Это было сказано с легким оттенком презрения.
— И те камни…
— Не только они. К тому времени он имел достаточно денег, чтобы расплатиться с долгами, выкупить родовой замок и заплатить за невесту. Но ему показалось мало…
Катарину отпустили.
Она обернулась и, поймав руку Джио, прижалась к ней щекой.
— Спасибо.
— За что?
— За все… сперва ты меня пугала… и нарочно, да?
— Мне это казалось забавным.
— Понимаю, — Катарина гладила темные пальцы. — Тогда меня пугало буквально все… я совершенно не годилась на ту роль, которую он выбрал. Он ведь купил Генриха, так? Тот любил развлечения, а казна вечно была пуста. Все удивлялись, откуда он узнал обо мне. Я ведь не покидала дома, и вдруг приглашение ко двору… встреча… свадьба… все быстро, слишком быстро… дело в деньгах?
— И в них тоже.
Странно, но Катарина не испытывает обиды на мужа. Ей его даже жаль. Толстого. Запутавшегося. Некогда великого, но давно уже превратившегося в пародию на самого себя. Его боялись и в то же время презирали. А вот отца только боялись.
— Король должен был умереть много раньше, — Джио присела на край кровати. — Его рана в ноге, несмотря на все усилия целителей, то затягивалась, то вновь воспалялась. А еще он был весьма неумерен в еде и питье, что сказалось на сердце. Его печень была столь велика… впрочем, кому я рассказываю. Ты сама все знаешь.
Катарина вздохнула.
От мужа пахло. Кислым потом. Болезнью. Гноем. И еще чем-то, особенно неприятным. И запах этот вызывал тошноту, которую приходилось скрывать.
Хорошая жена должна любить мужа.
Восхищаться.
И принимать любым.
Стать хорошей женой у Катарины так и не получилось.
— Отец предложил ему не только деньги. Не обманывайся, богатых невест в Британии хватает… твой отец предложил исцеление. Не полное, нет. Но венец из желтых камней продлевал жизнь и снимал боль. Мы знали это точно, ибо именно этот венец и не позволил Дживасу продержаться три дня. Три треклятых дня. Тот зверь переломал ему хребет и вскрыл живот, вывалил внутренности. Он отступил перед моим огнем, но недалеко. И тогда Дживас, поняв, что умирает, попросил подержать венец. Примерить перед смертью. Сказал, что, коль подыхать, то по-королевски. И твой отец не отказал. Тогда он еще думал, что умеет быть другом. Хотя это и не помешало ему переспать с женой Дживаса. Сказал, что если друг не знает, то и возражать не станет. Да…
Джио откинула одеяло и похлопала по кровати.
— Ложись давай, а то утро завтра будет ранним.
И Катарина послушно забралась в постель.
— Стоило его примерить, и Дживас перестал умирать. Отступила бледность. И он сказал, что ему больше не больно. Чудовищная рана на животе стала затягиваться. И даже черные кишки не были тому помехой. Дживас запихал их внутрь… и на третий день поднялся. Понимаешь?
— Невозможно.
— Я бы тоже сказала, если бы сама не увидела. А на четвертый твой отец проломил ему голову камнем.
Джио поправила одеяло.
— Закрывай глаза…
— После всего?
— Можно подумать, ты ничего страшнее в жизни не слышала.
— Слышала, — вынуждена была согласиться Катарина. — И видела. К сожалению.
— Вот и я о том. Мне он приказал молчать. Думаю, если бы он не понимал, что без меня не выберется, он бы и мне. Потом приказ стал строже. Я не могла говорить о том путешествии… ни с кем, кроме него.
— Но…
— Он смешал нашу кровь. И связал жизни. А ты не давала ему никаких клятв. Да и кровь твоя… ты ведь его дочь, плоть от плоти… разница есть, но не столь и велика.
— Этот венец…
— Должен был исцелить Генриха.
— Но не исцелил, — Катарина нахмурилась. — Если ты говоришь, что он… а вместо этого…
Джио развела руками.
— Я не слишком хорошо разбираюсь в теории. Скорее всего дело в расстоянии. Мы не так далеко отошли от храма, когда Дживас попался тому тигру. Или изначальных сил хватало лишь на одно исцеление. Или в том, что камней вдруг осталась лишь половина?
— А…
— Другую он оставил безутешной вдове. И вовсе не из доброты, — Джио коснулась шеи, показывая, что клятва все-таки осталась, хотя и поизносилась изрядно. — Правда в том, что этому ублюдку снова повезло. Пусть Генрих не исцелился полностью, но боли перестали его беспокоить. До свадьбы он маялся подагрой так, что никто-то из целителей не мог облегчить его страдания. Да и мужскую силу он, поговаривали, утратил полностью, как и интерес к жизни. Все полагали, что ты станешь вдовой много раньше.
Но Генрих прожил пять лет.
Пять проклятых долгих лет, которые в памяти Катарины слились в один бесконечный день.
— Он зависел от отца… и поэтому… даже когда я оказалась в башне… его не казнили… — Катарина обняла себя, с трудом сдерживая дрожь. — И мой муж… отец понял, что от него наследника не дождется… и договорился с Джоном, так?
— Думаю, ты права.
— И Джон взял в жены мою сестру, но не сразу… нет… отец умеет планировать, верно?
Джио склонила голову.
— Думаешь, он… знает, где я?
— Не знаю. Действительно, не знаю, девочка моя. Но не бойся. Я не позволю ему тебя обидеть.
Катарине очень хотелось бы верить.
Очень. И она послушно закрыла глаза. Возможно, ей повезет с ночью без снов. Они не слишком-то жалуют грозы.
В гостевых комнатах было сыро, прохладно и попахивало болотом. И главное, Кайден не мог понять, появился ли этот запах в силу общей неустроенности дома, или же его принесли те, кому в доме человеческом делать было нечего. Он трижды обошел комнату, не поленился отодвинуть массивный комод, заглянул под кровать, потревожив крупные клубки пыли, сунулся в старый шкаф, дверцы которого отчаянно заскрежетали.
— Успокойся, — Дугласу досталась соседняя комната, стену которой помимо пары батальных полотен украшали весьма живописные разводы плесени.
— Пахнет!
— Еще как пахнет, — он слегка оперся на комод, но вовремя убрал руку.
Почти вовремя.
Комод все-таки хрустнул, покачнулся и медленно, не теряя достоинства, поехал влево. Правда, тут же был остановлен Дугласом.
— Что смотришь? Помогай.
— Чем? — Кайден заглянул под комод, отметив, что две из четырех ножек отломались и не факт, что сейчас. — Погоди…
Он обломал оставшиеся, и комод грохнулся на пол.
— Нехорошо, — Дуглас вытер ладони о шторы, ни ладони, ни шторы не стали чище, впрочем, как и грязнее. — Имущество чужое портить.
— Нехорошо, — согласился Кайден. — Но мне здесь не нравится.
— Домой вернемся?
— Гроза же.
— Это ты своей златовласке рассказывай, как гроз боишься, — Дуглас отодвинул тяжеленную портьеру и чихнул. — Воняет здесь и вправду изрядно. Дом лет десять как не проветривали, если не больше…
Кровать он сперва рукой проверил, после все-таки решился присесть.
— Я тут с магом побеседовал. Молодой, но из простых, сила есть, а связей не хватает, вот и не нашлось места в столице. Да и тут к нему приглядываются пока. Очень нашей хозяйкой восхищался.
Кайден застыл, пытаясь вспомнить, как выглядит этот самый маг.
— И красива, и робка, и тиха, и в магии понимает.
Ветер попробовал на прочность окно. Стекла в нем потемнели от времени, а рамы давно уж рассохлись, и потому окно это не выглядело хоть сколько бы надежной преградой.
— Что-то она ему присоветовала по рунным потокам, да… — Дуглас наблюдал за подопечным, который, опустившись на четвереньки, старательно обнюхивал стену. — А вот тетушка ее магу не понравилась.
— Мне тоже. Ни она… ни эти…
Кайден прижался щекой к полу. Доски. Паркет был дубовым, а потому сохранился вполне себе неплохо. Его бы отчистить, отполировать и снова оживет. А что поскрипывает слегка, так это характер такой.
— Верю. Ты им тоже не больно по душе.
Кайден фыркнул.
Еще бы.
Он тогда хорошо Кевина в дерьмо макнул. От всей широты души. И братцу его досталось, хотя тот всегда проявлял похвальную сдержанность, под руку не лез, но в тот раз не удержался.
