собой. Тонкие лепестки не сгорают, лишь сворачиваются от жара. А за ним ревет на тысячу голосов беспощадный огонь.
Всего за четверть часа или за пару минут где-то там, где он по-прежнему сидит за столом, вся комната превращается в пепелище. Только толстое полотно двери способно задержать разбушевавшееся чудовище. Петли нагрелись так, что теперь светятся красноватым. Не иначе два дьявольских глаза, не пускающих его обратно. Ручка тоже раскалилась, а позолота с нее полностью слезла, обнажая радужную поверхность. Дверь заклинило. Мужчине даже не надо проверять это, чтобы убедится в своей правоте. Огонь все еще бесится, все еще пытается захватить последние уцелевшие кусочки, но его мощь постепенно ослабевает.
– Проверь кухню! – кричит кто-то за дверью.
– Никого! – доносится глухой мужской голос.
– Раз, два, три!
Дверь сотрясается от удара. Потом еще от одного, а на третьем, как выполнивший свой долг последний защитник крепости, валится внутрь. Пламя, получив новую порцию воздуха, делает глубокий вздох, расправляет свои громадные легкие, а потом выдыхает, демонстрируя пожарным свою ненасытную пасть.
– Тише, тише, – уговаривает его первый.
– Врубай, – разрешает второй, и монстр захлебывается пеной и водой. Рыжий монстр давится, сворачиваясь у ног людей в защитных костюмах послушным котенком. А потом вовсе исчезает, оставляя после себя разгром.
Теперь Сандерс может увидеть все разом, всю спальню. И перед тем, как вернуться, к нему приходит нелепая мысль: «Она похожа на зарисовку углем».
Роман просыпается на полу мастерской. Холодно и жестко. Но встать не хватает сил. Приходиться сначала согнуть ноги в коленях, потом упереть руки в пол, и лишь потом оттолкнуться всем телом.
Да, ему надо поесть. И поспать не здесь, а в нормальной постели. Но для начала ему надо позвонить.
Меня привлек слишком громкий звук работающего телевизора. Даже льющийся из крана поток не мог его заглушить. Оставив в покое недомытую тарелку, я вытерла руки о передник и прошла в гостиную. Муж сидел на диване, теребя левое ухо и быстро-быстро нажимая на козелок [26]. Не характерное, прямо скажу, для него занятие. При этом лицо Славы попеременно отображало растерянность и задумчивость.
– Сделай потише, – крикнула я от двери.
Бесполезно. Пришлось подойти вплотную, взять пульт и самой убрать звук до приемлемой громкости. Только тогда на меня подняли глаза и как-то беспомощно произнесли:
– Не пойму, в чем дело. Такое впечатление, что внутрь попала вода.
– Откуда бы? Или ты сегодня голову мыл? – присела я рядом. – Убери руку, я гляну. На вид все в порядке. Не болит?
– Да нет. Совершенно не больно, просто… я хуже стал слышать, – вздохнул муж. – Извини за шум, просто хотел проверить кое-что. Да, когда прибавляю громкость, лучше. И все-таки такое впечатление, будто в ухе что-то переливается. Когда наклоняю голову – немного больше, когда прямо держу – меньше.
– И давно это? – Я не слишком беспокоилась.
– Бульканье? Да нет, где-то с обеда. А вот слух… – Слава откинулся на спинку дивана, поерзал на месте, что-то соображая в уме или пытаясь вспомнить. – Если подумать, то уже довольно давно.
– Давно? И ты молчал? – Вот теперь я почувствовала нарастающую тревогу.
– Просто раньше я этого как-то не замечал. А вот недавно обратил внимание, когда с работы ехал. Обычно у меня громкость магнитолы выставлена где-то на двадцать-двадцать три, а тут по радио хорошую песню крутили, хотел погромче врубить, а там и так тридцатка. Но думаю, это нормально. Ты же знаешь, какая в нашей машине звукоизоляция. Да и с возрастом у людей слух притупляется. Я тут смотрел одну передачу про наушники, насколько они опасны…
– Но ты же не пользуешься наушниками, – перебила я.
Слава всегда твердил, что хорошую музыку нельзя слушать тихо. И порой, когда попадалась какая-нибудь из его любимых мелодий, выкручивал громкость радио до сорока процентов. В таких случаях я хваталась за голову и умирающим голосом просила смилостивиться над нашей старушкой маздой. Мол, она, бедняга от таких децибел развалиться прямо на дороге может. Отчасти это было шуткой, отчасти – нет. Пару раз я чувствовала, как дребезжат стекла от напора звука. Но пытка продолжалась обычно не долго: от трех до пяти минут. За столь короткий отрезок времени вряд ли возможно настолько подорвать свой слух.
– Перестань, – Слава обхватил руками мое лицо, рассматривая его то с одной стороны, то с другой. – Нет-нет, только не этот взгляд. Лерик, мало ли что от чего там булькает? Все нормально. Родная моя, не переживай так.
– Вот что ты за человек? – вырвалась я из его мягких объятий. – Сначала напугаешь до чертиков, а потом уговариваешь не волноваться! Если все так, как ты говоришь, это бульканье само собой не пройдет. Так, запишись завтра к врачу, понял?
– Чаю? – попытался улизнуть муж от ответа.
– Понял? – настойчиво повторила я.
– Понял. И все же, заварить чаю?
– У меня там посуда не домыта.
Возвращаться на кухню и домывать оставшиеся тарелки и чашки не очень хотелось. А вот желание оставить грязную работу на завтрашнее утро, а сейчас посидеть перед телевизором с чашечкой дымящегося напитка, возрастало с каждой секундой. Почувствовав мои метания, Слава предложил:
– Я после все сам помою. Отдохни.
– Ай, – недовольно цыкнула я. – Свежо сказание, да вериться с трудом. И почему я до сих пор тебя взашей не выгнала, а? Толку от тебя никакого. Только расстройства одни. Надо было слушать маму. Она правильно говорила, что брак – это тот же бизнес, и прежде чем выходить замуж, надо сначала просчитать все возможные риски. В девяносто девяти процентах случаев оно того просто не стоит.
– Твоя мама – мудрая женщина, – кивнул Доброслав.
– Вот именно, – не отрывая взгляд от телевизионного экрана, подтвердила я. А уже в следующее мгновение оказалась лежащей на спине. Надо мной угрожающе нависали с явным намерением затискать и зацеловать до потери сознания. – Нет, нет, не… Оу! Все, стой, стой, там что-то интересное показывают!
Слава оторвался от моей шеи, повернув голову в сторону говорящего ящика. Я воспользовалась этим, отпихнув его и возвращаясь в сидячее положение. На этот раз победа осталась за ним, долго бухтеть и обижаться после таких «нападений» я не могла, чем и пользовался этот коварный тип.
Пока я восстанавливала дыхание, он снова сделал телевизор чуть громче. Заканчивались восьмичасовые новости. Мне хватало всего раз в неделю посмотреть какую-нибудь информационную программку, исключительно для того, чтобы убедиться, что я не проспала третью мировую или выход очередного пакостного закона. А так вполне удовольствовалась информационной лентой в интернете, обычно пробегая лишь по
