Жаль, что людской расчет не поддается сравнению с расчетом Всевышнего.
Оборона западных границ продлилась куда дольше планируемого, что привело к возникновению в Империи столь критического положения. Чужеземцы вторглись на территорию Великой Лян, отправив на эту бойню трех молодых главнокомандующих. С ними легко можно было бы справиться, окажись они дряхлыми стариками, чтившими отжившие устои. В свою очередь Великая Лян, привыкшая к мирным песням и танцам, отдала предпочтение перу, а не мечу.
Как следствие, императорский двор не смог найти ни одного человека, способного взять в руки оружие.
Институт «Лин Шу», молчавший несколько лет, неожиданно обратился с просьбой восстановить Черный Железный Лагерь.
Военная мощь, обращенная в негодный ржавый металл за десять лет правления Его Величества, в руках Гу Юня вернула себе былой потенциал и боеспособность.
Смесь чувств Гу Юня к Императору описать было крайне непросто.
С одной стороны, после смерти старого Аньдинхоу и первой принцессы, именно Его Величество занимался его воспитанием.
Император Юань Хэ дал ему тепло, которое он никогда не получал от своих родителей.
Первая принцесса была не из тех, кто прятался в стенах дома – она была из тех, кто смело мог взяться за оружие. Ей всего лишь хотелось остаться в живых до своего замужества ради отца, ее светоча – этого было достаточно, чтобы считаться настоящим героем.
Гу Юня будто окружали два отца; ему не были знакомы ощущения радости, подаренные материнской любовью. Эта беспечная пара привела мальчика на поле битвы у Северной границы еще до того, как он научился твердо стоять на ногах. Он проводил детство и взрослел, питаясь песком и ветром. Можно было смело утверждать, что нежную заботу и каплю свободы, какой грешат родители по отношению к детям, Гу Юнь получал именно от Юань Хэ.
С другой стороны, Император показал себя довольно слабовольным человеком. Когда он был молод, его малодушие и нерешительность можно было списать на "доброжелательность и скромность". Когда же он начал стареть, это превратилось в "слабоволие и немощь".
Изо дня в день этот старик размышлял не о том, как укрепить страну и расширить территории, вовсе нет – его заботило лишь собственное право на престол. Если бы он не воспользовался своей властью, чтобы толком укрепиться на троне, он наверняка придушил бы Гу Юня – мальчика, которому военные присягнули на верность, чтобы одним махом вывести их из игры.
С одной стороны, Гу Юнь был под монаршей защитой, а с другой – оказался связан монаршей гегемонией по рукам и ногам. Будущий Аньдинхоу застрял где-то между этих двух типов "скрупулезности". Вместо этого он предпочел бы глотать песок у границы.
Шэнь И вложил в свои следующие слова более глубокий смысл и произнес:
— Луна, став полной, обязательно начнет убывать [5], все хорошо в меру. Так, Великий Маршал, говорили люди с незапамятных времен. Даже выдающиеся свершения не должны стать угрозой вышестоящему чину. Вы продолжите наносить удар по четырем границам снова и снова, но что ожидает вас в будущем? Восстание? Конечно же, вы не планируете подобного, однако мы не знаем доподлинно, о чем помышляет Император, что он скрывает от нас.
Гу Юнь равнодушно ответил:
— Мне вручили звание главнокомандующего лишь для того, чтобы я сражался во имя порядка в Великой Лян; другие вопросы не относятся к моим полномочиям.
Шэнь И открыл рот.
Гу Юнь перебил:
— Я знаю, что ты хочешь сказать, но лучше не стоит.
Эти двое стойко выдержали испытание временем, встречая невзгоды плечом к плечу, поэтому достаточно было единственного взгляда, чтобы догадаться, о чем каждый думает. Этот диалог мог показаться весьма запутанным. Шэнь И пытался не говорить о нынешнем Императоре с Гу Юнем. Император никак не мог оправиться от болезни, к тому же, имел весьма преклонный возраст. В этот раз он срочно отозвал Гу Юня обратно в столицу – это указывало на то, что Дракон совсем скоро отправится на Небеса.
Разумеется вопрос, который Шень И хотел обсудить, касался наследника императорского престола.
Не считая пропавшего Чан Гэна, у Императора было два сына. Наследный принц, Ли Фэн, был надежным и мирным человеком. С раннего детства его интересовали книги и древние писания. Его философия во многом казалась схожей со взглядом отца на жизнь: он так же отдавал предпочтение литературе, а не военному делу; он не одобрял увеличение численности армии и укрепление военной мощи – он верил, что это разгневает Небеса и поставит под угрозу безмятежную жизнь народа.
Второй принц, Вэй-ван, напротив, зарекомендовал себя личностью чрезвычайно амбициозной. Получив воинское звание, он страстно стремился расширить территорию Великой Лян.
Офицеров, подобно им с Шень И, не требовалось расспрашивать, кого и почему они считают более или менее приличествующим из наследников – выбор был очевиден.
Лицо Гу Юня омрачилось.
Шэнь И знал, что сейчас правильным было бы закрыть свой рот, но он не мог удержаться:
— Маршал, пока в вас зарождается слепое намерение, даже если это всего лишь молчаливое согласие...
Гу Юнь бросил на него уничтожающий взгляд – словно в его глазах затаилась пара клинков Гэфеджень, готовых разорвать на кусочки любого.
Сердце Шэнь И резко оборвалось, ухнув в пятки; слова непроизвольно застряли в горле плотным комком.
Гу Юнь заговорил, вкладывая угрожающую силу в каждую фразу, чеканя каждое слово:
— После прибытия в столицу трех фракций Черного Железного Лагеря, они будут ожидать за пределами Девяти Врат. Любой, кто осмелится воспользоваться ослабленным состоянием Его Величества, будет немедленно казнен на месте, независимо от своего статуса и положения в обществе. Шэнь Цзипин, я понятно выражаюсь?
Лицо Шэнь И побледнело и после долгой паузы он, наконец, выдохнул: "Да..."
Они замолчали на минуту. Гу Юнь постепенно расслабился и успокоился. Он сказал:
— Я не хотел задеть тебя.
Шэнь И неохотно улыбнулся.
— Тринадцатый год правления Юань Хэ... Это был самый мучительно долгий год в моей жизни. Когда первая принцесса и прежний Аньдинхоу уже были мертвы, а тебя забрали в дом Шэнь... Тогда я почти ослеп, а мои уши не могли слышать, – Гу Юнь произнес это практически шепотом. – В тот день шел сильный снег, было до смерти холодно. Я сжимал меч отца и прятался за дверью, не желая, чтобы хоть кто-то приближался ко мне.
В тот день к порогу моего дома тихо подошел Император. Он привел с собой Его Высочество третьего принца. Будучи верховным правителем Империи, он простоял под снегопадом добрую половину часа, прежде чем смог уговорить меня выйти из дома. Чтобы со мной общаться, он писал на моей ладони... Еще он велел стражникам слепить для нас пару снеговиков.
Третий принц... Янь... Он был всего на год младше меня. Он казался мне застенчивым, как маленькая девочка. Всегда улыбался. И он никогда не злился на меня, независимо от того, каким бы отвратительным человеком я не был...
Гу Юнь замолчал.
Третий принц скончался в возрасте девяти лет.
— Его Величество был весьма сострадательным человеком, еще попробуй найди такого же, – произнес Шэнь И.
Любовь и сострадание... К сожалению, достойный Император не может позволить подобным качествам преобладать в своей душе.
Гу Юнь больше ничего не сказал. Он поднял глаза и издали наблюдал за Чан Гэном, невозмутимо ехавшим верхом. Чан Гэн наклонил голову, чтобы кое-что рассказать сидящему в телеге Гэ Пансяо. Круглая голова беззаботного мальчишки повернулась навстречу приятелю, и он с улыбкой на лице ему ответил, разразившись звонким смехом.
Чан Гэн почувствовал, как ему пристально глядят в спину. Он обернулся и поймал взор Гу Юня. Выражение лица мальчика внезапно изменилось, и он раздраженно отвернулся.
Гу Юнь заметил:
— Этот ребенок внешне очень похож на свою мать-чужеземку. Но характером он больше пошел в Его Величество. Если бы Янь дожил до его возраста, они были бы похожи.
