— Так что ты хотела, Дженн?
Он сам потянулся ко мне, но всего лишь убрал прядку волос, упавшую на лицо. Я придвинулась поближе.
— Знаешь, у меня из головы не идет ваша легенда.
— Да?
Его глубокий грудной голос звучал в темноте как музыка.
— Я… Мне показалось… Ты сказал, что запечатлен на мне.
— Это правда.
— Но тогда получается (если верить вашей легенде, конечно), что ты всю оставшуюся жизнь будешь любить только меня.
— Да.
— А еще ты должен чувствовать меня даже на расстоянии и когда мы далеко друг от друга тебе должно быть плохо.
— Конечно. И тут ничего не изменить.
— Скажи, а тебя не пугает такая степень зависимости? Ведь это почти рабство!
— Глупости это все, Дженн. Человек никогда не бывает полностью свободен даже без запечатления. Все люди вместе и каждый в отдельности зависят от кого-нибудь или от чего-нибудь. От решений правительства, от погоды, от начальника, от необходимости ходить на работу, чтобы иметь деньги хотя бы на продукты, от работы полиции, от качества дорог, от своих родителей, от соседей, от совести, наконец, у кого она еще сохранилась. — Судя по голосу, он улыбался. — С этими видами зависимости, и еще с кучей других, мы настолько сжились, что даже не замечаем их. По сравнению с этим гнетом, предопределение, заставляющее любить тебя до конца своих дней, я принимаю с радостью.
— Но если все так… Определено. Значит, мы когда-нибудь поженимся?
Мою кожу жгло огнем. Я и сама не верила, что задаю этот вопрос. Захотелось немедленно сбежать в свою комнату, сунуть голову под подушку и заорать что есть сил, надеясь заглушить вопль толстым слоем ткани. Любопытство оказалось сильнее, и я осталась сидеть на кровати Брэйди, почти болезненно ощущая голой кожей отсутствие белья и холодное прикосновение атласа. Еще одно небольшое перемещение, будто невзначай и вот уже ощущается тепло от близости его большого тела. Голос звучал мягко, завораживающе.
— Я рассчитываю на это.
Ну, вот и все. Слова были сказаны. Я снова потянулась к нему, обхватила руками за шею и прижалась всем телом. И только теперь поняла, как же много на нас было одето всего, когда мы целовались в прошлый раз. Сквозь тонкий атлас отчетливо ощущалась мощь напрягшихся от неожиданности мышц, жар кожи. Наши губы встретились, и поцелуй обжег меня, заставив снова залиться румянцем. Я лишь слегка вздрогнула, когда руки Брэйди скользнули по спине к талии и прошлись по бедрам. Потом в обратном направлении. Брэйди отодвинулся от меня и, запинаясь, спросил:
— Дженн, ты что… Ты без…
Пауза затянулась и я сказала, чтобы облегчить ему жизнь:
— Я без белья, если ты об этом. Можно просто стянуть лямочки с плеч и все.
Брэйди с шумом выдохнул.
— Дженни, не надо. Пожалуйста.
Его слова были как ушат холодной воды.
— Почему?
Он молчал. Нехорошие подозрения стали закрадываться в душу. Может это запечатление не так уж и сильно? А, может, и вовсе никакого запечатления нет, и он просто водит меня за нос?
— У тебя есть кто-нибудь? — Не своим голосом спросила я. — Ты ведь взрослый совсем. Я должна была догадаться.
— Эй, эй, эй! А ну-ка перестань нести чушь. Тебе кто-то что-то рассказал обо мне?
— Нет. А было что рассказывать?
— Дженни, мы познакомились почти полгода назад. Мне же надо было как-то жить до твоего появления. Да, у меня были женщины, но ревновать к ним бессмысленно. Это все в прошлом и ни одну из них я не любил так, как тебя.
Правильные слова, но почему-то эта правда жалила больно и безжалостно.
— Значит, все-таки любил…
Я прошептала это очень тихо, но он все равно услышал.
— Дженн…
Горячие руки обхватили мое лицо, приподнимая, заставляя смотреть прямо на него. Что толку? В темноте ведь не разобрать выражения глаз.
— Сейчас кто-то есть.
Я даже не спрашивала. Просто сказала. Эти слова больно скребли на душе, и когда я произнесла их — стало легче.
— Нет. Сейчас никого нет.
Оу. Какой уверенный тон. Только что-то не верилось. И я могла назвать причину недоверия.
— Тогда почему ты отсылаешь меня?
— Вот черт! Ну, ладно. Отец взял с меня обещание, что между нами ничего не произойдет до твоего восемнадцатилетия.
— Ты обсуждал с ним наши отношения? Миленько.
— Дженн, не злись. Он все равно бы узнал.
— Откуда?
— Это непросто объяснить…
— А знаешь, не надо мне ничего объяснять. Обойдусь. Пока. Спокойной ночи.
Ярость кипела во мне, пузырясь и булькая. Черная мыслишка о мести выскочила из жуткого варева. Пусть даже маленькой и глупой. Плевать. Я обернулась у самых дверей и сказала:
— Завтра с утра я еду в Сиэтл. За подарками. Не нашла в Форксе ничего приличного.
Он не любил, когда я уезжала без него. Просто терпеть этого не мог.
— Хорошо. Давай после обеда. Хоть выспимся.
— Я поеду одна.
Гаденькая мстительная радость вспыхнула в душе.
— Дженни.
— Я поеду одна. Это не обсуждается. Можешь спать весь день. — Подумала и добавила. — Врет все ваша легенда.
— Это почему же?
— Ты не сможешь перекинуться в волка, — бросила я и, не дожидаясь ответа, захлопнула за собой дверь.
Глава 8. «Моя дорога в небытие.»
Если бы он сказал хоть слово. Если бы попросил остаться или взять его с собой…
Я бы осталась. Плюнула бы на всё и осталась. Гонор бы свой затолкала куда подальше и полезла бы к нему обниматься. Потому что, проревев от обиды полночи, я все равно простила Брэйди.
Проспав всего пару часов, я поднялась очень рано и, спустившись на кухню, никого не обнаружила. Завтрак готовила сама. Думала — он так и не спустится, чтобы поесть вместе. Пришел.
Мы ели в тишине. Она заполняла пространство кухни, лезла в уши, закладывала горло как комки старой, пожелтевшей от времени ваты, оставляя на языке неприятный вяжущий привкус. Не давала говорить. Я вообще-то не очень и хотела, а потом подумала, что можно сказать что-нибудь совершенно отвлеченное, простое, домашнее. Что-нибудь вроде: «Передай мне солонку», «Налить молока?», «Возьми мой тост. Я больше не хочу». Маленькие, ничего не значащие фразы. Они могли разорвать могильную тишину и дать повод для ответа. Он бы ответил. Обязательно сказал бы что-нибудь. Но тишина душила не хуже ангины и даже мысль о том, что нужно напрячь горло, чтобы произнести несколько слов, откликалась болью в гортани. Есть тоже не было никакой возможности. Попытавшись проглотить кусочек бекона, я тут же поняла, что это — плохая идея. Твердый комок безжалостно ободрал небо и нежные стенки пищевода. Пришлось глотнуть молока, чтобы помочь ему провалиться в желудок. Больше рисковать смысла не было и я, допив молоко, отодвинула от себя тарелку.
