Еще через час самолет приземлился.
Марина вздохнула полный соли и счастья воздух океана, ворвавшийся из открытой двери, и вышла на трап.
Повязка на глазах не давала Марине осмотреться. Стюардесса любезно помогла ей спуститься.
Сильные руки прижали ее к себе.
– Привет, – родной голос ласкал слух. Девушка потянулась к повязке, желая увидеть Диму. – Не снимай. Еще совсем чуть-чуть.
Марина ухмыльнулась и позволила усадить себя в машину. Сидение рядом прогнулось, и руки Димы притянули ее к себе.
– Я так скучал… – его дыхание щекотало. Он прикусил мочку ее уха. Марина задрожала. Обжигающие губы Димы поцеловали шею и спустились ниже, остановившись на ключице.
Марина шумно выдохнула.
– Тише, – шепнул он на ухо и провел рукой по ее оголенной спине.
Машина замедлила ход и остановилась. Дима помог ей выйти.
Шум ударов волн о пирс успокаивал. Легкий бриз ласкал воспаленную от ласк Димы кожу.
Яркие блики солнечных лучей забрались под повязку. Внутреннее чутье напряглось от плохого предчувствия.
– Смотри не скинь меня в пропасть ненароком, – попыталась она разрядить обстановку, но шутить так и не научилась.
– Я подниму тебя на руки. Держись крепче.
Марина смогла бы отправиться даже на край света с ним, если бы он только захотел. Она растворилась в его объятьях, в аромате сирени. Дима усадил ее на мягкий диванчик.
– Можно снимать повязку? – она потянулась к лицу.
– Нет, еще минуты две.
Она прислушалась к окружающей среде. Она слышала, как плещется вода. Ее слегка качало.
Вдруг загудели двигатели, и они тронулись с места.
Внутри Марины все похолодело.
Дрожащая рука потянулась к повязке на лице.
Ткань слетела под ноги.
Закатное солнце заставило прищуриться. Зефирно-розовое небо с мазками фиолетового и голубого на западе и темно-синего на восходе возвышалось над головой. Заалевший диск солнца отражался в синем океане.
Марина обернулась и увидела удаляющуюся пристань, заполненную яхтами.
Они были в открытом океане!
Она не сдержала стон и обхватила себя руками. Дрожь пронзила тело. Дыхание перехватило, не давая вздохнуть.
Замерцали яркие круги перед глазами. Спазм скрутил желудок. В ушах зазвенело.
Она зажмурилась и скрутилась калачиком. Горло схватили тиски. Сердце, казалось, сейчас разорвется.
Руки Димы обхватили Марину. Его голос, далекий, словно из другого конца туннеля, не долетал до ее сознания.
Он потряс ее, не понимая, что с ней.
Сквозь силу она прохрипела:
– Берег…
Марина не знала, сколько находилась в таком состоянии. Через время до сознания начало медленно доходить, что она уже на берегу.
Дыхание выравнивалось.
– Почему не сказала, что боишься лодок?
– Ты не спрашивал, – произнесла она, испугавшись хрипоты своего голоса. Дима поставил ее на ноги, но все еще держал крепко. – Я боюсь не лодок, а глубины.
Марина смутилась. Она не хотела казаться сумасшедшей в его глазах.
– Когда я была маленькой, моя мама пыталась покончить с собой, спрыгнув с моста. Это мое первое воспоминание в жизни. Мы стоим по ту сторону перил. Я пытаюсь выдернуть руку, но она держит меня крепко. – Марина судорожно втянула воздух. Прошло уже четырнадцать лет, но ей было до сих пор больно вспоминать об этом. – Мама прыгает и тянет меня за собой. Мы ударяемся о воду. Я помню дикий холод и страх такой сильный…
– О, Марина…
Дима прижал ее к себе.
– Вода заглатывала и сковывала движения… – продолжала она приглушенно. – До сих пор я не смогла справиться с этим страхом. Разум мамы был болен, у нее развилась деменция. Она не виновата, но, все же, я…
Марина всхлипнула, не в силах продолжать.
– Это нормально ненавидеть ее за то, что она чуть не убила тебя.
– Нет. Это неправильно… Она болеет… болела.
Именно это мучило Марину много лет и тяготило до сих пор. Именно это событие вставало в ее глазах, когда она видела маму. Невольно она винила ее за то, что та сошла с ума, за то, что пыталась убить себя и ее и за то, что это вызвало в Марине силу, которую заметил Владыка. Она винила маму, за то, что она оказалась на попечении Владыки.
– Ни ты, ни она не виноваты… – Дима заглянул во влажные глаза Марины.
– Прости меня, – прошептала она, сама не зная за что просит прощения: то ли за испорченный сюрприз, то ли за то, что ей приходилось его обманывать.
Изумленно Дима поднял взгляд.
– За что? Это я должен просить прощения. Если яхта отпадает, поужинаем на берегу. Я сейчас распоряжусь.
Марина проследила как Дима подошел к начальнику охраны.
Она не должна была рассказывать Диме о маме, ведь этого не было в досье Марии Петровой. Это могло скомпрометировать ее, но она почувствовала облегчение от того, что выговорилась и от того, что дала шанс Диме усомниться в ней.
Дима обнял Марину, и повел к вернувшейся машине. Поведение Марины на яхте испугало его. На какой-то краткий миг он подумал, что Мортис опять покушался на него, и Марина пострадала, но все оказалось проще… и сложнее одновременно.
Он всегда в ней чувствовал какой-то надрыв, которого в жизни обычной студентки не должно было быть.
В досье, предоставленном службой безопасности, не было информации о попытке самоубийства ее матери. Это было странно. Хотя историю можно было замять при желании.
Ее мать умерла от рака легких, когда Марине было пять. И деменция, и рак… Тяжело видимо пришлось их семье.
Это признание словно сблизило его с Мариной. Он погладил ее по волосам и поднял глаза на горизонт, где солнце наполовину зашло в океан.
Они приехали на виллу на берегу океана.
Облокотившись на стол, Марина посмотрела на бескрайний, темный океан. По коже пробежали мурашки. Она повернула голову и посмотрела на мужчину перед собой. Дима был невероятно красив. Под тонкую хлопковую рубашку забирались нежные прикосновения бриза. Глаза отразили огонь свечей на столе.
– За рай только для нас двоих, – произнес Дима и протянул руку с бокалом. Часы блеснули при свете огней.
– За рай, – повторила Марина и улыбнулась. – Ты обещал, что расскажешь о своей жизни.
Она уловила немного разочарованный взгляд – он не хотел начинать этот разговор. Посмотрев на океан, Дима помял себе шею. Когда Марина уже думала, что он не расслышал вопрос, он ответил:
– Я расскажу тебе, – он замолчал, раздумывая с чего начать.
Прохладный ветер обдувал плечи. Она вздрогнула от холода или нетерпения. Дима быстрым движением подозвал официанта. Ей принесли плед. Он молчал, пока Марина накидывала плед и поправляла волосы. И вот, он, наконец, произнес:
– Мой отец умер вскоре после моего рождения. Я его никогда не знал, поэтому, до некоторого времени я и не задумывался, что у меня нет отца – это было для меня данностью, словно так и надо.
Матушка была Аскендит по крови, поэтому она была Ла Дэвлесс еще при жизни отца, а воспитание легло на плечи прислуги. Впрочем, никто не осмеливался перечить наследнику Дома Аскендитов, – горько хмыкнул Дима. – Шесть языков, художественное, музыкальное образование, точные, гуманитарные науки все мне давалось с легкостью. Сила Аскендитов развивалась стремительно.
Поступив в Академию в двенадцать, как и все, я слишком отличался от остальных: я был высокомерен, так как в доме, где жил, меня окружала прислуга; я был холоден, так как знал только это чувство.
Я был наследником Аскендитов. Грубо говоря, я был принцем. За мной следили и преклонялись. Меня боялись все, кроме моего старшего брата, но он был старше меня на десять лет и мы мало общались.
Кто же знал, что единственным человеком, кому было все рано на мой статус, окажется равная мне Ева.
Марина сжала пальцы. Ева… Везде в его мыслях была Ева. Она ходила призраком за ними. Марина в который раз осознала, что никогда не сможет сравниться с идеальной Евой и ревность кольнула ее.
– Прости, я не должен был упоминать ее. Что ты хочешь еще узнать?
