— Отлично, — ответила Рене, и я тут же добавила:
— Погоди. У меня же нет чемодана. Дома есть, но Рон привез все вещи в коробках.
— У меня есть на чердаке, — сказала Рене. — Уверена, что найду его минут за пятнадцать.
— Хорошо. — Я помогла ей открыть ведущую на чердак дверь и проводила ее взглядом, пока она поднималась по лестнице.
А потом, когда бабушка поднялась на самый верх, чтобы найти мне чемодан, я бесшумно пошла вниз по лестнице. Очень быстро.
Я выбежала на улицу. Но не двинулась через двор. На чердаке было окно, которое как раз выходило на лес. И я знала, что Рене будет выглядывать, а я…
Мне надо было поспешить. Успеть попасть в лес.
Добраться до места, куда почти никто не ходил.
И я не побежала через двор. Прошла по улице до самого ее конца, обогнула стоявший там пустой дом с вывеской «НЕДВИЖИМОСТЬ СТИВА БРАУНИНГА» и оттуда уже бросилась в лес.
Рене расстроится, но, даже если она пошлет за мной Рона и всех наших полицейских, они меня не найдут. Там, куда я направлялась, не найдут.
Я не собиралась идти к себе домой. Я даже не собиралась пока разыскивать лукошко.
Мне нужен был Бен.
Я вошла в лес и подумала о нем. Только о нем, не задумываясь о том, куда я иду, не глядя на деревья, мимо которых проходила.
Я шла, куда вело меня сердце.
Забралась я довольно глубоко. Деревья вокруг росли очень высокие, и я казалась себе маленькой и незнакомой — именно такой они меня и видели.
Я шла, и в глубине леса, там, где я точно не бывала раньше, нашла Бена. Он сидел у одного из старых высоких деревьев, обхватив голову руками.
Он был босиком, ноги грязные, как будто он бежал.
— Эйвери, — проговорил он, когда я приблизилась к нему. Он, разумеется, знал, что я приду, найду его. Такова была наша взаимосвязь.
Бен показался мне таким же, как лес: прекрасным и непохожим на человека. Он был собой, и он выглядел таким одиноким, что я сразу направилась к нему, села и положила голову ему на плечо, вдыхая его теплый лесной аромат.
Он повернулся и притянул меня к себе, дотронувшись пальцами до моих волос. И замер, когда увидел кроваво-красную прядь:
— Это…
— Это появилось утром, когда я проснулась.
Какое-то время он молчал.
— Я не помню, что произошло прошлой ночью, — сказал он. — После того, как мы расстались, я… — Он сделал паузу. — Меня так влекло к тебе, что я чуть не пришел. Я хотел прибежать к твоей бабушке и найти тебя, забраться в дом и дотронуться до тебя…
От силы его чувств у меня перехватило дыхание. Я представила, как открываю глаза и вижу перед собой Бена. В комнате, в которой сейчас живу. В своей постели. Я придвинулась поближе к нему, у меня участилось дыхание. Бен тихонько вскрикнул и отстранился от меня.
— Я превращался, — сказал он с надрывом. — Я… меня так к тебе тянуло, что я испугался сам себя и сделал это, чтобы не прийти к тебе.
— Ты превращался? Ты же сказал, что в полнолуние не сможешь изменить свой облик до самого утра, что всю ночь будешь вол… — Я осеклась, вспомнив о том, что той ночью случилось. О смерти Тантосов, о том, как им выдрали глотки, о том, что на них, по всей видимости, напал зверь.
Волк, как было написано в газете, как говорила Рене.
Волк.
— Бен, ты правда ничего не помнишь? — прошептала я, но он не пошевелился.
И не посмотрел на меня.
28
— Бен, — снова сказала я.
Он покачал головой и ответил:
— Я не могу вспомнить события этой ночи, но Тантосам я ничего плохого не сделал — я на такое не способен. Ни в коем случае.
— Но хоть что-то ты должен помнить, — настаивала я. — Я чувствовала тебя, когда ты… когда ты был не человеком. Это другие эмоции, но они у тебя есть, значит, какая-то часть тебя должна была все это фиксировать. Видеть, что происходило.
— Эйвери, прошу тебя.
И я поняла, что он чувствует.
Страх.
Бен никак не мог перестать это чувствовать. Он боялся и прошлой ночью. Я все это ощущала, знала, что он убежал очень глубоко в лес, отчаянно жаждая чего-то, чему он — в своей животной ипостаси — даже не мог дать названия.
А потом все изменилось, перевернулось. Он сконцентрировался на охоте, он бежал. Жертва, преследование и простая радость, когда ты ее наконец поймаешь.
— Нет, — прошептала я, покрываясь мурашками.
— Такова моя природа, — тихо ответил Бен. — Я был в лесу, в этой части, где никто не живет. Когда я меняюсь, то убегаю как можно дальше. Туда, где нет людей. Где меня никто не увидит, потому что этого я допустить не могу.
— Тогда на кого ты охотился? Кого ты убил?
— Животное. Не помню какое. Когда я проснулся, тела рядом не оказалось… кто бы это ни был. — Бен сглотнул.
— Ты… все съел? — Я представила, как у него на зубах хрустели кости маленького зверька, и меня затошнило.
— Нет, когда я поем, то бегу дальше, — ответил он. — Слушай, я честно тебе говорю, что это просто не мог быть человек. Сюда люди не заходят.
— Я же пришла.
— Эйвери, ты тоже чуть больше, чем человек. — Он посмотрел на мои волосы. — Я чувствую, что ты — часть леса, и этот живущий в тебе лес знает куда больше, чем я. Больше, чем я даже понимаю.
Я закрыла глаза, но в лесу было тихо. Он молчал. Как будто ждал, что я буду продолжать задавать вопросы, которые мне задавать не хотелось.
Я вдохнула поглубже и отвернулась. Было проще спрашивать, не глядя на него.
— Бен, когда ты проснулся, там точно ничего не было? Совсем никаких намеков на то, кого ты съел?
— Точно.
— На тебе была кровь?
— Я…
— Была? — Мой голос дрогнул.
— Да, на руках, — тихо сказал он, и я наконец посмотрела на него.
— Как ты испачкал руки в крови? — спросила я, и на этот раз отвернулся он.
Он не ответил, но этого мне и не требовалось. Я поняла, что он не знал.
Он не помнил, что — или, хуже того, кого — съел.
Сердце у меня колотилось просто бешено. Надо мной качались деревья, словно их сердца бились в унисон с моим, и на их ветках дрожали листочки.
— Бен, а где ты был, когда убили моих родителей?
— Нигде. Я тогда только приехал.
— Ты вообще не выходил?
— Немного погулял по лесу, — очень медленно проговорил он.
— Ты превращался?
— Эйвери, — прошептал он, и я вдруг вспомнила мягкие серебристые волоски, указывавшие на то, что внутри него прятался волк.
Я уже знала ответ.
— Превращался, да? — сказала я дрожащим голосом, и он кивнул.
Потом встал и подошел ко мне, взял меня за руки, а когда я попыталась отстраниться, в его карих глазах появилась мольба.
