— Эйвери, — прошептал он, но нет, я уже не хотела его слушать. Не могла.
Я посмотрела на него и заставила себя вспомнить треугольник, который обнаружила у него на спине, когда мы впервые поцеловались, и шок, который я при этом испытала. Я заставила себя вспомнить и о том, что папа говорил мне о волках. Что их следует уважать. И не трогать их.
Ему стоило научить меня кое-чему еще. Он должен был объяснить мне, что волки — охотники. Так, чтобы я ни на минуту этого не забывала.
Нет, кричал мой внутренний голос. Нет, нет, нет, нет.
Лукошко, озлобленность Бена, которую я почувствовала в первую ночь, ночь, когда умерли мои родители, — теперь все складывалось в цельную картину, в ужасную, но правдивую картину. Его родственники были убиты, и он был в ярости.
Он сменил облик.
Я медленно сделала шаг назад, глаза у меня жгло от слез, сердце неистово колотилось от горя и страха.
— Эйвери, прошу тебя, — повторил Бен, но я не остановилась. Просто не могла. Мне нельзя было останавливаться. — Я люблю тебя! — крикнул он, и его голос дрогнул.
Я замерла.
— Я люблю тебя, — снова сказал он, а я не могла пошевелиться. Потому что знала, что он говорит всерьез.
Бен действительно меня любил… Но он не помнил, что делал прошлой ночью. Или в момент смерти моих родителей. Его чувства были похожи на клубок животных эмоций, который я не могла распутать. А он сам…
Боялся его распутывать.
— Я не убийца, — прошептал Бен, двигаясь по направлению ко мне — очень, очень медленно, давая мне время ощутить его любовь. Почувствовать, как сильно он сам верил в то, что сказал.
Или хотя бы хотел верить.
— Стой, — сказала я, и в моем голосе прозвучала сила, о наличии которой у себя я и не догадывалась, — моими устами снова заговорил лес. Огромный, невероятно сильный лес.
И Бен застыл, широко распахнув глаза. Я видела, как он пытался пошевелиться, но не мог.
Лес сдерживал его, потому что этого хотела я.
— Эйвери, — снова прошептал он, но я отвернулась от него.
Сначала я шла медленно, но постепенно ускоряла шаг и, наконец, побежала.
Не оглядываясь.
Я думала о родителях, о том, как они умерли, и по щекам ручьем лились слезы, а лес горевал вместе со мной, горевал очень сильно, и это первобытное мощное чувство меня потрясло. Я не могла сказать наверняка, была ли это ярость, чувство утраты, страх или все вместе. Понимала лишь то, что эти эмоции испытывала я сама.
Внутри я сдерживала бесконечно долгий крик, он родился прямо в глубине моего сердца, и я знала, о чем… или о ком был этот вопль. О Бене.
Мое сердце было полно Беном, и мне необходимо было об этом забыть. Необходимо.
Но как быстро ни бежала, я не могла перестать думать о нем.
29
Я прибежала к Репе, забыв, что бросила ее, когда она ушла на чердак, уверенная в том, что я жду, пока она принесет мне чемодан. Но, влетев в дом, я тут же вспомнила об этом: она сидела на полу и плакала, как будто наступил конец света.
И мне тоже хотелось разрыдаться, как она.
— Эйвери, — сказала бабушка, увидев меня, и в ее голосе я услышала возмущение, ужас и облегчение. А также любовь.
— Я… я, — начала я, а потом расплакалась.
Рене встала, подошла ко мне и обняла. Позволяла ли я ей сделать это хоть раз с тех пор, как не стало моих родителей? Я не могла вспомнить.
Она обнимала меня, прижимая к себе, и я тоже обхватила ее руками, радуясь тому, что она у меня есть. Сейчас я поняла, что она была у меня всегда. В детстве я ее обожала, а потом отвернулась от нее. Но сердце мое этой любви не забыло, и она вернулась ко мне, я ощущала эту любовь, когда бабушка меня обнимала.
— Бабуля, — сказала я и услышала, как у нее перехватило дыхание. — Случилось нечто ужасное, и я… — Я замолчала. Я не могла заставить себя произнести имя Бена или сказать ей нечеловечески ужасную правду.
Мне не хотелось думать, что это Бен разрушил мою старую жизнь, но я должна была все рассказать, несмотря на чаяния своего ненадежного сердца. Потому что мои родители заслуживали этого. Они не должны были умереть, и несмотря на то, что Бен любил меня, даже несмотря на то, что я полюбила его — чего не должно было произойти, ведь как я могла любить его, зная страшную правду? — я обязана была поведать все, что знала.
— Серебристые вспышки, — прошептала я, и Рене уставилась на меня.
— Что? — переспросила она.
— В ту ночь, когда умерли мама с папой, я видела серебристые вспышки. — Рассказать все будет непросто, но я справлюсь. Я должна это сделать. — Я видела… Это был не человек, — продолжила я. — Я считаю, что тот, кто зарезал Тантосов, убил и маму с папой. Я помню, что в газете говорилось, будто это волк, но мне кажется… — Я опять осеклась.
Надо было просто сказать: «Это сделал Бен». И все. Всего три слова, но они застряли у меня в горле. Они ранили меня в самое сердце, и я так и не смогла их выговорить.
Я не могла произнести эти три слова. Даже теперь.
— Серебристые вспышки? — прошептала Рене. — Как глаза волка? Волка, который не всегда бывает волком?
Я уставилась на нее. Откуда она знает?
— Я тут почти всю жизнь прожила, — сказала бабушка, словно услышав мой невысказанный вопрос. — Я знаю, о чем говорят люди. Знаю, что обитает в лесу.
— Папа в это не верил.
— Я в курсе, — ответила Рене. — Это я его так воспитала. Я говорила ему, что это всего лишь вымысел, потому что у меня не было другого выбора. А теперь я хочу знать… Эйвери, что ты видела?
И я ей рассказала.
Слушая мое повествование о том, что я видела — как серебряные вспышки, очень быстрые и очень жестокие, разодрали моих родителей, о том, что я спряталась и за всем наблюдала, — она побледнела.
— А потом, когда Бен… когда Бен сказал, что нашел мое лукошко, с которым я пошла за грибами, я… я поняла, что случилось.
— Нет, — простонала Рене и снова расплакалась. — Ты уверена, что Бен?..
— Да, — прошептала я, перебив ее. Я не дала ей произнести эти слова, потому что они были слишком тяжелы для меня, хотя и знала, что она собирается сказать. — Я в этом не сомневаюсь. Хотела бы я, чтобы это было не так.
— Но зачем ему было творить этот ужас?
— Его родственников — всю семью — убили, и он из-за этого очень переживает. И я не уверена, что он в состоянии держать себя под контролем, когда меняет облик. Бен говорит, что ни за что не причинит мне зла, но той ночи, как и прошлой, он не помнит, а когда он проснулся сегодня утром, руки у него были в крови.
