Здесь нет времени.
И нет свободы. Снова влажные стены ямы. И решетка, которая скорее ощущается, нежели видна.
— Именно, дорогой, — она щекочет шею, поглаживает натянутую струну артерии, оставляя едва заметные царапины.
Отстраниться не выйдет, горло прикрыть тоже: вилка, упершаяся в подбородок, не позволит опустить голову. Но эта боль привычна.
Разве во сне можно ощутить боль?
— Но тебе хочется, да? Тяжело в темноте, я понимаю. Я даже сочувствую, хотя ты вряд ли поверишь.
Права. Не поверит.
— Ты так жаждешь увидеть хоть что-то, кроме этой ямы и меня… например, солнце. Или небо. Оно синее, помнишь, как выглядит синий цвет? А радуга? Или вот листья. Ты различаешь их по запаху, но это другое… тебя ведь пугает слепота.
Страхи подконтрольны, а слепота — лишь часть его проблемы.
— Конечно, дорогой. Ты ведь понимаешь, что выздоравливаешь и довольно быстро. Ты вообще не так уж серьезно и пострадал. Всего-то и надо — немного силы. Или много. Скажи, ты уже думал о том, чтобы воспользоваться ситуацией?
Королева Мэб далеко.
И рядом.
От нее тянет сыростью туманов. И прикосновение камня к коже не может лгать. Мэб наклоняется к лицу, касается губами губ, не отрывая взгляда, который в кои-то веки жаден.
— Думал, — смеется она, отстраняясь. — Правильно, пес. Такой случай нельзя упускать…
Да ни в жизни.
— Не разочаровывай, — Королева разглядывает нефритовые узоры. — Тебе ведь понравилось тогда, в пещере…
Она бы сгорела. Оден просто помог. И себе в том числе.
— Так понравилось, что ты не отказался бы снова встретить грозу. Дело даже не в силе, хотя ты получил больше, чем за все предыдущие дни разом.
Это правда. Но Мэб нельзя верить, даже когда она говорит правду.
— Тебе стало лучше… настолько лучше, что ты начал думать о ней, как о женщине. У тебя ведь так давно не было женщин… — Королева Мэб мурлыкала, прижимаясь щека к щеке. — А эта девочка так близко… стоит только руку протянуть. Она ведь сама не понимает того, как действует на тебя, верно?
Нет.
Королева смеется.
— Вот ты и научился врать… всего-то надо было.
Не важно. Оден умеет справляться со своими желаниями.
— А зачем? — нефритовые когти трутся друг о друга с отвратительным звуком. — Я ведь не предлагаю ее насиловать. Это некрасиво, хотя в какой-то степени эффективно, но случай явно не твой… Ты вдвое старше. Опытней. Неужели не справишься?
Нельзя ее слушать.
— Почему? Я не сказала ничего, о чем бы ты сам не думал. Это же так просто. Немного ласки. Толика внимания… забота, которой она была лишена. И ты получишь то, чего хочешь. Поверь, молодой Источник, такой, которому позволили дозреть, стоит сотни молний.
Подло. В духе тумана.
— Разве? Куда благородней позволять ей о себе заботиться. Выкладываться каждый вечер, пытаясь снять мою метку. У бедняжки силенок не хватает… а если с ней вдруг что-то случится? Сегодня. Завтра. Послезавтра. Что станет с тобой?
Королева умеет озвучивать те самые неприятные мысли, от которых Оден желал бы откреститься.
— Ты умрешь, так и не добравшись до дома. Ты ведь даже близко не представляешь, где именно этот дом находится…
— Я не хочу ей навредить.
— Отговорки, дорогой. Мы оба это знаем. Дай себе смелости признаться, что она тебе нравится, и что умирать ты не хочешь. Ты ведь так старательно за жизнь цеплялся, чтобы просто взять и отступить. Из-за чего, Оден? Из-за глупых убеждений?
Какое ей дело? Не она ли сама желала его смерти?
— Отнюдь, — возразила королева. — Я умею беречь свои игрушки, а ты — моя любимая.
Королева Мэб ушла. Ее не существует. Есть память. Воображение. Кошмары. Его разум говорит с ним же, и это похоже на безумие, это и есть безумие, но Оден не позволит ему выйти за пределы сна.
— Если тебе так легче думать, — она соглашается легко, и в этом видится тень лжи. Нельзя доверять туманам. — Но скажи мне, где твоя подружка? И не пора ли было ей вернуться? А если что-то случилось? Наивные девочки часто попадают в неприятные истории. Что будешь делать ты?
Нефритовые когти щелкнули по носу, и Оден очнулся.
Сколько времени прошло? Солнце… правое плечо остыло, левое — горячо, но не настолько, чтобы обжечься. И прохладой из лесу тянет, как бывает под вечер. Звон комарья. Голос птицы, точно оплакивающей кого-то. Значит, отключился надолго.
Плохо.
Эйо нет. Вернулась на поляну? Вряд ли, лес подсказал бы ей, где искать Одена.
Значит, не вернулась.
Спокойно. Оден заставил себя лежать и слушать мир.
Деревня находилась на прежнем месте, но запах ее изменился. По-прежнему дым, но не тот, который рождается в очагах, законный, но терпкий, травянистый.
Люди.
Много. В основном женщины и всех возрастов, их ароматы сплетаются в один, кисловатый, безумный, от которого в глотке рождается глухое рычание.
Мерные удары бубна, отдающиеся в висках глухой болью. И голос:
— …наряжали девицу, да наряжали,
в платье белое
в платье новое
косы девице расплетали, ах расплетали…
Оден стряхнул цепкие побеги малины.
Заунывный напев завораживал. Ближе бы подойти, вдруг да потеряется слово. Каждое важно.
И само небо гудит, отзываясь на голос бубна. Мелко, мерзко дребезжат колокольчики.
…скатным жемчугом убор чудесный.
В ноги ляжет цвет лилейника.
Цвет лилейника
Цвет невестин.
Свадьба. Просто свадьба.
Эйо предложили остаться и… и голос-мед уговаривает успокоиться, но некая мелочь, несуразность, мешает.
Лилейник не дарят невестам.
Только если…
Оден все-таки зарычал, и голос его заставил лес очнуться. Затряслись нежные осины, вновь закричала птица, которая осталась на прежнем месте… и туда ли идти?
Сколько еще отпевать станут?
И где держат?
В деревне? Нет, вряд ли… как было в тот раз? Оден ведь помнит, несмотря на то, что времени прошло изрядно. Такое не забывается.
Первый месяц на границе. Русло Перевала, перекрытое плотиной крепости, тогда каменные стены ее казались воистину нерушимыми. Базальтовые юбки скалы спускаются к реке, расцветая темной зеленью виноградников. И разноцветные латки-поля спешат перекрыть друг друга.
…о том, что девочка пропала, рассказала мать. Пробралась в крепость, упала в ноги, умоляя помочь. А староста, явившийся за ней, уверял, будто бы обезумела баба, нечего ее слушать. И если изначально Оден слушать не собирался, то тонкий запах лжи заставил изменить намерение.
