— Нет, — возразил Трент. — Тебе нужны свободные руки, в случае если Ковен…
Он помедлил, поднял плечо и позволил ему опуститься.
— В случае если Витоны отправят кого-нибудь другого, — закончил он.
— Да уж, тогда ладно, — сказал Дженкс, и я была удивлена тем, что он сразу принял сторону Трента.
Официантка, наконец, пошла в нашу сторону с двумя кофейниками в руках. Она выглядела на шестьдесят и пахла одновременно оборотнями и ведьмами, поэтому я не могла с точность сказать, кто она. На ней были ковбойские ботинки и фартук, которые она носила так, будто это были удобные тапочки.
— Доброе утро, народ, — сказала она, ее острый взгляд явно пытался оценить нашу платежеспособность. — Обычный кофе или без кофеина?
— Гм, обычный, — выбрала я, и Трент положил руку поверх своей чашки.
— Без кофеина, — попросил он, и запах кофе прокатился над столом, когда она наполнила сначала мою чашку, а потом — Трента.
Дженкс подлетел к моей чашке и зачерпнул себе порцию, размером для пикси, официантка все это время молча наблюдала. Она выглядела подозрительной, а не очарованной, и я догадалась, что раньше она уже имела дело с пикси.
— Что вам принести? — спросила она, когда Дженкс поднялся с ободка моей чашки, и я сделала глоток.
— О Боже, как вкусно, — произнесла я, и женщина просияла, морщины углубились, показав ее красоту, иссушенную ветром.
— Спасибо, милочка. У нас есть немного жидкого теста на кухне. Хотите, я попрошу Лена пожарить вам блинов?
Я кивнула, готовая сдаться на милость этой женщины, если она принесет мне еще такого кофе.
— Я буду томатный суп, — сказал Трент, передав ей свое меню, и женщина издала слабый звук. Дженкс тоже повернулся к Тренту. В заказе помидоров не было ничего необычного, особенно в глуши, где бывало не так много людей, но для Трента это было. Он почти всю свою жизнь притворялся человеком. Отъезд из Цинци, должно быть, был новым опытом для него. Возможно, освобождением.
— Если, конечно, Лен хорошо варит супы, — добавил он, улыбаясь ей.
— Лучшие на этой стороне Миссисипи, — сказала она, засовывая меню под мышку. — Вам острый или нет?
— Неострый.
Оставив оба кофейника, она отправилась обратно в кухню. На мгновение все стихло, кроме автомата для игры в пинбол, и приятные звуки кухни закружились вокруг нас, пока мы все не потерялись в удовольствии сидеть где-нибудь, кроме машины, и пить что-то не из банки или бутылки.
— Лучший кофе, который я когда-либо пробовал, был в одном местечке в деловом центре Цинциннати, — неожиданно сказал Трент, выглядя другим человеком, когда он поставил свою дешевую чашку. Воспоминание об искренней и душевной улыбке, которой он одарил женщину, не покидало меня.
— Там на стенах висели фотографии детей…
— Одетых, как цветы? — выпалила я, и Дженкс позволил золотой пыльце просыпаться с него.
— Ты знаешь о нем? — спросил Трент, широко раскрыв глаза.
— Знает? Ей запретили там появляться, — выпалил Дженкс, смеясь.
— Джуниор, — сказала я поверх края чашки кофе, потом отставила ее. Я чувствовала запах блинов, и мой рот начал заполняться слюной.
— Майк, — уточнила я, поправив себя. — Он запретил мне появляться там после того, как меня изгнали. Это было той ночью, когда я пыталась арестовать баньши, терроризирующую город в прошлый Новый год. Помнишь те пожары на роликовом катке Астона и Площади Фонтанов?
Расстроенная, я посмотрела в глубину своего кофе. За тот случай я так и не получила публичной благодарности.
— Его зовут Майк? — спросил Трент. Я подняла взгляд, услышав удивление в его голосе, и когда я кивнула, Трент покачал головой. — Ты знаешь многих людей.
Я подняла одно плечо и позволила ему упасть.
— Так же, как и ты.
Это было немного странно. Я сидела вместе с Трентом, и ни один из нас не набрасывался на другого. Может, моя мама была права. Всякий раз, когда мы с Робби действовали друг другу на нервы, она заставляла нас чистить гараж или что-нибудь другое. У моей мамы был очень чистый гараж.
— А вот и еда, — сказал Трент, в его голосе звучало облегчение, когда он отодвинулся от стола, чтобы оставить пространство для своей тарелки.
— Одна порция горячей выпечки, — сказала женщина, ставя тарелку с тремя очень коричневыми блинами передо мной. — И чашка томатного супа.
Трент уже тянулся к тарелке.
— Спасибо, мадам, — сказал он с таким пылом, что она улыбнулась.
— Принести вам что-нибудь еще? — спросила она, положив счет между нами, лицевой стороной вниз. Дженкс застрекотал крыльями, чтобы привлечь внимание, но не взлетел.
— Вы не возражаете, если я попасусь в ваших цветочных горшках? Я просто смертельно устал от рафинированного сахара и переработанного арахисового масла.
Брови женщины нахмурились.
— Можете съесть то, что вы найдете, но это будет немного трудно. Последнее время у родника раздается какое-то пение. У нас где-то живет бродячий клан. Не то чтобы они беспокоили нас, больших людей, но они могут быть недоброжелательны к вам.
Дженкс просиял.
— Я буду в порядке. Спасибо, — сказал он, делая глоток кофе, чтобы заставить свои крылья работать быстрее. — Еще одна чашка кофе, и я смогу бросить вызов целому клану фэйри.
— Вы должны быть осторожны, — сказала хозяйка, направляясь обратно на кухню.
Аромат моих блинов был божественным, и, оттолкнув нож с вилкой, я скатала верхний блин в трубочку и откусила кусочек. Трент тяжело вздохнул, тщательно натирая свою столовую ложку бумажной салфеткой, прежде чем сделать осторожный глоточек.
Его глаза моргнули и заслезились.
— Он острый. Она принесла мне острый. А это вкусно.
Все еще задыхаясь, Трент начал есть его по-настоящему, вытирая глаза и сморкаясь в салфетку.
Сомневаюсь, что она принесла ему острый. Скорее всего, неострый был острее всех вулканов. Свет сместился, когда дверь открылась, и я повернулась, чтобы увидеть Вивиан, стоящую в одиночестве, и маленькую сужающуюся полоску света. Послав нам слабый взмах руки, она переместилась к бару и что-то заказала, положив свою голову на скрещенные руки, когда официантка громко попросила повара сделать молочный коктейль.
Я прожевала, глядя на ее склонившуюся маленькую фигуру у бара, вспоминая ее честность в Замке Лавленда и потом ее телефонный звонок, который дал мне средство давления на Оливера, главу Ковена. Когда я впервые встретила ее, она была элегантной и изысканной, одетой в кашемировое пальто и с модной сумочкой. Но к концу недели она была грязной, израненной и совершенно ясно осознавала, что то, что ей говорили, было ложью. Сейчас она находилась где-то посередине, в джинсах и свитере, которые казались слишком теплыми. Тем не менее, все было фирменным, и ее макияж, хоть и еле заметный, был умело наложен.
