— Ты хотела сказать: макулатура.
— Ты не обязан идти. Я могу и одна взглянуть, не заморачивайся.
Но я все-таки пошел, хотя мысль о пятом этаже приводила меня в ужас, который осел в моем желудке не переваренным куском мяса. Я пошел, потому что хотел провести время с ней.
— Ого, ты только посмотри. Здесь диванчик у окна.
— Да, и здесь прикольно сидеть и наблюдать за прохожими. Ну, я про тех, кто жил здесь раньше — должно быть, это было здорово.
Она влезла на подоконник. На мой подоконник. Меня передернуло. Наверное, она скучала по свежему воздуху.
— О, ты прав. Отсюда прослеживается весь путь до метро. А какая это станция?
Но я продолжал говорить: — Можно наблюдать за тем, как люди выходят с поезда и расходятся по своим конторам, а днем возвращаются, — когда она посмотрела на меня, я сказал: — Не в том смысле, что я сам смотрел.
— А я бы смотрела. Готова поспорить, что люди, жившие здесь, постоянно так и делали. Столько жизней проходит перед твоими глазами.
Она наклонилась вперед, пристально разглядывая улицу. А я уставился на нее, на то, как рассыпались по спине ее густые, отливающие золотом на полуденном солнце, волосы, на веснушки на ее лице. Что за чертовщина с этими веснушками? Они то появляются по одной, то высыпают все сразу. В последнюю очередь я заглянул в ее глаза: светло-серые, обрамленные белесыми ресничками. Они были очень добрыми, и я подумал, а достаточно ли доброты в глазах, чтобы простить мне мою чудовищность?
— Ну и что там с коробками? — я жестом указал в сторону груды в углу.
— О, точно, — она выглядела расстроенной.
— За окном интересней после пяти. В это время люди как раз возвращаются с работы.
Она подняла на меня глаза.
— Ну, да, было дело, я сидел тут… разок-другой.
— Ааа, понимаю.
В первой коробке лежали книги, и хотя у Линди их было сотни, она все равно пришла в неописуемый восторг.
— Посмотри! Маленькая принцесса! Я так обожала эту книгу в пятом классе!
Я подошел к ней, чтобы взглянуть.
Как девчонки могут радоваться таким глупостям?
Следующее восклицание прозвучало еще громче. Я поспешил к ней, чтобы убедиться, что она не поранилась, но все, что я услышал: — Да это же Джейн Эйр! Моя самая-пресамая любимая книга.
Мне сразу вспомнилось, что именно ее она читала, когда я впервые наблюдал за ней.
— У тебя очень много любимых книг. И разве у тебя еще нет такой?
— Есть, но ты посмотри на эту.
Я взял книгу в руки. Она пахла так, будто долгое время пролежала где-то в метро. Она была датирована 1943 годом, иллюстрации в ней были почти полностью черные и занимали целую страницу. Я открыл книгу на странице с картинкой, на которой была изображена парочка под деревом.
— Я никогда раньше не видела таких старых книг с картинками. Они клевые.
Она забрала у меня книгу.
— Я обожаю эту книгу. Мне нравится, что в ней описывается, что, несмотря на все препятствия, два человека все равно будут вместе. Словно по волшебству.
Я вспомнил, как мы с Линди встретились на танцах, как потом я наблюдал за ней в зеркале, а сейчас она была здесь. Было ли это волшебством? Волшебством в стиле Кендры? Или мне просто повезло? В глубине души я понимал, что это чудо. Просто не знал, к лучшему ли оно.
— Ты в это веришь? — спросил я. — Во все эти магические штучки?
Ее лицо посуровело, как будто она подумала о чем-то еще.
— Я не знаю.
Я снова взглянул на книгу.
— Мне нравятся картинки.
— Правда, они отлично вписываются в сюжет?
— Не знаю, я никогда ее не читал. Она же из разряда женских романов?
— Ты никогда не читал ее? Серьезно? — кажется, я знал, что меня ждет. — Значит, тебе просто необходимо ее прочесть. Это самая замечательная книга в мире — история любви. Я постоянно перечитываю ее, когда у нас отключают свет. Она просто создана для того, чтобы читать ее при свечах.
— Отключают свет?
Ее передернуло.
— Полагаю, с нами это случалось гораздо чаще, чем с остальными. Просто мой отец нерегулярно платил за электричество.
Предпочитая тратить деньги на ханку для своего носа или инъекции в вену. Кому что важнее. Я в очередной раз подумал о том, что мы с Линди очень похожи. И о том, как схожи наши отцы, только моему отцу наркотиком служила его работа.
Я взял у нее книгу и уже знал, что проведу за чтением всю ночь.
Наконец, мы переключились на другие коробки. Следующая оказалась набита альбомами и вырезками из журналов, все они были посвящены какой-то актрисе — Иде Данливи. Я вынул из нее афиши: Ида Данливи в роли Поршии в «Венецианском Купце». Ида Данливи в «Школе Злословия». Были и рецензии.
— Послушай, — сказала Линди. — Иду Данливи запомнят, как одну из величайших актрис нашего времени.
— Ерунда. Никогда не слышал о ней, — я посмотрел на дату вырезки. Тысяча девятьсот двадцать четвертый год.
— Посмотри, какая она хорошенькая, — Линди показала мне другую вырезку.
На ней была изображена красивая темноволосая женщина в старомодном платье.
В следующей вырезке было что-то про свадьбу.
На смену вырезкам о фильмах пришли статейки о младенцах. Юджин Данливи Уильямс родился в тысяча девятьсот двадцать четвертом году, Уильбур Стэнфорд Уильямс — в тысяча девятьсот двадцать девятом. Страницы были испещрены замысловатыми надписями, и местами проложены прядями золотистых волос.
Вырезка от тысяча девятьсот тридцатого года гласила: «Банкир Стэнфорд Уильямс свел счеты с жизнью».
— Он убил себя, — прочитав, воскликнула Линди. — Выпрыгнул из окна. Бедная Ида.
— Он, наверное, был одним из тех парней, которые потеряли все в 'экономическом кризисе двадцать девятого года'.
— Ты думаешь, они жили здесь? — Линди провела пальчиками по пожелтевшим страницам.
— Или, может быть, их дети или внуки.
— Так грустно, — она пролистала оставшиеся вырезки.
На них были еще несколько статей о Стэнфорде, фотография двух маленьких мальчиков, трёх-четырех лет, и ничего больше. Линди отложила вырезки в сторону и полезла вглубь коробки. Достала из нее другую коробочку, открыла ее и вынула бумажные салфетки, которые в ее руках превратились в пыль. В конце концов, она достала зеленое сатиновое платье. Зеленый был очень странным: что-то среднее между цветом мяты и денег.
— Смотри! Это же платье Иды с фотографии.
Она приложила его к себе. Казалось, будто на нее оно и было сшито.
— Тебе стоит примерить его.
— Оно ни за что не подойдет мне!
Я заметил, как она держала его за пожелтевшее кружево, мысленно примеряя на себя. Некоторые бусинки еле держались, а в целом оно выглядело довольно неплохо.
