встаю! Заткнись!
Здравствуй, сука, новый день. Господи, как мне все это обрыдло…
Глава 22, в которой Марк ищет сапог
— Милорд! Милорд Денфорд!
Тощая старуха в обтрепанном пуховом платке кинулась под копыта коню и вцепилась мне в штанину. Ворон загарцевал, и я натянул поводья одной рукой, второй отдирая от ноги взбесившуюся бабу.
— Чего тебе? Пошла прочь!
— Сэр Марк! Милостивец вы наш!
Ого. Милостивец. Драпать нужно, и срочно, пока просить не начала. Если тебя с порога милостивцем величают, это не к добру.
— Пусти стремя! Пошла вон!
— Милорд! Защитник вы наш! — заблажила чертова баба, волочась за мной по улице, как хвост за бычьей задницей. — Оборонитель!
Вокруг начала собираться толпа.
Я сжал зубы и изобразил на перекошенной роже милостивую улыбку.
— Чего тебе, женщина?
— Куры дохнут! Давеча пять, а до того еще десяток! Скоро все полягут!
Да где ж вы беретесь, придурошные? Полнолуние неделю как миновало!
— Я тебе что, куриный лекарь?! Пошла прочь! — я тронулся с места в надежде, что старуха не побежит следом. Седины идут рука об руку с телесной слабостью.
— Так не болеют они, милорд! Зверь их ест! — настырная карга трусила за конем так резво, что было очевидно — нет, к ней седины пришли в одиночестве. Слабость отстала сильно, лет так на двадцать.
— Заплати крысолову!
— Так если бы крыса! Чудо какое-то мохнатое. И я видела, и дети. Бурое, с глазищами, так и скачет, так и скачет!
Да уж. Небывалый зверь. Бурый и с глазищами.
— Ты что, не знаешь, что с лисами делают? Ступай прочь и не задерживай!
Я наконец-то особенно удачно брыкнул ногой, дурная баба выпустила мою штанину, и я пришпорил Ворона. Бегство позор, но отступление — стратегия.
— Мило-о-о-о-орд! Подожди-и-и-ите!— неслось мне в спину.
А вот хрен тебе.
Дверь была приоткрыта. Я на всякий случай сначала постучал, потом заглянул.
— Вилл?
В глубине дома что-то загрохотало. Я решил считать это приглашением и вошел.
— Ты что делаешь? Помочь?
Грохотать я тоже могу. Что-то, а это у меня получается.
— Помогальщиков тут как раз и не хватает.
Саксонка выперлась из кухни и перекрыла коридор наглухо, как чоп в бочке. Вот кого надо на ворота ставить, а не олухов моих полудохлых. Враг не пройдет! И друг не пройдет. И вообще никто не пройдет, потому что нечего тут всяким шастать.
Ну что за день. Откуда повылезли все эти мерзкие бабы?
— Чем болтать, лучше бы госпоже помогла.
— Госпожа сама справляется. А без дела под ногами путаться я не обучена, — служанка презрительно поджала губы. — Может, откушаете чего, пока госпожу ждете? Вы же тут все время… кушаете.
Вот же сука скаредная. Я сжал кулаки. Разжал. Глубоко вдохнул.
— Нет, благодарю. Ступай, занимайся, чем занималась.
Хрен я у тебя из рук миску возьму. Ты же в нее плюнешь.
Саксонка переступила с ноги на ногу, ее могучие груди колыхнулись.
— Я вот сейчас в кухне прибираюсь, полы мою. Так представляете, какой-то паршивец плошку с медом перевернул, засохло все так, что не отдерешь. Может быть, гость какой? Перевернул и не сказал, так и оставил за столом валяться. Госпожа, конечно, радушна — но у некоторых же совершенно совести нет.
Подумаешь, там того меду было ложки две, не больше! И не оставлял я плошку, а просто забыл.
— Это твоя работа, женщина. Или мне тебя пожалеть?
Служанка фыркнула, смерила меня полным отвращения взглядом и удалилась на кухню, презрительно покачивая необъятной задницей.
И за что она меня так не любит? Что я ей сделал?
Из сумрака нежилых комнат опять загрохотало. «Твою гребаную мать!» — выкрикнул высокий женский голос, и что-то хрустнуло.
Да что она делает? Шкаф двигает? Дверь навешивает? Пришибло ее этим шкафом, что ли?
— Вилл, ты цела? Не трогай там ничего! Я сам!
В каминном зале какой-то придурок передвинул стол. Конечно, я врубился в него с разбегу, и дальше захромал, ругаясь под нос и потирая бедро. Два колченогих на один дом — это уж точно перебор.
И почему не открыть ставни? Ну не живешь ты в этой комнате, так что? Обязательно ее в склеп превращать?
В спальне царил хаос. У меня, конечно, тоже бардак бывает, но Вилл меня обошла вчистую. У меня вещи только на полу валяются, у нее же висели в воздухе. Остановившись на пороге, я проводил взглядом проплывающий мимо сапог.
— Что у тебя творится?
Преклонившая колени у сундука Вилл дернулась и звонко треснулась головой об откинутую крышку. Сапог резко вильнул, чуть не засадив мне каблуком в глаз.
— Денфорд! Тебе обязательно подкрадываться?
— Шутишь? Я в доспехах, у меня подошвы гвоздями подбиты, и я тебе кричал!
— Я не слышала. Проходи, садись, — парящее барахло разошлось, как воды в море египетском, освобождая проход к кровати.
— Что тут происходит? — я откинул одеяло и примостился на краешек. Котта была не то чтобы грязная, но седло — это вам не золотой трон. Дремлющая на подушке Колючка, завидев свободные колени, встрепенулась и пошла на штурм, победно задрав хвост. Глаза у нее были круглые и бессмысленные, серые, как речная галька.
— Собираюсь. Где чертов второй сапог? Все перерыла. Ты не видел, куда я сунула эту дрянь?
Я задумался. Что-то такое вспоминалось. Плавало на краю сознания. Сапог. Сапог… Я снял Колючку с колен.
— Сейчас.
Опустившись на четвереньки, я сунул руку под шкаф.
— Там нет, я смотрела.
— Да погоди ты.
Ладонь натыкалась только на пыль, обрывки бумажек и желуди, которые так любила гонять Колючка. Желудей было много. Очень много. Будущая, мать его, дубовая роща. Все. Хватит. Больше не буду эту дрянь из лесу таскать. А служанку гнать надо отсюда к хренам собачьим. Убирает она! Полы моет! Да я лучше убрать могу!
Я лег на живот и просунул руку поглубже. Пальцы наткнулись на мягкую кожу. Потянув, я выволок покрытый слоем пыли сапог. Из голенища выкатился одинокий желудь.
— Вот. Держи.
— Ух ты! — Вилл отобрала у меня сапог и села на пол, опершись спиной о сундук. — Как он там оказался?
— У твари блохастой спроси. Она сапоги за шнурки по всему дому таскает.
— Мог бы и отобрать.
— Так я
