кресло я и не подумала. Вообще было страшно прикасаться к чему-либо, поэтому я неловко прогуливалась по пятачку рядом с ковром, рассматривая картины и статуи, занимающие постаменты у стены.
В статуях ничего интересного я не нашла: мужчина и женщина стояли по обеим сторонам от двустворчатых дверей, удерживая над головой широкие чаши, а картина, на которую указал мужчина, и вовсе показалась мне безвкусной мазней. Когда у ребят в Доме Покинутых появлялись краски или карандаши, они и не такие пятна рисовали.
Зато на другой картине было на что посмотреть. Замок, выложенный из крупного камня, бликами играл на солнце в окружении маленьких домиков и сочной зелени.
– Как вам картина?
Я едва не подпрыгнула, когда обнаружила мужчину у себя за спиной. Не выдай куратор себя голосом, ни за что не заметила бы его появления!
– Эта? – зачем-то уточнила я, взяв себя в руки. – Она вписывается в интерьер вашего дома, но мне нравится что-то более… реалистичное. Не такое яркое. Жизнь такой не бывает.
– Мне жаль, что вам так кажется. Я хотел бы убедить вас в обратном.
– Простите? – Я и сама уже поняла, что сказала лишнего, но куратор умудрялся раз за разом ставить меня в тупик.
– Не берите в голову. Я провожу вас в столовую.
Мне учтиво предложили локоть, но я вдруг, сама от себя не ожидая, как-то по-детски спрятала обе руки за спину, а потом ругала себя все то время, пока мы пересекали гостиную. И за слова, которые явно были лишними. И за эту глупую выходку. Старшая Сестра учила нас этикету, учила, как правильно говорить, как держать себя, а самое главное – как молчать, но выгнать из себя улицу навряд ли возможно – в этом Сестра Грегальда была права.
Большая столовая – размерами чуть меньше гостиной – была оформлена в светлых тонах. Светлой была мебель, светлыми оказались скатерти, светлые портьеры прятали большие окна. Не белые, нет. Здесь даже салфетки белыми не были. Всего лишь оттенки, но они придавали полупустому помещению уюта и тепла, как и растопленный камин, занимающий дальнюю стену.
Кивнув в знак благодарности, я заняла предложенный стул. За таким столом я сидела впервые, и дело было не в его размерах, а в сервировке. От количества посуды и столовых приборов, натертых до блеска, рябило в глазах.
Заняв место во главе стола и подле меня, мужчина расправил на коленях салфетку. Выражение его лица неожиданно показалось мне виноватым. Хотя нет, скорее смущенным.
– Что-то не так?
– Простите, это моя вина. Я просил у прислуги накрыть по-простому, – повинился мужчина, вызывая у меня улыбку благодарности.
– Вам не за что извиняться, преподаватель Вантерфул. Вы вправе ужинать так, как вам удобно, – ответила я, тоже расправляя салфетку, стараясь делать это как можно аккуратнее. – Что же касается меня, то я не испытываю трудностей со столовыми приборами и другой посудой. В Доме Покинутых воспитанникам дают хорошее образование.
И это была чистая правда. Старшая Сестра уделяла особое внимание именно столовому этикету, потому что именно за столом можно лучше всего понять, каков твой собеседник на самом деле, но проблема в том, что на практике применять свои знания мне еще не приходилось.
Сейчас в моей голове была такая каша из воспоминаний, что я искренне переживала за возможность вычленить из нее нечто подходящее случаю. Передо мной лежал кусок красной рыбы под белым соусом, и я точно помнила, что для рыбы использовался нож, похожий на небольшую вытянутую лопатку, а вот все вилки на первый взгляд казались одинаковыми.
Четыре зубчика… Да у них тут почти у всех четыре зубчика!
Выбрав ту, у которой рожки были короткими и толстыми, я на мгновение распереживалась. Жар нехорошей волной прокатился по спине, потому что я вспомнила, что нож нужно держать в правой руке, а вилку в левой, но паниковала зря. Ножи и ложка и без того лежали справа от меня, а вилки слева, так что взяла я приборы правильно.
Но до того, как хозяин этого дома пожелал мне приятного аппетита, чем обозначил бы начало трапезы.
А галеций моего замешательства словно и не заметил.
– Я не хотел вас обидеть.
– Вы не обидели, не переживайте. Я давно привыкла к тому, что нас воспринимают как чужаков. Никто не хочет видеть в нас таких же людей.
Грустно растянув губы в намеке на улыбку, словно извиняясь за свои слова, я все ждала, когда преподаватель пожелает мне приятного аппетита, но куратор меня удивил. Взявшись за приборы, он отломил кусочек от рыбы, не задевая костей, и положил его в рот.
Стоило заметить, что приборы я выбрала правильно.
А еще – что рыба действительно была превосходна. Ничего подобного я за всю свою жизнь не пробовала, хотя рыбу в Доме Покинутых готовили чаще, чем мясо.
Прожевав, галеций продолжил развивать тему, которую, казалось, мы уже закрыли:
– Вы излишне категоричны, Павлиция. Я вижу в вас обыкновенного человека, милую, умную и добрую девушку. Вы вызываете у меня уважение. – Последнее высказывание немного насмешило меня, что не осталось без внимания, как бы я ни пыталась скрыть свои эмоции. – Вы смеетесь надо мной?
– Простите, но как я могу вызывать у вас уважение, если вы меня даже не знаете?
– Человека определяют его поступки, Павлиция. По тому, что я видел за эти дни, я могу с уверенность сказать, что вы упрямая, сильная, целеустремленная и бесстрашная девушка. Такие качества в людях у меня вызывают уважение.
Я смутилась, услышав похвалу. Нет, меня хвалили и раньше, но похвала от Сестры Грегальды или от хозяина таверны ни в какое сравнение не шла с этими словами. Фразы, произнесенные мужчиной так легко и свободно, вызывали у меня другие эмоции.
Более яркие.
Закопавшись в себе, в собственных ощущениях, я потеряла время на ответ, а позже высказываться или благодарить куратора было как-то глупо. Да и он был занят едой, как и я.
Впрочем, одна фраза во время молчаливого ужина все-таки прозвучала. Меня спросили, не хочу ли я отведать один из двух салатов, и извинились за то, что их не подавали отдельно, потому как сам хозяин салаты не особо жалует.
Покончив с рыбой, я думала, что больше в меня уже не влезет, но стоило мне лишь немного расслабиться, как хозяин этого дома приказал кому-то подать чаю. Кроме нас в столовой совершенно точно никого больше не было, но буквально через минуту у нас сначала забрали пустые тарелки – милая девушка в скромном сером платье и белом фартуке, – а потом принесли чашки, полный чайничек и разрезанный на куски яблочный пирог.
Который тоже следовало есть вилкой. Десертной. Насколько я помнила.
Решив, что больше в меня все равно не влезет, а опозориться не хочется,
