Лорд Эрко посмотрел куда-то вдаль, сквозь меня - туда, где багровело умирающее солнце, и вползали в леса и поля туманы.
- Завтра спустя четыре горсти после рассвета жду тебя на тренировку, - неожиданно сказал он.
Я только удивлённо на него посмотрела.
- Отказы не принимаются. Вечером леди Адон будет ждать тебя на урок
- Нет! - вырвалось у меня, - не надо.
- Почему? - на его лице было совершенно искреннее изумление.
На прямой вопрос я не могла ни промолчать, ни солгать.
- Какой в этом смысл? Да и к тому же... Она не любит меня. Леди это будет... Неприятно.
Странно. Что значит "любит" по отношению ко мне?
- Это не совсем так, Глен, - тихо сказал лорд. – Точнее… ей нужно было очень много сил, чтобы от тебя отказаться. Тогда, когда вы только родились, она была как не в себе. Вы были совершенно одинаковые, как две горошины, как две капли воды. Вы…вы даже держались за руки. Тебе надо было найти кормилицу, по сути, ей нужно было отдать тебя, при этом знать, что ты совсем рядом, может быть, плачешь, совершенно одна… Ты даже тогда часто оставалась одна. Хотя ты так редко плакала… Леди Сертон предложила…не разделять вас. Говорила о том, что ты ничем не отличаешься от сестры. Но лорд Руто был категорически против. Сила была на его стороне. Никто не знал, что и думать, а он…взял свечу и обжег тебе палец. Я думал, Адон его убьет. Но через несколько мгновений рана затянулась. И жена перестала спорить.
Что бы ты ни предполагала, Глен, Адон этого не хотела. Она должна была заглушить в себе все, что могла испытывать к крохотной новорожденной девочке.
Лорд тряхнул головой, словно отгоняя непрошенные воспоминания.
- Прости ее, Глен, хотя бы потому, что сама себя она простить не может. И я не могу.
И он ушел, а солнце, почти коснувшееся горизонта, тяжело дышало густыми туманами.
***
Все словно бы шло своим чередом. Я вставала с рассветом, приводила себя в порядок и шла на тренировки с лордом. То ли жалея о своей недавней откровенности, то ли по каким-то другим причинам, лорд был неразговорчив и замкнут. Дорат приносила завтрак, днем я обычно поднималась к леди Сертон, вышивала или рисовала, сидя на полу в ее комнате, пару раз леди Адон заставала меня там, поджимала губы, но ничего не говорила. Раз в несколько дней по вечерам она так же продолжала вести занятия, столь же отстраненно, как и ее супруг.
Меня это вполне устраивало. Пусть бы они все молчали, молчали, делали вид, что меня не существует, пусть бы это длилось бесконечно, ноющая тоска по Агген, мое безмолвие, тишина и одиночество.
Но все выходило не так.
Практически каждую ночь я оказывалась в спальне мастера – нет, теперь уже лорда Дэро.
Мы с ним тоже не разговаривали.
После самой первой ночи я никогда не оказывалась близко от него, вероятно, Агген так и не смогла переступить через себя и подпустить к себе лорда. Всегда на расстоянии трех – пяти локтей, глядя глаза в глаза. Я продолжала смотреть на него, наблюдая, как меняется выражение его черных отчаянных глаз. Мне было невдомек, как они с Агген проводили дни и вечера, что говорили, что при этом чувствовали. Он так и не мог ничего заподозрить – для сторонних наблюдателей процесс переноса был абсолютно незаметен, но вот выражение глаз – его Дэро считывал на отлично. Считывала что-то и Агген, раз уж это пугало ее до такой степени, что здесь появлялась я.
Он никогда не подходил ко мне первый, то ли не желая пугать еще сильнее, то ли теряясь в догадках, сходя с ума, отчего его жена столь кардинально меняется в полночь. А может быть, ему было важно, чтобы я сделала эти шаги сама – один, два, три разделяющих нас шага. И я их делала, не отрывая от него взгляда, не говоря ни слова. Грелась в его руках, заворачиваясь в них, утыкаясь макушкой в твердый подбородок, целуя так, словно прощаясь – и действительно, всякий раз прощаясь, потому что каждая предыдущая ночь могла быть последней, а каждая новая становилась подарком. Он бывал со мной резок, почти прокусывая губу, сжимая руки на запястьях до синяков, словно наказывая за то пренебрежение и холодность, которые получал от Агген. А бывал и нежен, и жаден, и в каждом прикосновении ощущалось, как он скучал по мне – не по Агген, по мне! В силу невозможности общаться с ним языком слов, я пыталась отвечать ему телом – то, что понимаю и принимаю и его обиду, и непонимание, и горечь, и даже робость, принимаю его целиком и полностью, первого, единственного, почти украденное у судьбы счастье. Мне тоже хотелось оставить на нем хоть какой-то след – прикусить мягкую кожу у основания шеи, вжаться ногтями в мускулистую гладкую спину, но я думала об Агген – даже тогда, даже с Дэро, я не могла совсем не думать о ней.
Глава 40.
Прошло седьмицы три со свадьбы – период, который в Руане традиционно отводится молодым супругам на утоление страсти. В простом народе так и говорят – «три седьмицы всего слаще». По истечению этого периода, опять же, в строгом соответствии с традициями, Агген приехала навестить родителей. Я ждала этого дня и в то же время почему-то страшилась его. По утрам мы не встречались. Выходя из спальни лорда Дэро в тонком шелковом халате и наброшенном поверх него плотном драповом плаще, уже не особо заботясь о том, проснется он или нет, я спускалась вниз, здоровалась с прислугой и выходила прочь из замка до небольшой речки. В раннее немного морозное утро над речкой поднимался белесый пар. Здесь и забирал меня лорд Эрко, угрюмый и молчаливый. К счастью, он больше не задавал вопросов, ответов на которые я не имела. Сегодня я спала в своей башне, вернее, бессонно металась по ней, и мне вдруг подумалось, что всё могло быть не так. И Агги совершенно ничего не боялась, и может быть, даже хотела этих ночей со своим законным мужем, но магия танверины оказалась сильнее? И пока я бесстыдно – небо, совершенно бесстыдно, отдавалась – небо, а как еще это можно назвать? – лорду Дэро, Агген беспомощно рыдала, уткнувшись в мою подушку, вне себя от ревности и обиды? А в те редкие ночи, когда я оставалась у себя, она... Эта мысль оказалась такой ошеломительно внезапной, что теперь, в ожидании приезда юной теперь уже леди Лиан, я вся извелась. В конце концов, Агги могла бы оставить мне какую-то записку, дать понять, как она относится к происходящему – но ничего не было.
Экипаж Зорданов – кажется, тот же самый, на котором я когда-то вернулась после того, как чуть не была принесена в жертву, показался на дороге, когда меня уже просто трясло, пальцы заледенели, а глаза покраснели и припухли от бессонной ночи.
После того, как он скрылся из виду – въездные ворота из моего окна не просматривались – я сползла по стене и устроилась на полу, обхватив руками колени.
Когда-то Великое Небо заскучало в своей неизмеримой вечности, и тогда оно накрошило тяжелые дождевые тучи в мелкий песок, создало огромные хрустальные часы и стало смотреть, как песок сыпется вниз. Так по легенде появилось время, а после времени и земля. Именно сейчас я чувствовала, как сыпется мне на голову мелкий небесный песок, ибо та же легенда говорит о том, что каждому из людей отведен свой срок, свое количество горстей, которые погребут его под собой.
Дверь открылась почти неслышно. Я сидела на полу, пряча глаза, а Агген стояла в дверном проеме, не заходя и не говоря ни слова. Я не выдержала первой.
Как на одном из моих давних рисунках мы очень близко и глядим друг другу в лицо – она, с модной прической замужней дамы, в белом нарядном дорогом наряде, и я – в стареньком, застиранном темном платье, с распущенными волосами. И мы одновременно говорим друг другу:
- Прости.
***
Агген рассказывала мне о жизни в замке – леди Зордан относилась к ней хорошо, они часто вместе наведываются в деревню, помогают тамошним жителям, следят за порядком. У Зорданов великолепная конюшня, прекрасный сад. Про Дэро она молчит. Словно и нет в ее жизни высокого черноглазого мужчины, мужа, спутника всей оставшейся жизни. Вычеркнула ночи с ним, не говорит о днях.
