Комната была тихой. Тишина расползалась из-под кровати, тянула тёмные щупальца к очагу и высокому умывальнику с каменной столешницей, креслам, столику, комодам и сундукам. Йерин слишком много возомнила о себе. Она будто забыла об Улхасум Гатэ… «Вторая во дворце»… Следила бы лучше за Баканом, глядишь, не дошёл бы до дурмана. Камайя выругалась, потом ещё раз, зажгла светильник на стене, подошла к столику, где лежала пропитавшаяся вонью тетрадь, и наклонилась понюхать её. Уже почти не воняет. Хорошо.
Листы скользнули, изгибаясь. Она снова шла по Фадо, снова пила прекрасный ачте, который из-под полы продавал управляющий того постоялого двора. Снова ругалась с ковалем из-за саврасой, которая ни с того ни с сего начала щупать, и это задержало их на несколько дней, а Харан злился, предлагая продать кобылу, потому что в том постоялом дворе ему было очень шумно. Она ехала по волнистым дорогам сквозь рощи и тростниковые заросли, ела жирную свинину и ароматный рис, речную рыбу и первые овощи. Шагала на саврасой рядом с Хараном, который вдруг охнул, хватаясь за сердце, на подъезде к красному озеру, а потом весь день ронял всё из рук, смотрел мимо вещей и постоянно переспрашивал. Смотрела, как этот бородатый кретин боится подойти и заговорить со своей теперь уже женой, как пугает её своим ростом и размахом плеч, и изо всех сил терпела заносчивого мерзкого Тура, который видел лишь себя и своё отражение… Даже в глазах других людей.
Побег Алай, пожар в степи и гроза. Рикад. Ичим. Руан и то, о чём он напомнил ей - её свобода. Харан, который опять метался по стоянке с безумными глазами и ревел имя жены, а потом привёл её, и у обоих был тот самый взгляд, который они позже не отрывали друг от друга. Крики Алай, почти каждую ночь - «Харан! Они идут за мной!».
Улданмай. Полёт над степью и вонючие покои, безмолвные, покорные Заар и Далэй. Другой пир… Она пролистнула эти страницы, минуя воспоминания, которые могли принести боль, и замерла, потому что избежать её всё же не удалось. Пальцы в перстнях, керме в пальцах, её сердце в этом керме, в сладком медовом соке и мускусе.
Она захлопнула тетрадь и швырнула её в угол. У неё нет шести рук и красоты тысячи смертных дев, а её кожа не оранжевая. Чёрное, чёрное расползалось в тишине.
- Госпожа! - ахнула Вирсат, спеша за ней по коридору. - Госпожа, плащ! Тёплый халат!
Сталь застыла в глазах, но лезвие было повёрнуто не вовне. Сердце билось, пропуская удары, нанизанное на это лезвие, и под ногами были злые осколки разбитых зеркал, заледеневших, резавших ноги. Он запер ту дверь в старой комнате, но эта ещё не заперта. Пока не заперта.
- Госпожа…
Шуул не успел. Дверь закрылась за ней, и он не посмел последовать.
28. Кам.Время Йерин
Черное в тишине. Аслэг сидел на полу у очага, скрестив ноги, с закрытыми глазами. Камайя тихо подошла к нему. Сердце снова и снова сбивалось.
Она опустилась на колени рядом. Руки скользнули по чёрному халату. Аслэг вздрогнул и болезненно сморщился, потом зажмурился и сжал её, перетянул к себе, обхватывая руками и ногами. Он стискивал её до боли, вжимался носом в её волосы, потом схватил двумя руками за шею и свирепо вглядывался ей в глаза, но она закрыла их.
- Не мучай меня, - яростно сказал он, целуя её снова и снова. - Не мучай. Только не сейчас.
Камайя пропустила пальцы сквозь его волосы, прижимаясь к нему ещё крепче, отвечая на его поцелуи, жестокие, жгучие. Аслэг впился пальцами в её плечи, повалил на ковёр и прижал всем телом, почти не давая дышать.
- Я хочу разорвать тебя на части. - Тяжёлое горячее дыхание жгло ухо. - Хочу целовать тебя всю и придушить. Вбивать в этот ковёр и в матрас, пока дурь не вылетит из твоей головы, и терзать, как ты терзала меня всё это время, не подпуская к себе.
Камайя выгнула шею, подставляя под его губы. Аслэг яростно дёргал тесёмки её халата и нижнего платья, они отлетали в стороны, ткань трещала, а он рычал, кусая её губы и шею, обдирая её спину об жёсткий ковёр.
- Я ни при чём.
Она лежала на кровати, куда он перенёс её чуть раньше, и потирала запястье, на котором остались глубокие следы от его ногтей.
- Я знаю. Я знаю. - Он придавил её к кровати и прижался лбом к её лбу. - Не говори ничего. Молчи.
Слова были не нужны. Ночь чернела за окном, и два светильника на серой стене, мерцая, коптили стеклянные колпаки. Аслэг прижимал её к себе, пальцы впивались в спину, но она лежала молча, вдыхая его запах, смешавшийся с её, и слушала биение сердца. Своего или его?
- Ты не пошёл на пир. - Это не было вопросом, и ответ на эти слова она знала. - Что теперь будет?
- Завтра Бакан станет первоочерёдным наследником. Я стану вторым. Буду пытаться восстановить расположение отца. Ходить на проклятые пиры. Пить. Стараться не совершать того что он сочтёт ошибками. Уберу некоторых своих людей… Дай руку. Хочу касаться тебя, пока ты снова не оттолкнула меня.
- Йерин пришла подарить мне помилование. Хотела подрядить меня следить за тобой и окорачивать твои стремления.
- Естественно, ты согласилась.
- Нет, но она думает, что да. Она собиралась сделать так, чтобы завтра вскрылись новые обстоятельства этого отравления. Аслэг, она подставит ещё кого-то.
Аслэг коротко выдохнул. Камайя ладонью, лежащей под его щекой, почувствовала, как он сжал челюсти.
- Накар подставил Харана. Тур признался. Нет. Не отодвигайся. Накара мы поймали, но он пьян настолько, что не помнит, как его зовут. Он бродил на днях вокруг лечебницы и кричал угрозы Туру. Караульные опознали его.
- Значит, Харана выпустят?
- Если Йерин не решит «окоротить», как ты выразилась, мои стремления таким способом. Через моего су-тууса.
Камайя обняла его ещё крепче.
- Может, устроить ему в этом случае побег?
- Да. Придётся отбивать его силой. Камайя, кому принадлежит та книга с тайником? Я не могу трогать Бакана, но нужно найти источник этой заразы.
- Аслэг… Саурт давал твоему отцу… у него есть жидкое зелье с тем же дурманом! Где-то ведь он берёт его?
- Саурт… Будь проклят этот Саурт! - Аслэг дрожал от ярости. Камайя стиснула его до боли в руках. - Не послушал Аулун! Будь проклята эта Йерин! Вот что бывает, когда пытаешься хвататься за всё и сразу! Я убью того, кто стоит за наёмными бандитами и за этим Гауком!
- Стоит за Гауком...
- Ему дали сбежать. Один теларец нанимал людей на юге, а этот Гаук - на севере. Им за это платил кто-то узкоглазый. Теларца ищут. Мы ждём, что Гаук побежит предупреждать этого нанимателя.
Камайя приподнялась на локте и недоуменно наморщилась.
- Узкоглазый? Прости за прямоту, но у вас тут девять из десяти более чем подходят под это определение, кроме таких, как ты или Харан.
- Он сказал, не хасэг. Кутарец или…
- Или из Фадо. - Камайя закрыла глаза, потому что он снова дотянулся до её губ. - Аслэг…
- Ты пришла утешить меня, так утешай. Мы с тобой пока ещё живы. Я хочу чувствовать себя живым и не думать о том, как кто-то уходит. У меня больше ничего нет, кроме этого дыма в руках. Ничего не осталось. Только этот миг и ты в моих руках.
Она была в его руках, и они оба были живы. Камайя закрыла глаза и прижалась к нему, выгибаясь, переплетая пальцы с его пальцами, спутывая дыхание и волосы, притягивая его за шею, потому что этот миг и биение его сердца - всё, что было у неё.
Робко, робко свет вползал в комнату. Серые стены светлели, сумрак отступал к двери. Мускус смешался с ягодами, сил не было, но и сил разжать объятия - тоже.
- Ох… - Под пальцы Аслэга попались ссадины на спине Камайи, сбитой об ковёр, и рука замерла. - Я…
- Мы живы, помнишь? - Она схватила его запястье и с силой сжала. - Значит, это заживёт. Это пройдёт. Раны тела заживают. Смотри. Твои руки в грозовой туче. - Она улыбнулась, и Аслэг стиснул пальцы, сминая её волосы. - Ты поймал её.
- Что теперь…
- Не надо. Не надо, Аслэг. - Стены светлели, но внутри темнело с каждой минутой, на которую отодвигался тот миг, когда дверь отрезала их от мира. - Не мучай меня.
