— Ну? — насмешливо произнес Эван, с удовольствием наблюдая, какое неизгладимое впечатление произвела на Андреаса Диана. — Что ж ты молчишь?
Его рука скользнула по алому шелку одежд женщины, погладила живот, опустилась меж покорно разведенных ног и чуть погладила там, и в тишине зала Андреас отчетливо услышал животный измученный стон.
Этот звук приятно кольнул его нервы, от него закипела кровь, и Звездный почувствовал, что его самого отрясет от возбуждения, а в штанах колом стоит член.
«Так жертва на дыбе стонет, — жестоко, с удовольствием подумал Звездный, испытывая невероятное, приятное удовольствие, исподлобья глядя в смеющиеся глаза князя. — Доведенная до состояния полоумного животного… беззащитная и беспомощная, у которой сил нет даже на то, чтобы кричать. Она лишь стонет, видя своего мучителя, и зная, что сейчас будет…»
Девушка конвульсивно задергалась, прихваченная за лобок ладонью Эвана, и Андреас понял, что она кончает. Только оттого, что Эван гладил ее — кончает, корчась, часто выдыхая, беспомощно распластанная на груди дракона. Над ее алой губой заблестели бисерины пота, показался алый нежный язык, мягкий и расслабленный, и князь, порывисто склонившись над ее раскрасневшимся лицом, прихватил этот язык своими губами, продолжая массировать ее лобок, заставляя ее беззвучно корчиться в его руках.
«Вот же мерзавец!» — яростно подумал Андреас, сгорая в пламени желания и мучаясь оттого, что нельзя сию минуту вынуть член и освободиться от лютого возбуждения, огнем пылающего в яйцах. Но он уже знал, что это видение — волнующее, тревожное. Возбуждающее, — будет долго преследовать его.
— Я пришел, — хрипло проговорил Андреас, как бы невзначай махнув веткой омелы, чтобы ее аромат, аромат ее изломанных листьев, одурманил дракона, — забрать свою женщину.
Эван изобразил удивление на своем лице.
— Твой дар, — жадно произнёс он, глядя на омелу, — конечно, очень дорог. Но даже он не стоит этой женщины. К тому же, ты называешь ее своей, но это не так. Я купил ее. Она выплыла ко мне. Это моя самка.
— Это вовсе не самка, — ответил Андреас хрипло, жадными глазами глядя на Диану. Небо великое, как теперь удержаться, как выполнить обещание, данное Итану и не взять ее, когда она окажется в его власти?!
— А кто же это? — удивился Эван.
— Я же Звездный колдун, — хрипло ответил Андреас. — Я могу путешествовать между мирами. Оттуда, из другого мира, я принес ее. Я не знаю, как называется их раса, только нет там драконов. Нет. Самки всегда белокожи и нежны. Они не становятся драконами ни на миг, не выплывают к мужчинам, чтобы продолжить род. Это не драконица, князь. Я себе ее притащил, хотел развлечься. Она, право же, мила. Действительно красива. Но она не твоей крови, она никогда от тебя не понесет. Она хороша для развлечений, и я хочу с ней развлечься.
**
Рука Эвана, ласкающая Диану, стала жесткой, он стиснул тело девушки так, что у нее дыхание перехватило. Он прижил ее к себе так сильно, будто дорогую вещь перед расставанием к сильно бьющемуся сердцу. Словно боялся, что сейчас кто-то или что-то, неведомая сила, вырвет ее из его рук.
Этот жадный и испуганный жест не укрылся от взгляда Андреаса, и колдун недобро усмехнулся. На его лице выписалось золе торжество, он вздернул подбородок и взглянул на Диану, переживающую последние отголоски наслаждения, уже смешивающиеся с ужасом.
Она не хотела расставаться с Эваном — это Андреас понял, увидев мольбу в ее глазах. Даже с перспективой вернуться домой, туда, в бассейн, вынырнуть с криком у знакомого бортика, выложенного плиткой — нет, не хотела.
В его родном мире, который он сам долго считал жестоким и суровым, как холодное море, она вдруг обрела то, чего была лишена дома — любовь. Там, в ее мире, под звенящими кронами деревьев обнимались парочки, встречая свою первую взрослую весну, а здесь драконы прикармливали самок, словно рыб в прозрачном пруду, и любви места в холодных сердцах не было.
Но Диане повезло. Тут — повезло. Она готова была раскрыть свое сердце. Ему ведь раскрывала; хотела получить от него тепло и ласку, защиту и понимание. Но он не оценил; не захотел. В отличие от Эвана, не смог разглядеть в ней настоящее, живое чувство. Да и просто не нуждался в ее любви.
Он просто хотел ее пометить; сделать своей, чтобы навсегда остаться в ее воспоминаниях несбывшейся, недосягаемой мечтой. Хотел тешиться. Время от времени воскрешая в памяти ее слезы — слезы по нему слезы тоски и разбитых надежд.
А теперь этих слез не было. Теперь его тщеславные надежды были разбиты, и он до судорог не хотел, чтобы Диана была счастлива. Не мог видеть в ее глазах радости. Просто не мог. Не мог стать в ее разуме серым, ничего не значащим пятном! Только не он!
Лучше пусть запомнит его навсегда как самое больше горе в своей жизни…
— Не драконица, — эхом повторил Андреас. — Не самка. Никакого потомства, никаких сыновей. Никаких острых зубов, никакой чешуи. Она не сможет защищаться и научить этому детей тоже не смогла бы. Только красивое, но бесполезное тело. Ты должен быть мне благодарен, князь. Я вижу, ты увлечен. Я понимаю твои чувства; она действительно красива и соблазнительна, и ты мог привязаться к ней сильнее и провести рядом с ней всю жизнь в ожидании чуда, но чуда бы не произошло. И ты умер бы, как не вовремя раскрывшийся цветок на ветке — бесплодным. Я мог это допустить; я легко мог сгубить твой род этим знанием. Знанием того, что рядом с тобой не чудо-рыбка, а чуждая нашему миру самка. Но я не стал.
Эван молчал, и Андреас, ободренный его молчанием, сделал шаг к трону.
— Поэтому я сегодня пришел к тебе с даром, — продолжил Андреас. — Чтобы задобрить тебя, чтобы успокоить твои чувства и остудить разум. Чтобы ты не держал на меня зла и простил эту самку за обман. Ты, конечно, можешь покарать ее и выкинуть обратно в море, которое тебе ее подарило, но я прошу тебя — просто отдай ее мне. Я знаю, у тебя есть другая Ирментруда. Не такая красивая, как эта, но она сильная и здоровая самка. Она строптива, но не ей спорить с природой. Она родит тебе сыновей. Эта — нет.
Он снова посмотрел колючим, внимательным холодным взглядом в лицо Дианы, враз побледневшее и ставшее испуганным и от этого некрасивым, и рассмеялся, смакуя каждый миг, наполненный ее страхом и болью.
«О да, Эван! Вспомни, что ты не розовая сладкая лужа! Вспомни, что ты — дракон! Вспомни, что в твоих жилах течет не только кровь, но еще и огонь с ядом! Покажи ей, как легко и без сожалений Драконы избавляются от разочаровавших их игрушек! Покажи свое сердце, холодное, как наше море! Выкини эту тварь в воду! — Андреас даже облизнулся, представляя себе беспомощные вопли тонущей девушки, оказавшейся посреди океана в одиночестве. Он дорого отдал бы за то, чтобы посмотреть на ее лицо в этот миг… — Она дорого заплатит за свои нелестные слова обо мне, за свое неуважение и за то, что посмела подумать, что у нее в этой жизни все будет хорошо… За то, что посмела заупрямиться и не выполнить мой приказ! Эта девка узнает, где ее место! Она должна была пресмыкаться и умолять вернуть ее домой в обмен на свои жалкие услуги! Ну, ничего; я смогу сделать так, что она будет сожалеть о тех днях, когда, черт ее дери, сосала мой член, когда я ей позволял это делать! Дождевой червь, говоришь? Ты будешь мечтать о праве прикоснуться к этому червю, ты будешь облизывать мои сапоги, чтобы я кинуло тебе кость, чтобы я прикрыл тебя от палящих лучей, чтобы я хоть как-то скрасил твое ужасное существование!»
Андреас замолк, и Эван, будто отходя от магии его обличительных, хлестких слов, упрямо мотнул головой — нет, нет!
— Нет, — звучно сказал он — и оскалился радостно, демонстрируя замершему от удивления Андреасу клыки. — Я не отдам тебе эту… самку.
— Не отдашь? — озадаченный, повторил Андреас. — Но… зачем тебе она?! Ты князь! Пристало ли тебе тратить на развлечения с пустышкой свою жизнь?! Молодые и крепкие самки — вот что тебе нужно, а не эта... ведьма. Она и касаться-то тебя не достойна!
