до тебя эту простую истину – ты прекрасный человек.
– Нет, Седрик, к счастью, я – не человек, – тихо сказал Маркус.
«Но в этом мое проклятье» – подумал я.
– Насчет Миши: я никогда долго с ней не общался, скорее, она всегда была неким аксессуаром Маришки, – с усмешкой добавил брат.
Я задумался: разговаривать мне совсем не хотелось. Странно, но желание пообщаться с братом ушло, и меня вновь охватила жажда одиночества: мне нужно было погрузиться в свои мысли, чтобы еще на день подкрепить свои силы до того дня, как Вайпер вернется из Бразилии, и когда, наконец, закончится эта страшная охота. Количество жертв ввергало меня в ужас – масштаб трагедии перешел всякий предел, но, к моему сожалению, я понял, что Маркус не собирался сворачивать охоту раньше времени и сам был одним из игроков-убийц.
– Седрик.
Я очнулся от своих мыслей: Маркус серьезно смотрел на меня.
– Что? – спросил я, удивляясь суровому выражению его лица.
– Чего ты ждешь? На что надеешься? – тихо спросил он.
– Я ни на что не надеюсь, и уже давно знаю, что меня ждет: или вечное счастье или вечные страдания, – честно ответил ему я.
– Ты можешь выбрать сам: страдания или счастье.
– Не заставляй меня презирать тебя, Маркус. Не давай мне повода презирать тебя! – сказал я, разгневавшись на его намеки: он желал, чтобы я разорвал свой союз с Вайпер!
– На досуге я много рассуждал об этом и понял, что лгал сам себе, говоря, что смирился с будущей потерей твоей нормальной жизни. Я обманывал себя мнимой добродетелью – желанием видеть тебя счастливым, пусть, даже если со смертной, быть свидетелем самых коротких, хоть и самых радостных лет твоей жизни. – Маркус запнулся. Я не верил своим ушам: его признание поразило меня до глубины души. – Но недавно, оставшись наедине с собой, я решил вступить в бой со своими мыслями и стал искать в себе настоящие чувства, какими бы эгоистичными они ни были, и которые, как оказалось, были спрятаны под маской моей мнимой мудрости. Я понял, что чувствую на самом деле. Я так часто говорил себе, что смирился, но на самом деле – это была ложь, и ею прикрывался мой эгоизм, который я не могу в себе победить! Знаю: я не вправе решать за тебя и руководить твоей жизнью, но я хочу сделать это! Я хочу отвернуть от тебя то, чего ты так желаешь: вечные страдания после секундного и зыбкого счастья со смертной! Седрик, сейчас ты можешь презирать и ненавидеть меня, но я не могу больше скрывать мои настоящие мысли: я не смирился! И не смирюсь никогда! Вайпер для меня – злейший враг! Я ненавижу ее!
Казалось, признание Маркуса должно было отвратить меня от него: его ужасные слова и непонимание должны были стать стеной между нами, но я прекрасно понимал, что у него было право пытаться «спасти» меня. Ведь я сделал бы то же самое, если бы на моем месте оказался он.
– Не кори себя – я не призираю тебя, и мы уже не в первый раз говорим об этом. Маркус, я не мальчишка и ни капли не поверил тебе, когда ты убеждал меня в том, что смирился: смирение – это жертва, на которую не пошли бы ни ты, ни я, если бы ты оказался в моей ситуации. Твои мысли благородны и не вызывают во мне ничего, кроме восхищения твоим мужеством – ты жертвуешь своими нервами и своим спокойствием во имя того, что ненавидишь. Подобно тебе, оставшись на досуге, наедине с суровой правдой, я понял, что я – лжец и эгоист: по просьбе Вайпер я поклялся ей не замыкаться в круге сумасшествия и духовного самоубийства после ее смерти. Я постоянно лгу миру, который стал бы посягать на ее жизнь, узнай он о нашей любви. Не тебя, а себя я должен презирать: я – ничтожество, но в силах признать это, и все же, вопреки этому, я не остаюсь никем, выше себя самого: ничтожное существо навсегда останется ничтожным, если оно не желает бороться. А я не желаю бороться и принимаю реальность такой, какая она есть, – мне суждено стать безумным, вкусить и принять смерть единственного луча света в моей жизни. И я принимаю твое право ненавидеть Вайпер, но призываю винить во всем только меня. Однако я вижу, что уже не смогу переубедить тебя, потому что братские узы – сильнее, чем голос разума, но я хочу, чтобы ты понял: голос разума, братские узы и твои страдания – давно уже стали второстепенным для меня. Наша с Вайпер любовь, желание быть с ней и упиваться воспоминаниями о прошлом, в безумстве без нее – мое счастье и моя цель. И это прекрасно, что сейчас, в первый раз в нашей жизни, мы говорим то, что чувствуем на самом деле, не скрываясь за чувствами братской любви и угрызениями совести за свои слова, не слыша зова родной крови, не боясь обидеть, расстроить или ранить друг друга своей правдой. Теперь все фигуры расставлены правильно, как и должны быть расставлены.
Я произнес этот тягостный печальный монолог, наблюдая за огнем в камине: треск дров, горящих в нем, прерывал тяжелое дыхание брата.
– Значит, я уже давно и окончательно потерял тебя! – шепотом сказал он.
– Да, – твердо ответил на это я.
– Тогда я уйду первым, чтобы не видеть, как уйдешь ты! – Он пулей вылетел из моей комнаты, но я все еще слышал его горестные вздохи.
После ухода брата меня охватили тысячи сомнений и противоречивых мыслей: было бы лучше, если бы Маркус оставался в неведении о моих истинных приоритетов и мыслей? Или я поступил правильно, и теперь ни он, ни я не были в заблуждении насчет друг друга?
Горькая правда всегда лучше сладкой лжи. Хотя, и ложь была горькой. Но более выносимой.
***
Кошмар, преследовавший всю ночь, заставил меня проснуться в поту: во сне я стояла рядом с Седриком, и он, такой прекрасный, начал стареть на моих глазах и превращаться в монстра, а затем – в мумию. Он рассыпался в прах, а я ловила руками его и кричала от ужаса.
Мое лицо было мокрым от слез, но я улыбнулась: Седрик – бессмертный. Он будет жить вечно. Это был всего лишь страшный сон, и не более.
Вдруг я просто физически почувствовала в комнате чужое присутствие. Кто-то был здесь. Кто-то следил за мной.
Мягкий тусклый свет уходящей луны освещал мою комнату через большие не зашторенные окна. Я лежала в кровати и смотрела в потолок: было так тихо, что мое учащенное дыхание и шум в висках казались мне громкими,
