В детстве я любила гулять по лесу. Зарослями лопухов, папоротника и репейника меня не удивить, и всё же, продираясь вдоль забора, я ругала себя, не стесняясь выражений. Измучилась, проголодалась, обожгла руку крапивой и теперь то и дело ловила себя на том, что тру запястье, почёсывая зудящую кожу. Ну зачем идти одной? Не хотела дожидаться Кофра, можно было у его величества попросить сопровождающих. Неужели Алиан отказал бы в такой малости? Ведь он первый заинтересован в том, чтобы с его верноподданного сняли проклятье!
Свернув за угол, продолжала пробираться вдоль забора, но не находила даже щели, чтобы посмотреть, что за ним. Тогда можно было бы представить это место и перенестись, наплевав на предупреждение Видящей не перескакивать понапрасну. К несчастью, колдунья оказалась весьма предусмотрительной и тщательно спрятала своё жилище от любопытных глаз. Мне приходилось подавлять в себе желание вернуться. Сколько ещё придётся топать вокруг — неизвестно, а позади хотя бы трава примята! Из одного лишь упрямства продолжала идти вперёд. Ещё меня подстёгивала мысль о том, как я расскажу о попытке снять с мужа проклятье королю. Вот посмеётся, наверное, узнав, что я прогулялась вдоль забора и повернула восвояси.
К моей радости, впереди показался угол, свернув за него, возликовала. Нет, входа в ведьмину крепость не обнаружила, но позади усадьбы стоял светлый сосновый бор, ноги утопали во мху, усыпанном старой хвоей и раскрытыми шишками. Идти было сплошным удовольствием, никакие восточные ковры с самым мягким и длинным ворсом сравниться не могли. Я даже побежала, не забывая время от времени долбить по доскам забора и кричать так, что едва не охрипла. На производимый мной шум никто не реагировал. Я снова свернула и опять попала в травяные джунгли. Хотелось сесть, привалиться спиной к забору и подремать. Устала ужасно. А ведь ещё возвращаться в город! И самое обидное: возвращаться ни с чем.
Как можно жить, не имея выхода наружу? Что имел в виду конопатый паренёк, говоря, что ведьма не принимает? Сейчас не принимает или вообще? Если сейчас, то, возможно в другое время, калитка в её заборе существует? По логике получалось, что я пришла в неудачный момент. Колдунья заперлась от внешнего мира. Но не могу же я сидеть тут бесконечно? Надо хотя бы выяснить, когда «ведьма принимает». К овражку я выходила с твёрдым намерением вернуться в деревню и выяснить у добросердечного мальчугана расписание приёмных дней колдуньи.
Делать этого не пришлось. Из-за усыпанных неспелыми ягодами кустов я услышала песню. Голос был удивительно знакомым. Красивый низкий баритон. Гульнаро? Я припустила бежать, поминутно рискуя запутаться в высокой траве и пропахать по ней носом. К мостику мы подошли одновременно. Гульнаро со стороны деревни, а я от ведьмина забора.
— Баронесса? — вытаращил глаза партнёр по цирковым выступлениям. — Какими судьбами?
Глава 29
— Я к ведьме. А ты? Вернулся в семью?
Улыбка сползла с загорелого лица мужчины. Он скрестил руки на груди и, выставив ногу, замер в горделивой позе:
— Не знаю, что тебе наговорили цирковые, только я жену не бросал. Лоратта сбежала. Пришлось искать. Это да.
Похоже, он не помнил последнюю встречу, когда я приходила за своими вещами к Тирли. Ну да ладно, теребить самолюбие бывшего напарника в мои планы не входило.
— Рада, что у вас всё хорошо. — Я кивнула и указала на глухой забор: — Она здесь?
— Зде-есь, — неторопливо кивнул Гульнаро. — Зачем тебе? Тёща не любит гостей.
— Хм. Собственно, они мне обе нужны. Помоги попасть в дом, пожалуйста.
Он собрал кожу на лбу в гармошку и уставился на меня, шевеля то одной, то другой бровью. Подвижная мимика кричала об усиленной и непривычной работе мысли. Меня бы это, пожалуй, развеселило, если бы ни сомнения, что Гульнаро согласится помочь. К счастью, принимать судьбоносное решение новоиспечённому кузнецу не пришлось. Звонкий женский голос окликнул его:
— Гуля, где ты застрял? Стынет обед.
Обернувшись, я увидела черноволосую женщину, чертами лица немного напоминавшую Лоратту. Выглядела она очень молодо, за старшую сестру можно было принять, но никак не за мать моей подруги. За спиной брюнетки была распахнута широкая калитка. Так и есть! Иллюзия сплошного забора для посторонних глаз. На Выселках, похоже, все пользовались этой уловкой в той ли иной степени.
— Иду-иду, — пропел Гульнаро так сладко, что у меня по спине толпой помчались мурашки.
Он двинулся вперёд, а женщина, томно улыбнувшись, повела рукой в мою сторону:
— Поклонница у тебя новая, смотрю?
— Лораткина подруга, — всё той же патокой поливал уши тёщи зять.
Я, не дожидаясь финала их диалога, рванула к проёму. Мне надо заглянуть во двор. Если перед носом захлопнут калитку, смогу позже перескочить в дальний уголок, лишь бы рассмотреть и запомнить.
Своим резким манёвром я обескуражила хозяйку. Опасаясь, что я смету её, она отступила и дала возможность заскочить за забор. Сделав по инерции три шага, я остановилась и огляделась.
— Там у вас в цирке все девки такие ненормальные? — бесцветно поинтересовалась ведьма.
— Нет, только эта, — отвесил мне комплимент Гульнаро.
Он направился к стоящей на углу дома бочке, наполненной стекавшей с крыши дождевой водой, скинул по пути льняную рубаху, бросил её на завалинку и принялся плескаться, громко отфыркиваясь.
— Лора! Корми мужа! — крикнула ведьма, скрываясь в доме.
Я стояла столбом. Ноги подрагивали то ли от усталости, то ли от нервного напряжения. Неужели получилось? То, что я попала-таки во двор к ведьме, уже казалось половиной успеха.
— Ро-о-ома-а… — в дверях показалась Лоратта. Животик у неё заметно округлился, на бледном лице темнели пигментные пятна. — Гулёна, иди в столовую, я подала обед, — сказала она мужу и, переваливаясь уточкой, пошла ко мне.
Мы обнялись, выпирающий живот беременной подруги коснулся меня, и я ощутила прилив нежности:
— Как ты, Лора?
— Нормально. Голодная?
— Умираю просто.
— Идём в кухню. Не люблю с ними обедать.
Печь ещё не остыла, в кухне было жарко, Лоратта распахнула окошко, завесив его газовой гардиной, чтобы не напустить мух. На выскобленном добела сосновом столе скоро появилась наполненная наваристой похлёбкой миска и деревянная ложка. Я наспех умылась у рукомойника, осушила лицо салфеткой и уселась на лавку. Подруга устроилась напротив, положив на тарелку для себя горстку тушёных овощей. Я, не особенно разбираясь, из чего приготовлено предложенное мне блюдо, ела и нахваливала.
— М-м-м… в королевских дворцах такого не подают!
Лоратта, пользуясь тем, что я занята едой и слушаю её, рассказывала о причинах возвращения к матери. Получилось всё случайно. Как-то застав мужа в пикантной ситуации, она сгоряча прокляла его:
— Представляешь, я иду, а он в углу с ассистенткой обжимается. И хоть бы смутилась эта вертихвостка! Так нет, говорит: не переживай, у беременных мужья часто налево ходят! Представляешь? — Лоратта смахнула слезу и продолжила: — Мне б её проклясть… но это оправдание, что, мол, в порядке вещей тяжёлой жене изменять, взбесило меня просто.
Наслав на супруга «вечный хмель», она спохватилась. Ведь лишила его профессии. Гульнаро не мог ни пить, ни есть, чтобы не запьянеть. А в нетрезвом виде на арену выпускать его не могли. Лоратта пыталась снять проклятье, но это оказалось сложнее.
— Видишь ли, проклясть-то каждый может, а вот вспять повернуть… — вздыхала она, ковыряя ложкой остывшие овощи. — Пришлось матери в ноги падать.
— Говорили, ты сбежала.
— Нет. Хотела, чтоб она помогла Гульнаро от проклятья очистить.
— Так помогла, я вижу.
Лоратта кивнула:
— Сначала наотрез отказывалась. Она мужиков терпеть не может. И меня не отпускала. Ничего, говорит, родишь — воспитаем, не впервой безотцовщину растить. Ведь и меня она так, от первого встречного. Хотела мамаше внука подарить, чтобы та перестала чужих мальчишек воровать. Да только хуже сделала. Как девка родилась, бабка окончательно умом поехала.
