Лес пытался что-то через меня сказать.
Он говорил через меня.
Рене оторопело посмотрела на меня. Такого пустого взгляда я у нее еще никогда не видела.
— Не продам, — произнесла она совершенно без эмоций, так что у меня мурашки по коже побежали, а потом покачала головой и добавила: — Даже не знаю, почему я об этом подумала. Ты права. Землю продавать нельзя, особенно Стиву, который сразу же вырубит все деревья, которые так любили твои родители. Ладно, поехали домой.
К ней вернулась привычная интонация, и я была уже почти готова забыть, что случилось.
Почти. Потому что окрашенные волосы, которые я срезала, снова появились у меня на голове, и, когда мы ехали домой, они снова выскочили из-за уха и упали на лицо.
Коснулись моих губ, и я почувствовала металлический привкус.
Это был привкус крови, и я вспомнила, что прошлой ночью убили трех человек. Я чувствовала, как лес оплакивает их, переживая из-за случившегося.
Я не слышала в голосах Бена или Луиса интонаций, которые могли бы заставить меня слушаться их и подчиняться. А вот я сама только что заставила Рене согласиться со мной, хотя она собиралась сделать нечто полностью противоположное. Я не была такой, как Бен, но тем не менее…
Когда мы подъезжали к дому, я посмотрела на лес.
Он сделал меня своей. Изменил меня.
Я была нужна ему, но что он хотел мне сказать? Чего ждал от меня? Почему выбрал именно меня?
Если сам лес такой сильный, почему же он допустил убийство моих родителей?
Я снова посмотрела на него, но он был тих. Ответов на свои вопросы я не получила.
По крайней мере, ничего не услышала. Я лишь чувствовала страх.
Собственный, но не только.
Это не был страх Бена. Он пришел откуда-то из неведомых мне древних времен, из времен, когда людей еще не было.
Он пришел из леса, и это чувство не было похоже на то, что я испытывала, когда улавливала эмоции Бена — его сигналы были мощными и четкими, а то, что я услышала сейчас, было похоже на тихий, непрекращающийся шепот. Легкое, полное страха дыхание, не слышное никому, кроме меня.
И помочь ему, кроме меня, было некому.
27
Рене твердо решила, что мне лучше никуда не выходить, поэтому попросила меня помочь ей приготовить обед, а потом, когда она разговаривала по телефону, я принялась зачищать наждаком огромную доску. Я видела, как это делал папа, когда что-то строил. Доска становилась гладкой очень медленно, лишь иногда отлетали небольшие щепки, давая мне понять, что дело движется.
Я сидела в кухне и смотрела на улицу, на то место, где будет крыльцо. Видела я и лес.
Я видела лес, а Рене посматривала на меня. Когда я бросала взгляд через плечо на нее, она улыбалась, словно напоминая, что никуда меня не отпускает.
Словно знала, что лес меня зовет.
Хотя он меня не звал. Я не ощущала потребности пойти в лес. Мне просто хотелось этого, потому что я всегда туда ходила, когда мне было плохо, когда надо было подумать. То же самое делали мои родители, это они меня научили.
Но они уже не в лесу. Теперь они лежат на кладбище, на котором нет деревьев. В земле, на которой лес не растет уже давно.
Что было после того, как мама попросила меня сходить за грибами? Почему при мне не нашли никаких грибов? Где я была? Что видела?
Я всегда собирала грибы в маленькое лукошко, которое сделала мама. По цвету оно не отличалось от лесной подстилки. Когда я была маленькая, то повязывала ремень вокруг талии, а когда подросла, крепила его к штанам или обматывала вокруг запястья.
Оно могло упасть, его могло засыпать листьями, так что его никто не обнаружил. Но тогда оно все еще в лесу, и если я его найду…
Если я его найду, то пойму, где была, когда все это случилось.
Если я узнаю это, возможно, придет и что-нибудь еще. Может, тогда я, наконец, вспомню всю ту ночь.
Мне очень этого хотелось. А еще мне хотелось увидеть Бена. Я закрыла глаза, подумала о нем и почувствовала…
Лишь волнение. Глубокое и бесконечное. Я ощущала, как он старается его оттолкнуть, но оно не уходило.
Что-то было не так. Мне нужно было его увидеть, и я ждала, когда он это поймет, ждала, что он отреагирует, как обычно, хотела почувствовать себя прекрасной и желанной.
Но он об этом не думал.
Он паниковал.
Бен не хотел меня видеть, он не хотел, чтобы я шла в лес — сейчас, после того…
И тут все снова стихло.
Все переменилось, чувство паники превратилось в нечто более глубокое и первобытное.
Бен…
Он превратился. На миг я задумалась о том, почему он это сделал, а потом поняла. Ему было страшно. Потому что я уловила его страх, и это — мое присутствие — испугало его еще больше.
Я вспомнила, что он говорил про полнолуние, про то, что если менял облик прошлой ночью, он не мог стать человеком до рассвета.
Мне надо было как-то с ним увидеться. Поговорить.
И найти лукошко.
Я перевернула доску и принялась натирать ее наждаком с другой стороны. Я бросила взгляд на Рене — она на меня больше не смотрела. Хмуро уставилась на лес, продолжая тихонько разговаривать по телефону.
Я не стала спрашивать у нее разрешения выйти, поскольку знала, что не получу его. Я также подозревала, что ночью тоже не смогу сбежать, потому что она, скорее всего, не ляжет, будет караулить меня. Она знала, что я уже выходила ночью из дома, и видела меня с Беном.
И она прямо сказала мне, что не хочет, чтобы мы продолжали встречаться.
Когда она закончила переговоры по телефону, я спросила, куда мы поедем.
— Это будет сюрприз.
Я кивнула, словно это было в порядке вещей, как будто в том, что она мне ничего не говорит, не было ничего странного, и спросила:
— Можно… Ничего, если я сейчас пойду собирать вещи? Хочется заняться чем-то, чтобы не думать.
Рене подошла ко мне и взяла за руки:
— Разумеется. Я… Насчет того, куда мы едем… Пусть это будет сюрприз, потому что мне не хотелось бы… Хочу быть уверена, что ты будешь в безопасности. Понимаешь?
Нет.
Но я промолчала. Вместо этого я заговорила о другом.
— Папа тоже обрабатывал доски наждаком. — Я улыбнулась.
Рене тоже:
— Знаю. Давай я продолжу, а ты иди, собирай вещи. Через некоторое время зайду тебя проведать.
Я снова кивнула:
— Я оставлю дверь открытой, так что, если что-то понадобится, кричи.
— Отлично, — ответила Рене, и я тут же добавила:
— Погоди. У меня же нет чемодана. Дома есть, но Рон привез все вещи в коробках.
