и проведал он об этом совсем не скоро.
А было это так…
Весть о позоре четы де Мюлан вмиг разнеслась по салонам Парижа.
– Вы не поверите, дорогая, представляете? Он застал её с баронетом в псарне!
– Да нет, вы путаете, в какой-то лачуге! Кажется, это была сторожка.
Дамы шушукались и на ходу придумывали какие-то подробности и скабрезности. Всем хотелось хоть как-то отплатить Бернардет де Мюлан.
Надо сказать, что мадам де Мюлан всегда щедро раздавала колкости и обидные комментарии, которые хоть и были прикрыты мнимой вежливостью и любезностью, но жалили весьма болезненно. Каждой из дам приходилось хоть раз испытать мучительную неловкость.
Теперь прелестницы Парижа могли вдосталь поваляться на костях Бернардет – в этом обществе лежачих били с особенным удовольствием.
Все это время Бернардет лежала поперёк моей бывшей кровати и рыдала, вспоминая мучительно ту самую позорную сцену, когда её отвратительный муж-осёл застал их с баронетом Сегюром.
Тогда Бернардет особенно тщательно готовилась к свиданию – раз за разом она всё больше входила во вкус этих тайных встреч. Подбирала красивое бельё, соблазнительные наряды. Жизнь обрела восхитительный пикантный вкус.
Баронет не разочаровал её, он был пылок и сыпал комплиментами.
Лачужка Мадлен ей и тогда, при первом осмотре, внезапно понравилась, хотя она никогда бы никогда не призналась бы в этом. А сейчас, притащив сюда пару кружевных салфеток и хрустальный графин с бокалами, она воображала, что этот необычный уют и комфорт её рук дело. Как же вовремя всё сложилось! Даже собаки в псарне служили для влюблённых надёжным прикрытием – в самые жаркие и страстные минуты, они принимались жалобно завывать, да так громко, что заглушали все посторонние звуки.
В общем, мадам де Мюлан веселилась от души. Они с мужем жили каждый своей жизнью, практически не замечая друг друга, и были вполне этим довольны.
У них даже наладились отношения – за теми редкими ужинами, и во время светских выходов, они были вполне милы, и походили на добрых супругов.
Бернардет внимательно осмотрела себя в зеркало и осталась довольна сделанной прической и аккуратно приклеенными мушками – она была очаровательна. Осталось выбрать наряд для сегодняшнего свидания. Баронет пообещал в этот раз сделать ей какой-то сюрприз, и она находилась в предвкушении.
Вообще, по сравнению с её мужем, баронет был просто душка! Бернардет даже пришлось завести еще одну шкатулку, куда она, аккуратно и тщательно, прятала милые пустячки и подарки от любовника. Сегюр был богат и щедр, но увы, пока муж жив — носить его подарки публично мадам де Мюле не сможет. Ах, никогда в жизни ничто не складывается идеально!
Не торопясь она примеряла то одно платье, то другое. Цвета нарядов подчеркивали её яркую красоту каждый по-своему. Сегодня ей хотелось быть особенно неотразимой.
В итоге она выбрала бирюзовое с белой накидкой. Эта белизна подчеркивала её хрупкость и невинность, намекала на скромность и, в тоже время, пикантно приоткрывала плечи.
Они с Оноре давно уже занимали разные спальни, что значительно облегчало ей задачу. Поглощенная своими мыслями, которые притупляли бдительность, она не заметила, что супруг её вернулся домой раньше обычного, и продолжала свои сборы. Наконец, настал назначенный час, и Бернардет выпорхнула из дома через черный вход, захватив маленькую корзинку с фруктами.
Оноре находился в прескверном настроении – маркиза Шатион внезапно отменила их свидание, поэтому он поехал в мужской клуб, где изрядно выпил и плотно поел, после чего ему стало плохо – заболел живот.
Мучимый коликами и икотой, он доехал до дома и сразу прошел к себе, чтобы освободиться от плотного костюма, который, как ему казалось, усугублял его состояние.
После того, как он облачился в домашний костюм – фланелевые мягкие брюки и свободную рубашку, накинув сверху уютный халат, он решил пройтись по дому, дабы отметить присутствие хозяина – чтобы не расслаблялись слуги.
Прислушавшись к тому, что происходит в спальне его супруги, он отметил, что в коридоре стоит аромат её духов – терпких и мускусных. Он удивился этому обстоятельству, однако пока не придал значения.
Важно откашлявшись, Оноре постучал в двери. В ответом была тишина. Это было странно, так как в доме стояла тишина и свет был приглушен. Где же она еще может быть, как не у себя? Отворив дверь, злосчастный муж вошел и обозрел спальню жены. Царил лёгкий беспорядок, видимо, всё-таки Бернардет уехала на какой-нибудь приём.
Разозлившись, Оноре, накинул пальто на плечи, решив пройтись по саду, надеясь, что свежий воздух рассеет остатки его недомогания. Прошелся по дорожкам, освещенным лунным светом, затем, продрогнув, свернул к воротам, чтобы дойти до них и после этого закончить свой моцион.
Дойдя до домика привратника, он подивился сначала тому, что из окошек пробивался слабый свет. Заинтересовавшись, он решил подойти поближе, чтобы выяснить, что происходит у него под самым носом.
В это время трагическим хором завыли псы, повизгивая и заглушая друг друга.
Баронет стал красться на цыпочках, являя фигуру настолько комичную в своих широченных фланелевых штанах, что мог бы стать героем модных анекдотов. Однако себе Оноре казался сейчас очень похожим на бесстрашного героя.
На крылечке домика лежал какой-то белый предмет. Оноре де Мюлан поднял его и вгляделся. Какая-то тряпка. Однако, на ощупь тряпка была из кружев и пахла духами его жены. Всё еще не понимая, что происходит, он внимательно рассматривал её и думал, как эта накидка оказалась здесь.
Машинально он шагнул к двери, и дёрнул её на себя. Собаки всё еще завывали, но ему показалось, что из спальни доносится еще что-то, кроме этих завываний.
Беспрепятственно пройдя внутрь, он шел на эти звуки, постепенно озаряемый страшной догадкой.
Наконец, ему открылась картина, достойная пера какого-нибудь художника из тех, которые изображали бесстыдные сцены. Так -то баронет совсем даже не был против таких пикантных картинок, висящих на стенах некоторых мужских клубов. Однако увидеть такую сцену с участием жены — это отвратительно! Он хотел закричать “Воры!”, однако сообразил, что люди, находящиеся сейчас перед его глазами никого не грабят.
Сначала он даже подумал, что здесь происходит какое-то насилие, потому что точно знал – его жена, хоть и обладала неприятным нравом, была совершенно равнодушна к плотским утехам. Он считал это вполне нормальным для благородной дамы и благовоспитанно не докучал ей, будучи совершенно довольным, навещая маркизу Шатион.
Потом, бледный Оноре всё-таки всмотрелся в лицо Бернардет и понял, что насилием здесь и не пахнет. Она крепко держалась
