развернулась, чтобы встретить атаку, адреналин обезболил мою раскалённую добела руку. Но до того как добраться до меня, приближающийся Мазикин издал безвоздушный вопль и упал к моим ногам, из середины его спины торчала арбалетная стрела. Облегчение нахлынуло на меня. Генри был здесь. Он стрелял в темноте.
И я не могла поспорить с результатами. Вот если бы нам удалось загнать одного из них в угол и взять живьём.
Нетерпеливый и неуверенный смех слева от меня заставил меня снова взглянуть на берег. Он исходил от пучка волос и лохмотьев, которые схватили меня, когда я впервые вышла из палатки. Это была женщина, с дикой массой тёмных кудрей, спутанных во все стороны вокруг её лица. Её волосы, должно быть, были не меньше шестидесяти сантиметров длиной, полные косичек, бусин, листьев и веточек. В свете высокой луны было видно, что она пытается протащить тощую официантку по узкой полоске травы у воды.
— Привет, — я вышла из темноты эстакады, загоняя боль руки в самые дальние уголки сознания. — Отпусти её, и ты получишь меня.
Официантка, чья обнаженная из-под розовой фланелевой рубашки шея была в крови, всхлипывала и вырывалась, но маленькая Мазикинша рывком притянула её к себе.
— No, ella es perfecta, — отрезало существо, её волосы скрывали лицо и делали её похожей скорее на животное, чем на человека. (прим. переводчика: с испанского: Нет, она идеальна)
— Она какая-то тощая, — прокомментировала я, подходя ближе.
Позади меня Харриет буркнула, и чьё-то рычание перешло в визг. Бита попала в цель. Мазикинша вскинула голову, глядя на звук. Я побежала к ней, надеясь, что это будет короткий бой. Она отпустила официантку и выпрямилась, показывая, что на самом деле она была примерно такого же роста, как и я. Длинными сломанными ногтями она откинула волосы с лица и встретилась со мной взглядом.
Я остановилась как вкопанная, покачиваясь на месте, и уставилась на неё.
Она сделала то же самое. Выражение её лица таяло — от оскаленных зубов до приоткрытых губ, от глаз, полных ярости и слёз.
— Tú has crecido, — сказала она дрожащим высоким голосом. Она шагнула ближе ко мне и заморгала, отчего по её лицу потекли слёзы. — Ой, ой, ой. Такая... красивая. (прим. переводчика: с испанского: Ты выросла)
Я шагнула назад, желудок скрутило, череп просел, зрение вспыхнуло.
— Нет.
Я подняла нож. Она вздрогнула, но продолжала двигаться, сокращая расстояние между нами крошечными шаркающими шагами.
— Mija, — пропела она, протягивая ко мне свои грязные, сломанные ногти. (прим. переводчика: с испанского: Дочка)
Я не могла пошевелиться. Я была парализована болью внутри и снаружи, которая заставляла меня видеть красное и чёрное, мягкие руки и вьющиеся волосы, грустную улыбку и золотисто-карие глаза, теперь уже потускневшие от чужой души.
— Нет, нетнетнет, — промямлила я, отступая назад.
— Лила, — прошептала Мазикин.
— Нет! — закричала я, прыгая на неё — Ты не знаешь меня!
Я сильно ударила её, но была в отчаянии и потеряла равновесие. Она толкнула меня в сторону, и я врезалась в ствол дерева, вскрикнув, моя сломанная рука приняла мой вес на себя. Нож выпал из рук, и всё моё тело содрогнулось от боли. Сгорбившись, я обернулась и увидела, как она быстро отступает назад, оглядываясь, ища пути к отступлению.
Она поманила меня рукой.
— Пойдём, — сказала она. — Пойдём. Ven conmigo. Лила.
Порыв ветра снова откинул волосы с её лица, обнажив впалые щёки, морщинистую и обвисшую кожу, усталую и измученную. Но эти золотисто-карие глаза... я знала их.
Я видела их каждый день. Всякий раз, когда смотрела в зеркало.
Краем глаза я заметила, как ещё одна фигура ступила на траву, освещённую яркой луной.
Генри поднял арбалет и прицелился.
В мою маму.
ГЛАВА 16
Казалось, прошла вечность, а по факту всё произошло крайне быстро. В голове у меня крутился старый фильм, а из колодца времени всплывали воспоминания: она прижимает к моей груди голубого плюшевого мишку и укутывает меня потрёпанным одеялом. Она поёт песню, слишком раздражительную, чтобы я смогла заснуть. Она позволяет слезам скатиться по её лицу в темноте, и они падают горячими каплями на мои щёки, заставив меня думать, что идёт дождь.
Я двигалась инстинктивно, полностью подчиняясь импульсу и без всякой мысли, бросилась перед ней. Мазикин внутри неё наблюдал за происходящим широко раскрытыми янтарными глазами, открыв рот и подняв руки, чтобы защититься. Стрела прошла сквозь меня, как будто я была воздухом, проколов меня, как воздушный шар из кожи. Земля подхватила меня. В моём перекосившемся мире я наблюдала, как она сбегает на двух ногах, а затем бросается вперёд и переходит на четвероногий галоп, который унёс её вверх по холму и скрыл из виду.
Я закрыла глаза, утопая в едкой боли, вдыхая её тошнотворными глотками.
— Капитан! Чёрт побери, — выпалил Генри, подойдя ко мне. — Чёрт возьми.
— Прости, — сказала я писклявым и тихим голосом. Я прозвучала как ребёнок.
— Эта Мазикинша была у меня на мушке. И вот ты... — он испустил длинную череду проклятий.
— В живых остался кто-то? Есть кто-то, кого мы можем взять с собой?
Я судорожно вздохнула, чувствуя себя сонной и глупой. Половина тела пылала в огне, а другую часть сковало льдом.
— Ты спятила? — закричал он. — Забудь о пленнике, капитан. Я должен вытащить тебя отсюда до приезда полиции!
Сирена расколола ночь, заставив меня действовать.
— Тогда забирай свои стрелы, Генри. И мой нож... у дерева. Не оставь ни одного из них в живых. Добей каждого раненного Мазикина, но убедись что это Мазикин по запаху, прежде чем прикончить. Иди.
Генри исчез из поля моего зрения, казалось, навсегда, оставив меня в море потрясения, в окружении полнейшего разрушения. А потом он вернулся. Он наклонился надо мной и положил мою сломанную левую руку мне на живот, вырывая стон из моих стиснутых зубов. Арбалетная стрела торчала из моей груди чуть ниже левого плеча.
— Ты можешь её вытащить? — ахнула я. Я была уверена, что вся боль закончится, если он вытащит стрелу. — Убери её. Пожалуйста.
Он не ответил, просто накинул на меня одеяло и поднял с земли. Он оказался удивительно сильным для такого худого человека. Он крепко прижал меня к груди и понёс прочь от лагеря. Вдалеке завыли сирены, приближаясь к ночлежке. Генри бросился бежать, уверяя меня, что я умру при следующем его шаге.
Спустя миллион лет открылась дверь машины, и меня положили на заднее сиденье нашего "Тауруса", пахнущего крекерами для животных и соком.
— Наклонись вперёд и не двигайся, — скомандовал Генри, переворачивая меня на бок. — Я пристегну тебя ремнём.
