Максима снова пришлось вести в новый детский сад. Сначала он капризничал, но как только узнал, что в садике есть бассейн, начал сам вставать по утрам и собираться. Максим стал любить всё активное и спортивное, я дала себе слово, что, как только появится возможность, я поведу его на какую-нибудь секцию по его желанию. А пока меня снедало чувство вины перед сыном, хотя он выглядел вполне счастливым и жизнерадостным ребёнком: наши с ним хлопоты он превращал в игру, всегда предлагал мне помощь, ходил со мной навещать Дилана.
Максим быстро рос, почти каждый день учился чему-то новому, любил помогать мне, говорил, что он мужчина. Иногда его речи звучали так трогательно, что я пускала слезу от умиления. Моё обожание сына не знало предела, наши отношения были полной идиллией.
Наконец, мы завершили переезд на новую квартиру. Обстановка была вполне себе ничего: комнаты раздельные, на окнах стеклопакеты, в наличии стиральная машина, холодильник, диван, шкаф, микроволновка и даже телевизор.
Привезли Дилана, переустановили аппараты. Я выделила для него отдельную комнату, однако выяснилась ещё одна деталь, касающаяся плановых и внеплановых отключений света: нужен был блок бесперебойного электропитания, благо, его стоимость была значительно ниже аппарата вентиляции лёгких.
Максим всё время крутился рядом, он сказал мне, что будет часто проверять, в порядке ли папа. Это был очередной укол моего сознания: сын нуждался в отце.
Не знаю наверняка, было ли это как-то связано, но после переездов меня повысили в должности в больнице, теперь я сидела в регистратуре, принимала звонки и выполняла некоторую секретарскую работу. Зарплата тоже поднялась с 15 до 25 тысяч; приятная мелочь, однако я уже подумывала о том, чтобы уволиться: Дилана там больше не было, за ночь в клубе я зарабатывала столько же, сколько за месяц работы в больнице, да и ездить теперь стало неудобно, больше накладок. Я решила поработать месяц и посчитать расходы. Да, будь у меня только работа в больнице, я осталась бы в глубоком минусе, а Дилан был бы уже мёртв. Так странно: из-за танцев всё началось, и с их же помощью я могла хоть как-то держаться на плаву.
В декабре я взяла отпуск в больнице, а затем уволилась: слишком уж резкое несоответствие затрачиваемых сил и получаемой за них платы.
Как и летом, накануне Нового года я отчётливо понимала, что мне даже на пару дней не уехать в Нижний Волчок. Уже почти год Максим мог поговорить с бабушкой Мариной только по телефону, я и сама соскучилась до слёз, очень хотелось выговориться.
В моём графике была рассчитана каждая минута, не бывало такого, что я просто сидела и бездельничала, напротив, часто я экономила время в ущерб сну.
Сессия довела меня до нервного истощения: как-то вечером мне стало настолько плохо, что моё состояние до паники напугало Максима, он плакал и просил меня вызвать скорую помощь; я его, как могла, успокоила, накидалась таблеток и легла спать, не завершив дела. Болеть было некогда, на лекарствах и энергетиках я кое-как справлялась, ведь от меня зависели и Максим, и Дилан, и я сама.
В своих мечтах я видела, как мы покидаем этот ненавистный город втроём, и этот кошмар остаётся в прошлом. Мечты придавали мне сил.
Каждое утро и каждый вечер я делала Дилану противопролежневый массаж, сперва это было морально тяжело для меня, ведь раньше я знала его сильным, самодостаточным, а теперь его сковала немощь. Однако спустя несколько дней процедуры вошли в привычку, переживания исчезли, хотя у меня по-прежнему оставалось предчувствие, что ключ к выздоровлению Дилана где-то рядом, совсем на поверхности, только я его почему-то не нахожу.
Сессию я сдала еле-еле на четвёрки, честно говоря, если бы поставили хоть одну тройку, у меня не нашлось бы сил, чтобы пересдать её на более высокий балл.
Чувство стыда относительно учёбы и танцев притупилось, а точнее, я вовсе перестала испытывать его, на смену ему снова пришла апатия. Я свела свои эмоции к минимуму, так было легче переносить мою реальность. Так как на неделе у меня появилось больше свободного времени, я стала выходить и по будням, правда, в эти дни максимум, что у меня получалось заработать, — это 5 тысяч, но и это тоже деньги. За месяцы жизни в Москве я хорошо научилась считать свои деньги и планировать расходы, а ещё на каждого своего клиента я теперь смотрела, как на потенциальный источник дохода, и чем лучше я работала, тем выше было моё вознаграждение.
Состоятельный господин, заказывавший приватные танцы, всё настойчивее искал моего внимания, и то, что я гожусь ему в дочери, его только возбуждало. Мне поступило предложение стать его спутницей, стареющий богатенький господин также попросил меня не давать поспешного ответа, написал на листке сумму: 50000 рублей. Я рассмеялась и, поправив маску, встала из-за столика и ушла. Мне даже не хотелось вылить ему в лицо недопитый сок, такой уж здесь контингент, я с самого начала знала, куда и на что иду. Однако я понимала, что, скорей всего, потеряла своего самого денежного и постоянного клиента.
По дороге домой я думала: «А что если бы я согласилась?» — и тут же прогнала от себя эту мысль.
Но в следующую пятницу мой щедрый клиент снова заказал меня. После танца он любезно препроводил меня в какой-то кабинет, в котором я никогда раньше не бывала. Похоже, у него имелось знакомство с руководством клуба, и он показал мне это неспроста.
— Садись, лапуля, снимай маску. — ласково позвал он.
— Спасибо, но маска останется на моём лице. — холодно и уверенно ответила я.
— Отчего же?
— Относитесь к ней, как части меня.
— Дикарка! Великолепно! Ты обдумала моё предложение?
— Я отказываюсь.
— Я в тебе не сомневался! А теперь позволь рассказать тебе, почему ты примешь моё предложение: я всегда так или иначе получаю то, чего хочу; я завоеватель, если тебе угодно; а ты — девочка приезжая, живёшь бедно, наверняка студентка, самостоятельная, работа тебе жизненно необходима. Уверяю тебя: в этом нет ничего постыдного, я предлагаю тебе взаимовыгодный союз, я умею быть щедрым.
— Не убедили. — продолжала дерзить я.
— Работу сохранить хочешь? — уже грубым тоном спросил мужик.
Я застыла на месте и почувствовала себя пойманной в сеть. За сколько он там хотел купить секс со мной?
— Что скажешь, лапуля? Ты выбираешь выгодную сделку или хочешь остаться совсем без работы?
— У меня будут условия.
— Нет, я не очень-то люблю, когда мне выдвигают условия, предпочитаю всё контролировать сам.
— Тогда катитесь к чертям со своими угрозами!
Я вышла и вернулась к работе. Что-то подсказывало, что со мной не шутили, я на самом деле рисковала потерять работу. Таких, как я, в Москве тысячи, от меня даже не потребовали паспорта, когда я устраивалась, я могла придумать себе любое имя, это никого не стало бы волновать.
Домой я возвращалась в расстроенных чувствах. На улице морозило, внутри у меня тоже появился озноб. Какого-нибудь достойного выбора у меня не было. Страх перед грядущим гнал прочь сонливость и помогал мне думать, но всё равно хотелось умереть, и я бы, конечно, решилась свести счёты с жизнью, если бы мне не было, ради кого жить. А дома ждал Максим, моя самая большая радость и любовь.
В эту ночь я ещё больше возненавидела город, в котором живу, и его жителей. И вроде ещё ниже ситуация опуститься не могла, но опустилась. Маме не расскажешь и обратно в Краснодар не вернёшься… Хотелось кричать матом в окно автомобиля и реветь. Если бы я верила в Бога, то прокляла бы его в эту ночь. И я собралась с последними силами и задала себе самый страшный вопрос: «Готова ли я согласиться?».
Дальнейшие события дали мне понять, что выбора у меня не было вообще. Все три дня до смены в клубе я жила, как на иголках, можно было ожидать чего угодно.
Работать в ту ночь не пришлось: меня обвинили в том, что я оскорбила одного из постоянных клиентов, и что он потребовал моего немедленного увольнения. Так как клуб дорожит своими клиентами, в моих услугах заведение больше не нуждается. Мне также предложили принести оскорблённому господину свои извинения, дали его визитку: «Хамов Игорь Евгеньевич». На следующий день я позвонила старикашке, но никто не взял трубку. Дозвонилась я до него только в субботу.
