Постоянно, когда не сидела, закрывшись в кабинете, я думала о Фиаре и несчастных похищенных детях, и, должно быть, настроение мое передалось природе. Небо было серым, низким, неприятно набухшим. Иногда оно прорывалось ливнем, словно прохудившийся ковш, но чаще просто моросило грибным дождем.
Замок продолжал жить привычной жизнью, но днем волчицы ходили с опухшими от слез глазами, а ночью раздавался их слаженный вой. Призывы к Луне.
Меня с собой больше не брали, хоть я и просилась.
— Альфа сказал беречь тебя, — ответили мне, и этим было все сказано.
Я и сама понимала, что в то время, когда кругом рыщут шпионы церковников, покидать замок небезопасно, тем паче носиться ночами по лесам. И все же испытывала потребность в беседе с Луной. Поэтому выходила ночью на балкон и звала. Просила. Молила. Требовала.
Вернуть мне его. Живым. Невредимым. Вернуть волчат. Не дать детям пострадать в руках извергов… Просьб было много, очень много, а просить одной, без волков, без своей стаи… Яне знала, слышат ли меня.
Чтобы забыться, а также быть в боевой готовности, когда придет время, я училась.
Училась до скрежета в мозгах, до онемения рук, пальцев, до потери сознания.
Когда сил совсем не оставалось, я плакала, ощущая себя настолько тупой, что даже не в силах впихнуть в себя и капли знаний.
Пила крепкий кофе с таким количеством сахара, что напиток больше напоминал сироп, ела ложками мед и училась, училась, училась дальше.
Я понимала, что моих сил пока не хватит на что-то серьезное, вроде осознанного управления грозой или ледяных стрел, да что там… Меня не хватало даже на то, чтобы высушить лужу (та самая, первая, но далеко не последняя лужа высохла за ночь сама). И все же я хотела знать как можно больше, чтобы, когда придет час, не тратить драгоценное время и силы на подготовку.
А еще я узнала, что магия стихий бывает боевой.
Что есть в ней настоящие боевые заклинания.
И что многие мои предки (пусть все они будут безмятежны на далекой Звезде!) ими владели.
Ледяные стрелы, огненные шары, молнии гнева, стены огня, которые можно возводить между собой и противником, сферы с водой, в которых можно приподнимать противника над землей, кипящие ливни, заморозки, метеориты… Заклинаний было очень много, при грамотном бое их с лихвой хватило бы на уничтожение целой армии.
Но проблема была в том, что помимо того, что боевые заклинания требовали полноценного, раскрытого, реализованного дара, для их усвоения приходилось буквально издеваться над памятью. То есть они были сложные, очень сложные, и не дай Луна сбиться во время чтения или плетения пальцами, поменять местами буквы или слова… Поэтому я вытирала слезы и учила дальше, стояла насмерть, но поклялась себе и Луне, что мой отец еще сможет мной гордиться, что довершу начатое им бок о бок с дарованным мне судьбой мужем. С сильнейшим из благородных волков…
— Только бы бок о бок, только бы, — повторяла я в надежде, что муж вернется ко мне. — Как же я была глупа… Надо было тогда… в последнюю ночь… Чего я боялась? Ведь ясно, что нас тянет друг к другу… И что это неизбежно.
Я краснела, а с подрагивающих пальцев на многострадальный ковер осыпались искры. И я снова сжимала зубы и принималась штудировать учебники.
Когда становилось совсем туго, я выходила в сад. Не отходя далеко от замка, упражнялась. Магия земли, возможно, потому, что мой дар решил пробудиться именно с нее, а быть может, просто сказалась любовь к природе, жившая во мне с детства, пока удавалась лучше всего.
Легко, можно даже сказать, играючи я приводила в порядок потерявшие вид участки сада. Бывало, приходилось попотеть. Но искренняя радость и даже восторг в глазах Эльзы и Джейси, да и возможность отвлечь волчиц от невеселых мыслей того стоили.
Жизнь неслась по кругу. Библиотека. Сад. Спальня. Иногда кухня. Но чаще еду мне приносили туда, где нахожусь. Волчицы просто поняли: напоминать бесполезно. Звать тоже. Поэтому терпеливо приносили завтраки, обеды, ужины, легкие перекусы туда, где находилась на настоящий момент.
Однажды Адела рассказала, что папочка, когда был молод, был таким же целеустремленным. Его дар был проявлен в полную силу, поэтому учеба во многом давалась ему легче, но в целом вел себя так же, как я сейчас, то есть, по словам Аделы, как сумасшедший. А еще он очень любил общаться с волками. Восхищался ими. Называл высшей ступенью эволюции.
— Его очень любили волчата, — сказала она как-то доверительным тоном. — А как не любить того, кто мог сделать ледяную горку или каток посреди лета или заставить цвести сад зимой?
— Расскажи об отце, — в который раз просила я.
И Адела в очередной раз рассказывала. А я слушала.
Регулярно сменялись стражи черной стаи, что охраняли замок, приходили и уходили посыльные. Я спешила к каждому, кто прибыл из-за территории Полерского леса, заглядывала в глаза, словно искала в них какого-то ответа, понять который смогу только я.
— Вы встречали его? — спрашивала я. — Слышали что-то? О нем? О волчатах?
Волки качали головами, разводили руками.
Нет, не слышали и не видели. Вообще все шпионы церковников, что рыскали по окрестным лесам, словно сквозь землю провалились. И Зверь вместе с ними… И пропавшие дети…
Я сухо кивала, сдерживая слезы, и шла заниматься. Надо было как-то отвлекаться от назойливых, как мухи, мыслей. И еще хотелось стать полезной для стаи. Как некогда были полезны мои предки, их союзники.
Только сейчас, когда побывала в руках так называемых церковников, когда узнала о предательстве Андре, я начала осознавать, что сделали для меня волки. И очень хотела быть им полезной. Отблагодарить за все.
«Не рискуй моей стаей, Эя», — попросил перед уходом Зверь, и я понимала, чего ему это стоило. Как, должно быть, он там, где бы ни находился, тревожится за меня и своих волков, за каждого из которых отвечает перед Луной.
Вспоминая о нашей связи, которая задолго до нашей встречи проявлялась во снах, каждый вечер я мечтала увидеть его ночью. Неважно, в ипостаси волка или в полуформе. Сейчас его заверение, что он идет ко мне, прозвучало бы для меня слаще райской музыки.
Но после того раза, как увидела во сне Андре, сны сниться перестали. Видимо, я выматывала себя до такой степени, что на сны просто не оставалось сил. Стоило голове встретиться с подушкой, как я проваливалась в черную, бездонную пропасть, в которой не существовало ни верха, ни низа, ни права, ни лева. И меня там тоже не было. Собственно, как и снов.
Однажды я наткнулась в гримуаре отца на целую главу, посвященную медитациям. Перечитала ее дважды, чтобы усвоить и запомнить наверняка. Отец писал о важности медитаций для сонастройки со своим даром, для его контроля и даже усиления. Кроме того, в гримуаре значилось, что медитации помогают копить силы и очень рекомендованы более зрелыми и опытными магами, особенно новичкам.
Вспомнилось, что в детстве, помимо других игр, мы с отцом играли «в камни». В деревья, в цветы, в растения, в озера. То есть игра заключалась в том, чтобы быть всем этим. Замереть, застыть в какой-нибудь удобной позе и представлять себя тем, кто ты по заданию. Когда, по мнению отца, мы освоили правила игры, они усложнились. Один из нас замирал и, закрыв глаза, представлял себя камнем, деревом, цветком… А другие должны были угадать, кем именно он себя представлял.
Конечно, интереснее было изображать животных, птиц, знакомых или героев сказок, но играть «в камни» мне тоже нравилась. А отцу очень нравилось то, что сестры и дети прислуги всегда угадывали, кого или что обозначаю я. Задания для меня усложнялись: нужно было представить себя каким-то определенным камнем, булыжником, например, или изумрудом, а остальные должны были угадать, что я имела в виду. Особенно радовало отца то, что мне с легкостью удавалось и это.
А потом об этих играх узнала мама и они почему-то прекратились.
Теперь я понимала, что отец с детства пытался привить мне любовь к медитации. А мама, несомненно, знала, что он был магом, была осведомлена, видимо, и о способах усилить магический дар. Иной версии, кроме как от отца, мне в голову не приходило. Видимо, мама волновалась, что кто-то узнает или увидит наши странные игры, которые заключались в том, что все участники превращались в статуи. Увидит и донесет церковникам. Которым несложно будет сложить два и два.
