― Что? А где же твой ребенок? — лицо Патриции вмиг изменилось — она стала бледной, и я очень пожалела о своем несвоевременном вопросе. ― Прости, я не хотела…
Она опустила голову:
― Нет ребенка… Как только девочка родилась, мне сказали, что у нее очень редкое генетическое заболевание. Эд обвинил в том, что родила ему больную наследницу, а потом через три месяца моих страданий, — она заплакала и закрыла ладонями лицо. Я пересела к ней и крепко обняла. ― Он забрал ее, понимаешь. И на протяжении трех лет присылает только фотографии, и то пару раз в году: ее день рождения и Рождество. Сказал, что там, где она сейчас ей оказывают должную помощь, а мое влияние для нее пагубно. Я каждый раз выпрашиваю у него, чтобы он прислал больше фоток. Хочешь, покажу мою девочку?
― Конечно!
Патриция достала телефон из сумочки и, понажимав пальцами, показала фото прекрасной девчушки с темным цветом волос и ореховыми глазами:
― Видишь, как они похожи?
― Вижу. А, что за болезнь? На вид все в порядке.
― Я не знаю. Когда дочка была со мной, я ничего не замечала, кроме того, что она была очень беспокойная и часто плакала. Но позже, у нее появилась странная шишка на спине, которая была очень болезненной. Знаю, что лечение, которое Эд ей дал — помогло. Она стала веселой, активной девочкой. Только мамы рядом нет.
Патриция вновь заплакала, уткнувшись лицом мне в плечо. Я стала гладить ее по волосам.
― Десерт… готов. Пати, что с тобой? — к нам подошла Мерчи и поставила поднос с десертами на стол.
Пати подняла на нее глаза:
― Ничего. Оставь это здесь, пожалуйста.
― Конечно! Но если, что-то нужно, ты скажи обязательно.
Патриция закивала головой. Мерчи поставила перед нами шоколадное лакомство и ушла.
― Тебя очень любят здесь.
― Да, в отличие от женщин за пределами отеля. Давай, попробуем блюдо. Я устала плакать по дочке. Стараюсь не отчаиваться и надеюсь, что в один момент, Эдуард привезет мне мою девочку или позволит поехать к ней.
― Какое бы лечение ни было замечательное — маму никто и ничто не заменит…
Теперь и я заплакала. Мы обнялись, и какое-то время сидели молча.
― Мийка, представляешь, ты первая кому я все рассказала. Димка только знает и Фабио немного. А из женщин никто. Видишь ли, — Патриция села удобнее в кресле и поставила шоколадные трюфели перед нами. ― Эд прав все-таки насчет того, что я на дочку плохо буду влиять.
― Но ты же ее мама!
― Да, но мое поведение до того, как я Эда встретила было, мягко говоря, неправильным… Мийка, только не осуждай! Если увижу в твоих глазах осуждение — со стыда сгорю.
― Мы же уже все обсудили. Я не буду этого делать.
― Ну так это… — я видела, как Патриции неудобного говорить о своей жизни. ― Я всегда любила быть в окружении мужчин. Знаешь, у меня мать, когда очередного отчима притащила в мои пятнадцать лет, я так жутко на нее злилась, что уже в восемнадцать уехала с ним заграницу, ну и, конечно, оставила ее без мужика. Но ты не подумай, она долго-то не горевала, нашла через пару недель другого, но вот меня из своей жизни вычеркнула. Хотя я и не записана была в ее жизнь, так нежеланный ребенок. А мужчины меня успокаивали, баловали. Я ж не видела этого от матери, а от отца только до семи лет, пока он не спился окончательно. Знаю, что мужчины для меня, как зависимость, но что поделать, если они мне самооценку и чувство нужности повышают.
― Понимаю тебя.
― Да, как ты можешь меня понять, если ты моя противоположность?
― Слушай, ты ведь сказала, что если Дима меня выбрал, значит, я хорошая, так?
― Конечно!
― Он мне несколько раз повторял, что полностью тебе доверяет. И в сложную минуту привез меня к тебе именно поэтому.
― Ты это к чему? — я увидела, как Патриция оживилась, и у нее заблестели глаза.
― К тому, что если он тебе доверяет, то ты такая же, как и я — с добрым сердцем. Сама так сказала. — я улыбнулась и пододвинула к ней десерт.
― А ведь ты права. Мийка! — накинулась на меня с объятиями, я искренне ответила взаимностью. ― У меня было много ухажеров, но никогда подруг. Ты первая.
Теперь я накинулась на нее и заключила в объятия:
― Хочешь мою правду?
― Конечно!
― У меня тоже нет подруг.
― Не верю! Мийка, ты ж сокровище.
― Не все такого высокого мнения обо мне.
Мы засмеялись и, наконец-то, приступили к поеданию трюфелей:
― Ммм… так бы и съела этого французского шеф-повара Ортегу вместе с трюфелями.
И, правда, они были божественны, как здесь говорят о чем-то… прекрасном.
Глава 16
Лакомясь десертом, мы болтали об Италии. Она не возвращалась к теме о дочери и я не настаивала. Попросила Патрицию рассказать об этой стране побольше. И в принципе о людях. Говорила, что я с Чукотки и мне неведомы здешние обычаи и нравы. Я узнала очень много нового и интересного. Жаль, что с нами не было Лути, его бы тоже изумил рассказ о новом мире.
К разговору о Дмитрии мы вернулись, только когда приехали домой. Покупки поставили на пол возле моей кровати, и пошли пить чай в гостиной. Сели на диван и укутались теплыми пледами:
― Знаешь, — Патриция накрывала плечи, ― когда я была школьницей, то всегда мечтала о пижамной вечеринке с подругами.
― Почему пижамной?
― Потому что ночная и в пижамах. Но в школе я была задирой и дружила только для того, чтобы отжимать домашки у отличниц. Вот как-то так…
― Когда мы устроим такую вечеринку?
― Давай послезавтра перед выходным?! Закажем себе блюд из нашего рестика и будем всю ночь гулять.
― Согласна! Хочу пижамную вечеринку!
― Вот и славно. Пошли спать?
― Расскажи мне, как вы с Дмитрием познакомились.
― Тебе интересно?
― Очень.
― Димка появился в сложный период и за это я всю жизнь буду ему благодарна. Он как-то прознал про дочку. Отношения с Эдом у них натянутые были, но почему-то про девочку он ему рассказал. И вот, представь, вместо того, чтобы молодому парню заниматься своими делами — он приехал ко мне и привез весточку об Эве. Я назвала дочку Эвелина, что значит «жизненная сила», хотела, благодаря ей, эмоционально успокоится, стать стабильной, что ли. Я ж всегда за счет других баб и мужиков выезжала. А тут сама захотела. Хотя, как сама? Видишь, за счет дочки пыталась. Привез мне видео с ней из больнице, где она была под охраной Эда. Я так и не поняла почему Димка приехал. Сказал, что жалко стало, хотя он и не знал меня тогда. Но начал мне тайно весточки передавать.
― А что со спиной? Ее вылечили?
― Димка сказал, что заболевание не лечится, но ей сейчас намного лучше. Хотя она должна быть всегда под наблюдением врачей.
― А, куда он ее увез? Где та самая больница?
― Я думаю за сотни километров отсюда. А, может, вообще заграницей. Эд не хотел, чтобы я и близко к ней подходила.
― А почему он сказал, что твое присутствие пагубно для дочки?
― Посчитал, что если бы я не вела такой разгульный образ жизни, то дочка была бы здоровой. Боится, что я научу ее плохому… Кретин! Ну, что пойдем спать?
― Да.
― Мийка, ты даже не представляешь, насколько для меня было важно открыться тебе и вот так по душам поговорить. От всего сердца тебя благодарю. От своего разгульного сердца.
― Твое сердце прекрасно! Не навешивай на себя чепухи от Чепухня, — я заулыбалась.
― Чепухня?
― Там, откуда я родом, действительно, есть Чепухонь. Он говорит очень странные вещи, его только Зеокс может слушать. Хотя сам по себе он очень милый смешной дракон.
― Знаешь, а вы с Димкой похожи. Он тоже иногда что-нибудь сказанет такое, вот стоишь и думаешь: он серьезно или прикалывается.
Мне было неимоверно приятно это услышать. Ведь если мы похожи, возможно, ему захочется быть со мной.
― Мийка, не грусти! Слушай, а давай завтра ты мне расскажешь, как с Димой познакомилась, и с чего тебя Эдуард своей женой решил сделать.
― Тебе неприятно об этом думать?
― Нет, у меня к Эду чувств нет уже, но мне интересно, что у вас произошло.
