— Обожди, не засыпай. Переварится маненько, да на живот надо лечь.
— Хорошо, — ответила Нинель, борясь со сном, что пытался завладеть её сознанием.
— Ты бредила во сне. Всё шептала «Мирей, Мирей». Возлюбленный твой? — спросила Мариса с печалью в голосе.
— Да.
— У меня тоже был возлюбленный. Молодые были совсем, до благословения Старшой ещё пару лет расти. Да не стали мы ждать, правило нарушили. Сбежали, обвенчались тайно и зажили вместе. Карниил его звали. Дом вот отстроили. Три года вместе прожили. А потом забрала его болезнь. А я так больше и не вышла замуж-то.
Нинель смотрела, как Мариса платочком промакивала увлажнившиеся глаза, и сама не заметила, как заплакала. Столько лет прошло, а для этой женщины всё так же остро её горе, точно это случилось вчера.
— Так сильно его любили?.. — прошептала Нинель.
— Очень сильно. Он для меня был как свет в оконце. А без него… словно и не цельная.
— Я понимаю… ваше горе. Мирея… тоже уже нет в живых…
Она закрыла лицо руками. Горячие слёзы лились из её глаз, горе драло душу. Боль, другая, совсем иного толка, ворвалась в грудь и раскурочила там всё до неузнаваемости. Тоска и скорбь смешались, срастаясь в новое, сводящее с ума чувство.
— Я так любила его… Так любила… Как же мне жить теперь, Мариса, как?!.
Тёплые руки привлекли её к груди, мягко поглаживая по волосам. Она прильнула к женщине, сжимаясь в маленьких плачущий комок. Пласты воспоминаний завертелись в голове, словно кто-то перемешал их там могучей ложкой. Выскальзывая на поверхность, показывая то одно, то другое, тормоша эту боль ещё сильнее.
— Поплачь, поплачь, моя милая… Станет немножко полегче…
Мариса гладила и гладила её по голове, и этот незамысловатый жест неведомым образом облегчал её боль. Наверное, если разделить с кем-то своё горе, с кем-то, кто как никто тебя понимает, этот груз становится легче вынести.
— Как же вы справились с этим? — спросила Нинель, выдавив из себя слова через всхлипы.
— Я не то, чтобы справилась, милая… Я научилась жить, храня в памяти не его смерть, а его жизнь. От старости многое уже забывается, но он, как прежде, ясным солнышком стоит у меня перед глазами — живой и радостный, он смотрит на меня любящим взглядом. Я храню в сердце то, каким он был и то, что он дал мне. Так и живу.
Нинель, прижавшись щекой к груди женщины, смотрела в маленькое оконце, но видела совсем другое. Разорванная память не давала самой выбрать, на что именно смотреть — своевольно подбрасывала разрозненные картины, но Нинель поняла вдруг, что даже за это она благодарна. Пусть и в разломанных, пусть полупрозрачным силуэтом, но он жил в её воспоминаниях.
Усталость сморила, уводя разум далеко-далеко. Туда, где светило солнце, а сердце пело от переполняющего его чувства. Туда, где был Мирей.
***
Она прожила у Марисы семь недель. Раны затянулись, тело перестало болеть. Но не душа. Она ныла и ныла, но добрая женщина сумела заполнить собой, своим теплом и заботой, эту гудящую пустоту.
Встав на ноги, Нинель взялась помогать ей по хозяйству. Дивясь тому, какая она неумёха, Мариса многому её научила. Важным человеческим навыкам, без которых просто не выжить. Нинель впитывала знания, как губка. Старалась изо всех сил, а Мариса хвалила её и называла дочкой. Сказала, что хочет, чтобы Нинель осталась тут и ухаживала за домом, построенным её возлюбленным, после её смерти.
Они много разговаривали. Мариса делилась с ней мудростью, накопленной за долгую жизнь. Просила быть терпимее к людям, никогда ни о ком не говорила плохо. Мягко предостерегала, объясняя, как именно стоит себя вести, чтобы не навлечь на голову беду.
— Женщине с клеймом тяжко будет жить. Много опасностей. Мужчине тоже непросто, но с мужчин и спросу меньше, так что послушай-ка меня внимательно. От сего дня и насовсем ты теперь не девушка, а юноша, поняла?
Нинель поняла. Мариса остригла ей обожжённые волосы и одела в мужскую одежду — ту, что хранила пять десятилетий. От крика во время казни Нинель повредила связки, голос её так и остался хриплым и грубым, что только играло на руку. Широкая рубаха скрывала женские изгибы её не очень-то пышной фигуры, а грубые шрамы навсегда изменили нежные черты, за которыми невозможно было разглядеть женской красоты. И так, примерив чужую личину, Нинель стало легче дышать.
Они жили почти счастливо. День проносился за днём в заботах и труде. Сердце ожило и наполнилось любовью к пожилой женщине. Её доброта и мягкость оплели душу невесомым коконом, не давая погрязнуть в пучине горя и печали.
А потом. Пришла Инквизиция.
Кто-то из соседей прознал, что она укрывает у себя прокажённую, и доложил в Храм. Так информация дошла до Сото Лала, а оттуда пришёл приказ.
Солдаты явились под закат. Мариса упиралась, не пуская их в дом, а Нинель металась внутри, ослеплённая страхом. Они добьют её, добьют, как пить дать, или что-нибудь и того похуже. И Мариса тоже это понимала. Маленькая, храбрая женщина, она схватила метлу и бросилась на солдат, крича: «Нинель, беги!»
И Нинель побежала. Выскочила в небольшой проём, мимо солдат и Марисы, отважно бодающей их метлой. Услышала за спиной грубый крик одного из солдат, обозвавшего Марису старой каргой, а за ним… неприятный, хлюпающий звук.
Холод пробрал до костей и поднял дыбом волосы. Сердце замедлило биение, весь мир словно притормозил на несколько секунд, даже ветер перестал гнать по улочке листву. Чужие дома смазались перед глазами, когда она повернула голову. Чтобы увидеть Марису, в груди которой торчал золочёный меч.
Страшный крик поднялся из самой глубины и вырвался на свободу, запустив время. Нинель схватилась за голову, а навстречу ей ринулось сразу трое солдат, блистая начищенными доспехами.
— Не останавливайся!
Жёсткий окрик вывел её из оцепенения. Шарахнувшись, она отступила назад.
— Беги же!
Ноги понесли вперёд, не разбирая дороги. Виляя, она ломанулась сквозь участки и огороды, перескакивая через невысокие заборчики, смахивая рукавом рубахи набегающие на глаза слёзы.
Убили. Убили. Убили!
Внутри вскипело и взорвалось. Горячий коктейль из гнева, ненависти и злобы выплеснулся наружу, захватив разум. Нинель резко развернулась, схватив валяющиеся неподалёку вилы. Из троих преследователей остался один, самый стойкий. Не помня себя, Нинель кинулась на него, огревая толстым древком по голове. Не ожидавший от неё активных действий солдат не успел среагировать. Поражённый ударом, он упал на землю. Нинель замахнулась снова. Её дикий крик разорвал деревенскую тишину, распугав птиц и скотину. Она опускала тяжёлое древко на покрытое латами тело до тех пор, пока перед глазами не перестало мутиться. Яростно отшвырнув вилы, она отступила, бросив последний ненавидящий взгляд на бесчувственного солдата. Чтоб ты сдох, выродок. Чтоб вы все сдохли самой мучительной смертью!
Скрывшись в чащобе близлежащего леса, Нинель остановилась, поднимая тяжёлый взгляд на небо.
Вот. Вот что она должна сделать. Найти подходящие вилы и насадить на них Великую Мать. А когда расправится с ней, сделать то же самое с Арконом, а потом и с самим Хаосом. Либо же найти такие вилы, которые смогут разом покончить со всеми.
Опустив голову, Нинель сжала кулаки. В груди клубился мрак.
Поплатятся. Они все поплатятся. Никто не сможет укрыться. Она достанет всех.
И начнёт с этой злосчастной деревни.
