Драко неверяще посмотрел на свои опустевшие руки и с рёвом бросился на отца. Люциус настолько не ожидал этого, что не успел среагировать. Они сцепились и покатились по обгоревшему ковру, забыв про палочки и отчаянно молотя друг друга. Гермиона бестолково топталась рядом, она целилась и отводила палочку с руганью, боясь попасть не в того.
Наконец Люциус оказался сверху и врезал Драко так, что голова сына мотнулась в сторону, а из лопнувшей губы выступила кровь.
— Это тебе за Гермиону! — тяжело дыша, бросил он, утирая кровь с подбородка: Драко разбил ему нос.
Но ощущение было мерзким: будто ударил самого себя. По крайней мере, в груди ныло так, будто сам в себя вонзил нож.
— Я хотя бы любил её! — невнятно простонал Драко. Похоже, отец выбил ему зуб. — А ты просто трахал. Но она больше никогда не позволит тебе…
Гермиона сжала зубы и приставила палочку к его затылку.
— Обливейт! Забудь меня. Навсегда!
Люциус бросил на неё запоздалый взгляд, вытер кровь под разбитым носом и быстро добавил:
— Забудь всё то, чему тебя учил Лорд! Ты всегда мечтал жить во Франции… открыть самый лучший ресторан… жениться на Астории Гринграсс.
Взгляд Драко остановился, глаза помутнели, впитывая ложные воспоминания. Длинное жилистое тело расслабилось, а щека с порезом неприятно подёргивалась, и Люциус в который раз за эту ночь почувствовал себя чудовищем. Но иного выхода не было. Не сделай они этого, он чувствовал бы себя ещё большим чудовищем.
Поднимаясь, мужчина отбросил волосы с лица и заметил:
— Мне нужно было сделать это самому… Гермиона.
— Да уж, — всхлипнула она, сгорбившись, — У вас, Малфоев, это прямо призвание!
«Язвит, — отметил про себя Люциус. — Значит, всё не так плохо, как могло бы быть!»
Он зажал нос, чтобы остановить кровь, и посмотрел на Драко: тот лежал с полузакрытыми глазами и, казалось, спал. В эту минуту раздался визг Нарциссы: заклятие окаменения перестало действовать, и она бросилась к сыну, покрывая его равнодушное лицо поцелуями.
— Ты — чудовище! — бросила она. — Никчемный любитель грязных магглов! Ты ничем не лучше этих Уизли! Я засажу тебя в Азкабан! Я выдам все твои тайники с тёмными реликвиями!
— Ты этого не сделаешь, — Люциус предупреждающе покачал головой и отнял ладонь от лица. — Иначе не получишь ни сикля при разводе.
— Я сотру тебя в порошок! — шипела Нарцисса, даже не пытаясь утереть слёзы, что градом катились по щекам. — Ты! Ты предпочёл грязнокровку собственному сыну!
— Кроме того, ты дашь клятву о том, что всё случившееся здесь никогда не покинет пределы этого дома. Грязнокровка, как ты изволила выразиться, только что избавила твоего сына от Азкабана, подарив ему новую жизнь.
Женщина спрятала лицо на груди сына. Её плечи подрагивали от глухих рыданий, словно Драко погиб.
Гермиона, бледная как смерть, шагнула к камину и уже зачерпнула пороха из сафьянового мешочка, как вдруг зашаталась и рухнула без сознания, безвольно раскинув руки.
— Лу! — рявкнул Люциус.
Домовик появился тут же, будто ждал зова. Он с восхищением и ужасом уставился на ожившего и окровавленного хозяина, а затем с восторженным воплем кинулся целовать его сапоги, но мужчина брезгливо оттолкнул его. Лу со страхом смотрел на плачущую над сыном леди Нарциссу, и мысленно оценивал следы разрушения гостиной, наверняка с печалью понимая, что некоторые портреты уже не спасти.
— Немедленно трансгрессируй сюда ближайшего целителя! И лучше бы это была женщина, иначе тебе придётся отправиться в Британию!
Эльф смиренно прижал уши и исчез. Люциус бережно поднял на руки бесчувственную девушку и поднялся с ней на второй этаж. В коридоре царила глухая тьма, приходилось ориентироваться интуитивно, опираясь на гладкие стены.
— Чайна! Юна! — позвал он, не зная, где спальня Гермионы.
Домовухи тут же появились, с нескрываемой радостью вглядываясь в лицо хозяина.
— Юна, посвети мне и покажи путь к комнате Гермионы! Чайна, займись уборкой в гостиной, а лучше наколдуй-ка наскоро какую-нибудь иллюзию! У нас будет гостья, и я бы не хотел, чтобы после неё здесь появились авроры с ненужными вопросами.
В спальне домовуха зажгла свечи в канделябрах, и тени заметались по потолку, как дементоры, отступающие перед светом Патронуса. Уже укладывая девушку на кровать, Люциус почувствовал, как она пошевелилась.
Он склонился над Гермионой и прошептал, втайне надеясь на то, что она не ответит:
— Ты ведь хотела убить Драко. И могла… Почему же не убила?
— А ты? — отозвался слабый голос.
— Он ведь мой сын…
— Поэтому и не убила, — чуть слышно сказала она и закрыла глаза, снова проваливаясь в беспамятство.
Люциус подложил Гермионе подушку под голову и не удержался: скользнул губами по виску, и сделал то, чего никогда не успевал во сне — погладил пышные спутанные волосы. Тёплое сияние свечей золотило изящные черты бледного лица девушки, очерчивая губы и острый подбородок. Малфой ласково провёл по нежной щеке, рядом с ранкой. Такая хрупкая, как фарфоровая кукла. Но стоило только вспомнить, как яростно она сражалась, какая грозная и безжалостная в битве…
Он подумал о том, что если бы меньше любовался урной с собственным прахом, возможно, он мог бы успеть предотвратить эту катастрофу. Мужчина втянул воздух разбитым носом. Его бедная маленькая колдунья всё ещё пахла яблочной свежестью, но теперь к этому аромату примешивались нотки горечи и боли. За каждую рану и синяк хотелось спуститься и врезать Драко ещё. Да и себе тоже.
Всего-то четыре слова «поэтому и не убила», но они растревожили в груди что-то дикое, первобытное, отчего кровь прилила к лицу, а сердце застучало с перебоями. Эта поистине волшебная фраза перечёркивала мрачное предсказание Драко «Она больше никогда не позволит тебе», от которого всё в душе холодело. Выбор сделан. Он предпочёл Гермиону.
Кровь из носа снова закапала на рубашку. Люциус помянул Мордреда и достал палочку, собираясь произнести кровоостанавливающее, но тут на пороге показалась грузная женщина. Она была завёрнута в блестящую серебристую ткань, как рождественский подарок в яркую обёртку, и мужчина не сразу понял, что это платье. На голове возвышалась целая башня из чёрных волос, уложенных в причёску, в полные руки впивались разноцветные браслеты. Дама недовольно охала, потому что сзади её ощутимо подталкивал Лу.
Увидев Люциуса, она возмущённо возопила:
— Пресвятая Эстерель! Если меня вытащили из-за праздничного стола, чтобы залечить разбитый нос…
Мужчина устало поднялся и отошёл, открывая её взгляду лежащую Гермиону.
— Вот ваш пациент. Лечите! Да, и внизу вас ждут ещё двое.
Толстуха нахмурилась и подошла к постели. Уверенным движением достала палочку, и, дополнительно осветив девушку с помощью «Люмос максима», принялась нараспев читать заклинания. Магия волнами хлынула от её полных рук, и в спальне сразу запахло озоном.
Вдруг она обернулась и многозначительно заявила:
— Кстати, меня зовут мадам Фюи, месье Таинственный Похититель.
Люциус чертыхнулся. Проклятая схватка так вымотала, что не хватало сил залечить нос, а кровь так и бежала с подбородка на рубашку. Во рту чувствовался гадкий металлический привкус и никак не выходило произнести правильно банальное «Вулнера санентур». Мужчина с удивлением и благодарностью заметил, как гостья невербально исцелила рану, только махнув рукой в его сторону.
Мадам Фюи вдруг развернулась, шумно шелестя платьем, и, уперев руки в боки, торжественно заявила:
— Месье, для начала: их двое!
— Что?
— Я говорю, эта девушка беременна!
Люциус шумно выдохнул и запустил пятерню в густую гриву, пытаясь прийти в себя. Такого он не ожидал. Хуже всего то, что теперь отцом ребёнка мог быть как он, так и Драко.
«И что тогда делать? Вряд ли она оставит ребёнка! Вынесет ли она это?! Но… Мерлин… если всё же этот ребёнок мой…»
Он не замечал, с какой скоростью расхаживает по комнате из угла в угол. Остановившись у стены с дурацкими обоями в розовый цветочек, он зычно крикнул в сторону порога:
