— Интересно, — сощурился. — Может, мысли у тебя тоже есть помимо слухов?
— Я думаю, если соединить то, что нарыл ты, и его спешку — он идет ко дну. И Дану выдает замуж либо для того, чтобы она оказалась надежно пристроена в обществе, либо чтобы породниться с будущим управляющим Национального банка, рассчитывая хоть на какую-то безбедную старость.
— Придется его обломать, — зло взялся за вилку я, но принялся есть скорее машинально. Помолвку, тварь, завтра будет праздновать. А Данка и не сказала ничего — не хотела меня дергать. Сама как неживая сидит, уже не знает, чем себя спасать, а папочка и не видит будто. — Где у него, говоришь, праздник будет?
— На побережье, в Ганнте, — глухо докладывал Рэм. — Сезар, что ты задумал?
— Мне нужно конкретное место. И от того, что задумал, ты меня уже не спасешь.
— Только Файвелла не трогай. Я сам с ним разберусь, понял? — потребовал сурово.
— Понял, — пожал плечами.
Мы замолчали на какое-то время. Я молча жевал, выстраивая в голове амбициозные планы. Не терпелось наполнить их фактическими данными, а от них уже плясать.
— Капельницу я тебе все же поставлю…
— М? — с трудом понял его слова, выныривая из мыслей и расчетов.
— Наши разработали стабилизирующий концентрат, — тревожно смотрел на меня Рэм.
— Мне не нужно…
— Сезар, не ломайся…
— Рэм, — вскинул я взгляд и посмотрел в его глаза, — я не знаю, чем вызван этот сбой, но у меня своя терапия. И она — в этой девочке. Мне не нужно ничего другого.
— Это хорошо, но вдруг капельницы закрепят эффект…
Я прикрыл глаза на один вдох и посмотрел на него снова:
— Я не чувствую больше угрозы. Нет страха, понимаешь? Я нашел смысл, ради которого готов бороться до последнего вздоха. И я никуда больше не уйду.
Видел, хотел мне верить, но мы оба были слишком похожи в том, что полагались лишь на расчеты и факты. Но для счастливой жизни это весьма ненадежная почва.
Мы закончили ужинать в тишине, а потом разбрелись в разные углы гостиной работать. Рэм устроился с ноутом на обеденном столе, а я нетерпеливо вернулся к своему пульту управления собственной жизнью. Осталось только понять, перетащит ли безопасник Файвелла систему контроля и наблюдения в отель. Даю руку на отсечение, что не успеет. Для такого нужна подготовка, а Дана дома всего ничего — не могли все предусмотреть. Для отца же важнее спешка, а в спешке совершаются всякие ошибки. А размах нужен, чтобы сделать видимость стабильности и успеха.
— Давай, — оскалился я, привычно вливаясь в свой мир, — иди к папочке…
54
* * *
Я еле оторвала голову от подушки ранним утром. Просидела за книгой по ботанике до трех утра, а разбудили меня в семь. Элеонора суетилась так, что с первого этажа было слышно ее голос, а мне хотелось натянуть подушку на голову и забиться под кровать, чтобы переждать эти обещанные три дня, никуда не выходя, с книгой и травами, которые так ярко пахли другим миром. Миром, в котором мне так недолго было хорошо. Самое паршивое — не верилось в то, что вернусь, что Сезару удастся меня вытащить… Мне казалось, что все, что осталось — это сообщения на будильник. И что я умру ровно тогда, когда не получу больше ни одного.
— Дана, собирайся, девочка, — ворвалась ко мне возбужденная Элеонор. — Мы выезжаем через час.
Я медленно моргнула, переводя на нее взгляд:
— Куда?
— В отель на побережье. В Ганнт.
Я округлила глаза, задышав чаще:
— Я никуда не поеду.
— Боже, Дана, не начинай! — У Элеонор тоже сдавали нервы. — Туда приглашены сегодня все влиятельные люди Дефореста, все уже готово! Ну что значит — не поеду?! У Роберта такие проблемы!.. — Ее голос дрогнул, на глаза навернулись слезы. — Прошу тебя. Какая разница где, если ты согласилась…
— Я ни на что не согласилась. Мне просто угрожают все. Папа — расправой над теми, кто спас мне жизнь; жених — физическим и моральным насилием! — повышала голос до крика я. — Моя жизнь — просто сказка!
— Что тут за крики? — вошел в комнату отец. — Дана, что случилось?
Звучал при этом так, будто мы помирились. Будто он вообще еще помнил, как переживать обо мне.
— Дана отказывается… — начала Элеонора.
Но отец мягко ее перебил:
— Иди, собирайся.
И таким тревожным взглядом проследил за ней, что мне снова стало тяжело напомнить себе, что не стоит рвать сердце здесь. Оно мне еще понадобится. Но и слушать его я не могла. Он только раскрыл рот, как я откинула одеяло:
— Не надо. Я собираюсь.
Отец так и застыл посреди моей комнаты, беспомощно захлопнув рот. Но, вопреки моим ожиданиям, не ушел, а поперся за мной в ванную:
— Я видел, вы вчера поговорили с Дэниэлом. Как он тебе?
— Напоминает тебя, — пожала я плечами, глядя на него через зеркало. — Угрожал, что пожалею, если не буду послушной. — Отражение отца нахмурилось, а я продолжала: — Думаю, он пойдет дальше тебя, и одной пощечиной вряд ли обойдется. По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление. Но это, конечно, лучше, чем жить с ласковым зверем, который носил меня на руках и заботился так, как никто до него. Правда?
Черты лица отца напряглись. Он так и не сказал ни слова, стиснул кулаки и вышел, а я отстраненно отметила, что мне все равно. Пусть думает, что я сдалась. Вместо хандры пришла злость — я не имею права складывать руки. Только как прожить без Сезара этот день и как дать ему знать?.. Если он пустит запись, а меня нет? Не смертельно, но эта связь с ним держала меня от безрассудства и помогала в ожидании. Ладно, ничего не случится. Я умылась, нацепила спортивный костюм, собрала вещи Сезара в рюкзак и спустилась вниз.
Элеонора перестала дышать, когда я зашла в гостиную. Отца не было видно.
— Я готова, — взялась за кофейник.
— Хорошо, — послышалось глухое. — Дэниэл прислал…
Я оглянулась на нее, потом перевела взгляд на букет пластиковых по виду цветов на столике и отвернулась. Насколько же пышность букета должна компенсировать недостающие составляющие отношений? А я так и таскала в остатках от свертка лаванду, перевязанную пеньковой нитью, разминая между пальцами по несколько цветков.
— Где у нас термос?
За ночь я разобрала все травяные сборы, что передал Сезар. Все оказалось просто — успокаивающий с пресловутым зверобоем, стимулирующий и витаминный. Вот витаминный нужно было настоять. Когда кипяток смешался с травами на дне термоса, по гостиной пошел такой невероятный запах, что у меня аж в груди сдавило от тоски.
— Я подожду на улице, — и вышла с чашкой кофе и термосом под мышкой.
Я так и не придумала, как дать Сезару знать… Написать что-либо на листке перед камерой — подставить. Может, он найдет информацию в сети? Оставалось рассчитывать только на это.
Отец обнаружился на крыльце — говорил с кем-то по телефону.
55
Я запихала термос в рюкзак и невозмутимо достала сигарету. Видела, он скосил на меня взгляд, но возразить не мог — отошел дальше, энергично жестикулируя и хмурясь. А я с наслаждением затянулась. До меня долетали обрывки фраз, которые сначала говорили о яром сопротивлении, а потом отец как-то сник, окаменел и дослушивал собеседника с белым застывшим лицом.
Я старалась невозмутимо наслаждаться кофе и сигаретой, но не выходило.
— Плохо выглядишь, — выдохнула очередную порцию дыма.
— Спасибо, — буркнул он. — Готова?
— Пап, может, ты остановишься? — повернулась к нему. — Не надо мной торговать. А я постараюсь помочь или хотя бы поддержать…
Он сжал губы, устремляя взгляд куда-то вдаль.
— Прости, но я не могу тебя отпустить туда, — прикрыл глаза. — Когда ты пропала, я впервые почувствовал, как бессилен… Я бессилен перед ними! Никакие связи мне не помогли! Я бился у этой твари — их чертового правителя — в ногах, умоляя мне позволить тебя найти… А он смотрел, будто не слышал. Видела бы ты его взгляд… — он посмотрел на меня так, что я сама вздрогнула. — А если с тобой там что-то случится? Дана, они же не выпустят и не впустят никого. А если ты ошибешься? Что мне прикажешь делать? Да я даже не узнаю!
