Именно в этот день, связь, что зародилась между ними зимой окончательно замкнулась, соединяя андракийского кхассера и простую девушку из Милрадии. Между не было ни границ, ни разногласий. Единое целое. Дыхание на двоих, одновременное биение сердце, и душа, которая которую никому не отобрать, ни разорвать, ни разделить.
Он ее опора и защита, она — источник его силы. Совершенный, священный союз, древний, как сама природа.
Убогий костерок посреди пещеры давно угас, Манила спала, так и не приходя в себя, обиженная Лисса бродила снаружи пещеры. Она чувствовала, что зверь ушел и больше не вернется, но там внутри происходило то, что не предназначено для чужих глаз. Поэтому она ворчала, недовольно пыхтела, старательно намекая, что пора бы заканчивать с этим безобразием и позволить бедной раненой Лиссе, зайти в укрытие.
Уснули они, когда на востоке небо уже начинало светлеть. Оба без сил, уставшие, вымотавшие друг друга, но абсолютно счастливые.
Потому и проспали…
Глава 18
Ни Ким, ни Хасс, не проснулись, когда Манила зашевелилась под тонким одеялом, перевернулась с боку на бок и открыла мутные глаза. Жар дурманил голову, разрисовывал серые своды пещеры яркими и такими реальными видениями.
Она видела лето в родном крошечном Эйрине, приютившимся на берегу реки с двух днях пути от Асоллы. Жаркое и солнечное, наполненное запахом свежескошенной травы и ароматом спелой земляники. Видела поле, залитое васильковой синевой и желтыми всполохами лютиков. Видела темную кромку леса вдалеке.
Куда ни глянь — всюду бескрайние просторы, лазурное небо и свобода.
Она жадно вдыхала полной грудью, но никак не могла надышаться. На грудь давил невидимый груз, мешая легким работать на полную силу.
В бреду она скинула с себя одеяло, не замечая, как коварный холод тут же ухватился за голые руки.
Дышать стало легче, но теперь глаза не могли насмотреться. Мир вокруг был подернут серой дымкой. Сквозь зелень луга и белизну облаков пробивались уродливые контуры чего-то большого, давящего. Долго всматриваясь, Манила пришла к выводу, что это стены дома.
Точно, она в дому! Как можно было сразу не заметить дом?
Она тихо хихикнула и поднялась с уютной постели.
Ее тело было легким как пушинка и таким же прозрачным. Лучи солнца проходили сквозь него, практически не оставляя теней на деревянном полу. А те тени, что все-таки появлялись походили на ажурные облака и вели себя как живые, двигаясь отдельно от нее.
Это было так необычно и красиво, что она залюбовалась.
Волшебство! Магия, о которой шепотом говорили родители.
Маниле было семь, и она не понимала, почему в эти моменты у матери дрожал голос, а отец хмурился и молча смотрел на нее. Магия казалась ей чудом, прекрасным и восхитительным. Магия позволяла ей слышать ветер. Не просто слышать, а понимать, о чем он говорил.
Ласковый юный ветерок возле дома рассказывал о том, что на соседней улице пекарь приготовил булочки с сахарной посыпкой, или о том, что мальчишки снова затеяли драку возле старой водонапорной башни. Ветра постарше приходили из соседнего Харренса и приносили с собой вести с рынка и запах дегтя. Из Асоллы прилетал коварный смех сплетниц и шорох парчовых нарядов, с границы — звон мечей и чеканный шаг кованных сапог. Иногда из-за гор долетало что-то сладкое, дурманящее, навевающее фантазии о белых цветах, а еще реже острыми мазками проходился дремучий ветер, напоенный холодом и всполохами молний. Он набрасывался и тут же рассыпался осколками, заставляя ежиться и оглядываться по сторонам.
Ветер мог быть разным. Ленивым, кусачим, надменно-холодным и ласковым, словно котенок. Он мог поторапливать и наоборот задерживать, мог сердито воровать цветы из волос и мог утешать.
А если становилось скучно, то можно было протянуть руку и позвать его. Тогда он играл, весело подхватывая подол, цепляясь за косу и бросая в лицо капли росы.
Ей было семь. И ей было скучно.
Родители спали, а играть хотелось прямо сейчас. Так почему бы не поиграть с ветром? Надо просто позвать его, и он непременно придет. Только не дома, потому что тогда разобьются мамина любимая кружка, и она будет ругаться. Маниле было семь, она очень любила магию и совсем не хотела, чтобы мама ругалась. Поэтому на цыпочках, стараясь не будить остальных, вышла из комнаты.
Пошатываясь, она побрела к выходу из пещеры.
Она прошла по коридору, ведя пальцами по шероховатой стене. Пальцы чувствовали холод и неровности, но Манила была так увлечена идеей поиграть с ветром, что не обращала внимания на такие мелочи. Она позовет его сейчас, и он привычно откликнется.
Надо только позвать.
Она чувствовала внутри себя силу, едва заметную, тонкую, с прорехами и разрывами. Там, где раньше весело журчал задорный ручеек, теперь едва срывались крохотные капли.
Ей стало грустно. Что если ветер не услышит и не придет? Он же должен с ней поиграть. Ей так скучно!
Она вышла на крыльцо.
Яркие солнечные лучи били прямо в глаза, заставляя жмуриться и прикрываться ладошкой. Ветра не было. Она позвала его, но слабый голос тонул в удушливой тишине.
Запах сладости. Все дело в нем. Он уже перекрывал и свежескошенную траву, и сочную землянику и теплый аромат сосновой смолы из соседнего подлеска. В этой сладости было что-то неприятное и злое. Что-то, что заставляло еще сильнее желать свежего ветра.
Манила снова позвала. В этот раз громче, заставляя дрожать и натягиваться свою внутреннюю струну.
Она звала его раз за разом, но ветер молчал.
Может дело в том, что она слишком близко к дому? И эти шершавые стены отпугивают свободолюбивый ветер?
Надо сойти с крыльца.
Первая ступень, вторая, третья.
Осталась еще одна. Последняя.
На ее краю Манила замерла, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям.
Предвкушение. Да именно так. Она чувствовала предвкушение.
Со счастливой улыбкой она посмотрела вперед, на светлый горизонт, расписанный перьями облаков, счастливо улыбнулась и шагнула с последней ступени.
Сердце ухнуло в груди, когда нога не нашла опоры.
Мир перевернулся, разорвался миллионом ярких вспышек и сбросил с себя видения, навеянные воспаленным мозгом.
Не было никакого дома и бескрайних полей. Не было ступеней.
Были только скалы, острыми пиками вгрызающиеся в небо, край обрыва и пропасть.
* * *
По ущелью раскатился пронзительный крик. Многократно отражаясь от равнодушных камней и усиливаясь, он спугнул стаю притаившихся горных куропаток и потревожил заснеженные вершины.
— Что это? — Ким вынырнула из уютного сна и с трудом открыла сонные глаза.
— Рыжая! — прохрипел Хасс, подрываясь на ноги, — где она?
Ким уставилась на пустую лежанку, где еще вчера вечером в бреду металась подруга. Сейчас там было пусто. Скомканное одеяло сиротливо валялось в стороне, потертые монастырские ботинки стояли там, где их вчера оставили.
— Манила!
Ким вскочила и тут же охнула, ступив босыми пятками на стылый пол пещеры. Ночью в объятиях Хасса было так тепло, что она начала забывать, где находится и как сурова реальность.
Она начала торопливо одеваться, путаясь и проклиная свою ночную лень, когда разморенная от ласк уснула на широкой мужской груди, решив, что одеться можно будет и утром.
Хассу было проще. Он обернулся и выскочил из пещеры.
На уступе было тихо и безмятежно. Вверх уходила узкая, почти отвесная тропа, по которой Манила бы точно не смогла подняться, вниз — тропа пошире и более пологая, просматривающаяся на десятки метров. Пустая. Окажись, девушка там — он бы увидел.
