Глубокое вздымание и падение его груди несли меня, как волна. Я смотрела ему в глаза, полностью захваченная, потрясённая и сбитая с толку. Прежде чем я успела подумать об этом, нож выпал из моей руки, а пальцы жадно скользнули по его шее, к подбородку. Его руки сжались вокруг моих локтей, а веки затрепетали и закрылись. Его подбородок приподнялся, обнажая горло, где тяжело и сильно бился пульс, где кожа была мягкой, гладкой и ждущей. Мне хотелось сомкнуть губы вокруг этого пульса. Мне хотелось почувствовать, как он щекочет мой язык. Мне хотелось попробовать его кожу на вкус и услышать, как он стонет. Но... что, если этот наклон его подбородка был направлен на то, чтобы избежать моего прикосновения? А что, если он ждёт, чтобы я убралась к чёртовой матери подальше от него и перестала вторгаться в его личное пространство?
Я скатилась с него и встала.
— Думаю, это первый и последний раз, — сказала я, прогоняя дрожь из своего голоса абсолютной громкостью.
Малачи не встал и даже не открыл глаза.
Я усмехнулась и пихнула его бедро носком ботинка, отчаянно пытаясь вырвать этот момент из бездны неловкости, в которую он провалился. Но также и желая, чтобы он это заметил. Я победила его. Я не была беспомощна. Ему не нужно было беспокоиться обо мне или защищать меня.
— Ты что, прикидываешься мёртвым?
— Нет, — тихо сказал он. — Я прихожу в себя.
Его тело лежало распростёрто на матах, одна нога выпрямлена, другая согнута, руки раскинуты в стороны, ладони подняты вверх, пальцы скрючены. Его подбородок всё ещё был поднят, а горло уязвимо.
Я сделала несколько шагов назад, чтобы не дать себе коснуться его снова.
— Неплохо, правда? Ты ведь не поддался мне?
— Нет.
— Так ... — я прикусила губу, надеясь на какой-то ответ. Но он просто лежал, совершенно неподвижно. — Ты там как, уже пришёл в себя?
— По большому счету, — его губы едва шевелились.
Я переминалась с ноги на ногу, поскольку момент затягивался, делая меня всё более сбитой с толку с каждой проходящей секундой.
— Хочешь, я помогу тебе подняться?
— Лила, просто уходи. Пожалуйста. Мне нужно, чтобы ты немедленно ушла.
Каждое слово поражало меня, как пуля. Я хоть в чем-то поступила правильно, но всё равно это было неправильно. Я хотела закричать "просто ударь меня уже!" Я хотела вернуться назад, стать другой девушкой, той, которую он полюбит, к которой он будет тянуться. Но я не могла ничего исправить. Я даже не знала, что произошло на самом деле, что было не так. Поэтому я прикусила губу и с пульсирующей болью в груди сняла с себя тупые ножи, украшавшие моё тело, и оставила свою жертву лежать там, где он упал.
ГЛАВА 15
Мы с Генри добрались до лагеря около десяти, предварительно высадив Малачи и Джима возле одного из зимних приютов для бездомных. Мы коротко попрощались и пожелали им хорошей охоты. И я уехала, молчаливо решив доказать себе, всем им... особенно моему лейтенанту. Теперь моя голова гудела от сильного переизбытка кофеина и очень взрывоопасной смеси предвкушения и тревоги.
Наши ботинки хрустели в жёсткой, разросшейся траве, когда мы сошли с тротуара. Мы перебросили свои вещи через бесполезную сетчатую изгородь и пролезли через рваную дыру размером с человека, прорезанную в ней. Даже в это время ночи над нами ревел транспортный поток шоссе I-95. Он эхом отдавался в холоде, прерываемый порывами ветра, который пронизывал насквозь все три слоя моей одежды. Я поправила волосы и туго завязала их узлом, а потом натянула на них толстую шерстяную шапку. На лбу у Генри была надвинута ярко-красная лыжная маска, что делало его немного похожим на сумасшедшего садового гнома. В дополнение к своему рюкзаку, он настоял на том, чтобы нести нашу палатку. Рафаэлю пришлось доставить её в последнюю минуту, чтобы заменить ту, которую мы с Малачи уничтожили вдрызг.
— Эй, — раздался грубый голос, казалось охрипший от десятилетнего заядлого курения, — убирайтесь нахер отсюда.
Из одной из потрёпанных палаток, приютившихся за осыпающейся каменной стеной у основания эстакады, высунулась голова. Человек вылез из палатки, держа в руках бейсбольную биту.
Я подняла руки вверх, а Генри опустил палатку и сделал то же самое.
— Мы ищем безопасное место для ночлега, — крикнул Генри. — Мы с моей девушкой не доставим вам никаких хлопот. Нам просто нужно где-то переночевать.
Человек с бейсбольной битой вышел на свет дорожного фонаря, установленного на шоссе высоко над нами. Мужчина был похож на эскимоса, полностью укутанного, за исключением глаз, носа и рта. Он прижал биту к плечу, крепко сжимая её основание кулаками в перчатках.
Я шагнула вперёд. Этот парень легко отступит, я видела это по тому, как он переводил взгляд с меня на Генри. Он был очень напуган.
— Чувак, мы не причиним тебе вреда, — сказала я, когда Генри придвинулся поближе ко мне. Вероятно, он почувствовал то же самое. — И это не частная собственность. Мы имеем право быть здесь так же, как и ты.
Парень издал резкий, хриплый смешок.
— Полагаю так и есть, пока вы держитесь сами по себе. Вы слышали о нападениях?
— Да, — сказал Генри. — Мы были в другом лагере, когда прошлой ночью произошло нападение. Пробовали приюты, но нам не позволили остаться вместе, поэтому мы пришли сюда.
Он обнял меня за плечи, и я прислонилась к его крепкому телу, стараясь выглядеть романтичной и увлеченной.
"Укутанный" указал кончиком своей биты.
— Там, у воды, есть хорошее место, если конечно хотите. Только не создавайте много шума. Харриет не любит это. Ей по нраву чистота.
Я подавила дрожь в мышцах.
— Харриет?
"Укутанный" хмыкнул.
— Бывшая монашка. У неё, кстати, тоже есть бита.
Генри рассмеялся.
— Мы постараемся не обидеть сестру Харриет. И у нас есть припасы, которыми мы поделимся.
Он указал на брошенный нами рюкзак.
Глаза "Укутанного" мягко блеснули.
— Мы храним коллективные запасы. И спасибо за это.
Он оставил нас одних, и мы разбили свой мини-лагерь на каменистом пятачке гравия. В этом месте были слышны брызги и всплески воды залива, находившегося всего в нескольких ярдах и тонкой полоске травы от нас. Поставив палатку, мы положили наши консервные банки и буханку хлеба к странной коллекции припасов на грязный белый стол, установленный под одним из фонарей. Как только мы это сделали, то ещё несколько человек вышли представиться.
Среди оставшихся на ночлег была одна пара, Майк и Лиз, которые сказали, что они просто проезжали мимо, пытаясь попасть в Джорджию из штата Мэн. Ещё была тощая безработная официантка, потерявшая свой дом, и парень, который серьёзно напоминал моржа и говорил, что работает штукатуром. Он был единственным, у кого не было палатки, и построил себе навес из гофрированного металла и картона. От него тоже несло выпивкой, и он продолжал бросать голодные взгляды на официантку, пока она не убежала обратно в свою палатку и не застегнула её потуже.
Двое из обитателей лагеря оказались детьми, долговязыми подростками с распущенными, растянутыми манжетами на рукавах и пустым взглядом в глазах, что заставило меня задуматься, сколько трюков они выкинули сегодня и как недавно они увеличили свой заработок. Я подумала о Нике и задалась вопросом, знали ли они его, делил ли он с ними матрас или иглу. Эти мальчики, эти люди были идеальными мишенями для Мазикинов. Никто не будет знать или беспокоиться, если они пропадут. Чёрт возьми, они уже исчезали, и никому не было до этого дела. Когда они умирали, люди прищёлкивали языками и говорили, что это пустая трата времени. Они не станут слишком усердно искать причину, убийцу. А если ими завладевал Мазикин, никто и разницы не замечал.
Я отослала Генри обратно в палатку, а сама начала патрулировать лагерь с другой стороны, чтобы лучше понять его расположение и то, где он будет наиболее уязвим для нападения. Из-за шума шоссе было трудно услышать приближающиеся шаги, и это стало главным недостатком. Скорее всего, первыми пострадают палатки, расположенные ближе к воде, поскольку остальные стоят у стены. Самый лёгкий путь для бегства лежал по траве, которая тянулась вверх, в сторону парка, или обратно к району, через который мы только что прошли. Мы припарковались примерно в четырёх кварталах отсюда, в районе, полном людей, которые не поднимали глаз от тротуара, проходя мимо, но я знала, что они всё равно наблюдали за нами. Не самое безопасное место, чтобы оставить машину. Однако наша служебная машина была двенадцатилетним "Таурусом", и я сомневалась, что кто-нибудь захочет её угнать.
