— Хорошо, что ты обернулся, Иван. Медведю твоя рана, что царапина. Заживёт, как на медведе.
* * *
Настя выглянула в сени. Растерянная Лукерья разводила руками:
— Это что же, она как ушла и до сих пор не вернулась? Темнеет ужо! — обеспокоенно сдвинула брови женщина.
— Ложитесь тогда у княжича, тётя Луша, а я пойду, посмотрю, где Любогнева и позову её домой, — предложила Настя, заботясь о няньке.
Топот множества конских копыт наполнил двор. Сердце Насти пропустило удар и сжалось в болезненном предчувствии, но Настя отогнала от себя дурные мысли.
Женщины, не сговариваясь, выбежали на крыльцо. Навстречу вернувшимся с победой дружинникам изо всех хором, со всех крылец и подклетей бежали люди, приветствуя своих защитников. Зажигались факелы. В столовой избе накрывались столы. Откуда ни возьмись, уже неслись туда жареные гуси, сельдь, квашеная капуста с мочёными яблоками, малосольные огурцы, разной степени посола икра осетровая, белужья, севрюжья, стерляжья, щучья, сдобренная перцем и луком. Катились бочонки крепкого мёда. Сновали мальчишки, неся из стряпной избы блюда с копченой рыбой: лососиной, белорыбицей, осетриной, белужиной. К рыбе этой подавали ботвинью.
Шум, гомон, радостные возгласы и стоны, смех и плач разом наполнили княжеский двор жизнью и суматохой.
Настя стояла на высоком крыльце, прижав к груди руки. Замерев, вглядывалась она в спешивающихся, обнимающих своих близких, всадников. Сердце забилось в радостном, сладком предвкушении: совсем скоро она увидит Ванечку. Настя еще внимательнее вонзилась глазами в открытые ворота и прибывающих мужчин.
Но где же Ванечка?! Настя гнала от себя тревожное предчувствие беды: с Ванечкой не могло случиться ничего дурного! Ванечка жив, точно жив! Уж она-то знает наверняка!
Пропустив во двор все телеги с ранеными, вокруг которых тотчас же начал колдовать Огневед, ворота заперли.
Настя не заметила, как до боли закусила зубами ребро ладони, чтобы не закричать… от боли и ужаса, насквозь пронзивших всё её тело. Выпустив ладонь, она опёрлась руками о перила и начала дышать.
— Дыши! Дыши! — бормотала сквозь катившиеся по щекам слёзы. — Ванечка жив. Ванечка жив. Конечно, жив!
— Настюша, деточка, — издалека слабо доходили до её сознания слова Лукерьи. — Ты его пропустила просто. Посмотри, сколько народу! Сразу-то и не разберёшь.
Настя вытерла слёзы и кивнула, то ли Лукерье, то ли своим мыслям. Стала быстро спускаться с крыльца, направляясь туда, где раненым помогали спуститься с подвод и перейти в казармы. Лежачих же аккуратно снимали с телег на деревянные носилки и разносили по другим помещениям, где за ними будет уход и помощь в выздоровлении.
Руководил здесь Огневед, осматривая раненых и раздавая указания:
— В стряпной избе стоит чан с отваром. Берите ковши, напоите всех раненых, — обращаясь к толпящимся рядом девушкам. — Вот этого в мой терем, — к двум мужчинам с носилками. — И этого тоже.
Настя шла вдоль телег, вглядываясь в лица воинов, и боролась с подступающим отчаянием. Ивана среди них не было. Подняла глаза и встретилась с внимательным взглядом Огневеда.
— Вы не видели Ивана? Вашего помощника? — снова смахнув, застилающие обзор, слёзы, спросила.
Огневед сузил внимательные глаза:
— Почему ты ищешь его здесь, а не среди тех, кто на пиру?
— Потому, что он всё равно был бы здесь, — ответила просто Настя. — И раз его нет среди тех, кто лечит…
Комок, подкативший к горлу, не дал ей продолжить. Слёзы полились с новой силой, словно прорвав плотину.
Огневед положил руку на плечо девушки. Взглянул по-отечески, но строго:
— Ты ведь не видела его мёртвым, верно? — Настя быстро отрицательно замотала головой. — Так о чем сокрушаешься, девонька? Помоги ему, где бы он ни был: думай о нём, как о живом и здоровом. И жди, что вернётся.
— Огневед! — рослый мужчина в кольчуге окликнул старца. Огневед отпустил Настю и обернулся к воину, держащему в поводу двух коней.
— Да, Ратмир?
— Здрав будь! — поклонился мужчина. — Олег ждёт тебя. Возьми зелья и снотворное пошибче. По дороге всё объясню. Едем.
Огневед выслушал Ратмира и кивнув ему:
— Жди у моего терема, — обернулся к Насте. — Ступай в мой терем, Настёна, присмотри за ранеными. Может, кому воды подашь, и то помощь.
Настя тут же вытерла слёзы и пошла следом за старцем в уже знакомый ей терем.
Огневед взял в тереме одному ему известные зелья и, сменив обычную свою хламиду на штаны и рубаху, довольно бодро вскочил в седло и тронулся вслед за Ратмиром.
Настя осмотрела горницу в неровном свете лучин. В первый момент ей показалось, что весь пол горницы заполнен ранеными.
Осторожно ступая между набитыми соломой матрасами, она прошла к лавке с ветошью и ножницами, села и стала резать ткань на полосы такой же ширины, как и те, что лежали на лавке рядом, скрученные в рулончики.
Через несколько минут один из раненых застонал, она пошла на стон, склонилась, вслушиваясь, что скажет раненый. Он просил пить. Настя налила из стоящего на столе кувшина воду в глиняную кружку и напоила раненого.
Воды в кувшине оказалось мало. Настя вспомнила, что слышала, как Огневед говорил девушкам, что в стряпной избе есть какой-то лечебный отвар, которым нужно поить раненых и решила пойти и набрать его в кувшин.
Проходя мимо княжеского терема, вспомнила, что ушла, ничего не сказав Лукерье. Добавила пожилой женщине волнения. Настя поднялась на крыльцо и открыла входную дверь.
— Я-то тебе, чай, роднее, тётушка, чем девка чужая! — капризный голос Любогневы вибрировал на высоких нотах.
— Полно тебе, Любогнева! — строго отвечала племяннице Лукерья. — Не мною Настя к княжичу приставлена! Не могу я тебя взять на её место!
Настя, собиравшаяся войти в горницу княжича, замерла в сенях, слушая раздающиеся из-за двери, голоса.
— Да и работа здесь не такая лёгкая, как тебе могло показаться, — продолжала уговаривать своенравную кровиночку нянька. — Сколько ухода нужно за малым-то дитём.
— Пфф! — легкомысленно фыркнула Любогнева. — Можно и вовсе ничего не делать! Все равно ведь никто не заметит!
Настя, не выдержав такой наглости, открыла дверь, столкнувшись взглядом с сидевшей на лавке Любогневой. Та, сообразив, что даже тётке брякнула лишнего, заёрзала на месте, потом показательно зевнула и поднялась:
— Поздно уже. Спать пойду, — и вышла из горницы.
Настя улыбнулась няньке:
— Тётя Луша, я в тереме Огневеда дежурю. Он уехал куда-то, а там раненые. Вот, за отваром пошла, — девушка показала пузатый кувшин. — А то пить все хотят, а я не знаю, где воду взять. Зашла Вас предупредить, чтобы не волновались за меня.
— Хорошо, что зашла, Настенька, — кивнула Лукерья, расстроенная разговором с племянницей. — Спокойного тебе дежурства, девонька, — и улеглась на свою лежанку.
Настя, набрав в кувшин отвар, вернулась в терем Огневеда. Напоив всех, кто просил пить, она тоже тихонечко прилегла на широкую лавку и задремала.
* * *
Оставшись одна, Любогнева прошла по небольшой тёткиной горенке до окна и обратно. «Да, не разгуляешься!», — подумала раздраженно, в очередной раз, обводя взглядом комнату. — «Тётка, конечно, поартачится, для порядку. Однако же задумается, надо ли племянницу заставлять спину гнуть, али лучше посадить там, где делать нечего, только знай, семки лузгай!».
Тема занятия, которым ей придётся здесь заниматься, волновала Любогневу. Однако эти мысли вскоре вытеснили эмоции, которые в этот момент горели ярче. Вспомнилась Любогневе картина маслом, представшая перед ней, когда она давеча, направляясь воздухом подышать, вышла на крыльцо.
В сгущающихся сумерках у стряпной избы разглядела она беззаботно смеющуюся парочку: её конюх и служанка весело подтрунивали друг над другом. Им явно было не скучно вместе, и темы для разговора у них не прекращались.
Любогнева, прищурившись, закаменела лицом. Тонкие пальцы вцепились в перила крыльца, словно от того, с какой силой она сожмёт деревяшку, зависела её жизнь. Грудь заходила ходуном в глубоком дыхании.
