Тем же вечером я поспешила к дяде в Бюро, чтобы поделиться радостной вестью. Друид словно и не услышал меня; он витал в своих мыслях, и вид у него при этом был такой, словно он впал в транс. Привыкшая с уважением относиться к его временным «отлучкам», я перестала говорить. Через минуту-другую дядя очнулся и обратил на меня ясный взгляд.
— Значит, — серьезно сказал он, — тебя приглашают в холмы.
— Да! — рассмеялась я, но, увидев, как исказилось лицо друида, осеклась. Сердце дернулось в груди испуганной птицей. Почему у него такое лицо, словно я сказала о чем-то ужасном?
— Почему ты, Мага? — тихо спросил дядя, пристально глядя на меня. — Неужели во всей Вегрии не нашлось других, более толковых фейриологов?
— Не только меня приглашают: счастье выпало еще двоим фейриологам. Нам предоставят возможность изучать фейри и вести наблюдения. Естественно, гарантируют магическую неприкосновенность. Условие только одно: материалы, которые мы соберем, должны будем согласовывать с ними, публиковать можно будет только одобренные статьи. Ну а все остальные пункты договора стандартные, сами знаете.
— Рада?
— Конечно, рада! Что еще полагается чувствовать, когда сбывается мечта?
Побывать в холмах действительно моя давняя мечта. В детстве я с ума сходила по фейри: представляла себя то эльфом, то боглом, а то и баргестом косматым; в юности воображала, как встречу эльфа, причем непременно сидхе, как он влюбится в меня и предложит уйти с ним; в студенчестве очень хотела притронуться к самой магии холмов, увидеть чудеса обоих дворов своими глазами. И я не просто мечтала об этом всем, а шла к мечте: сначала терзала дядю расспросами, повзрослев, навязывалась как свидетель на ритуалы, поступила на фейрилогию, исправно каждый год отправляла заявки в Министерство на посещение холмов… И вот, свершилось! Приглашение получено!
Эдгар хмуро глянул на мою светящуюся мордашку и сказал:
— Нечего тебе делать в холмах. Там все иначе. Магия, которая становится доступна и осязаема, вызывает зависимость, прикосновение эльфов подчиняет и чарует, к тому же жизнь в холмах длится вечно. Ты мне как дочь, Мага. Я не прощу себя, если отпущу, и ты отречешься от человеческой жизни ради вечного пребывания среди фейри. Это слишком большое искушение.
Я кивнула. «Искушение», «зависимость» — нельзя подобрать других слов, полнее и точнее описывающих состояние человека, который оказался в холмах. В наше время тех, кого приглашают ко дворам, защищают от воздействия магии и соблазнов, но все равно тяжело из сказки возвращаться в серую действительность. До сих пор фиксируют случаи смертельной тоски по фейри.
— Опасения ваши понятны. Но мне ли, представителю рода друидов, бояться чар фейри? Тем более что я отправлюсь туда по делу, собирать материал, как ученый.
— При всем уважении, моя дорогая, ты не ученый, — закатил глаза дядя.
— Тогда как журналистка.
На это он уже возразить не мог. Пусть у меня и нет профильного гуманитарного образования, но я вот уже третий год как в штате журнала «Сверхи», веду колонку о фейри и заодно анонсирую где, когда и кем будет проведен очередной ритуал, связанный с ними.
— Я проведу в холмах ровно три месяца по нашему исчислению, и вернусь. Закон ретиво защищает отношения людей и фейри, так что я буду в полной безопасности, как и другие фейриологи, которых пригласили.
Вздохнув, дядя поднялся из-за стола и встал у окна. За окном шумел дождь, и в вечерней темноте сумерек ничего невозможно было рассмотреть, кроме рассеянного света газовых фонарей. Однако друиды и в темноте могут узреть многое. Дядя умеет прорицать, и, хотя его способность видеть будущее довольно слабо развита, ее все же не стоит упускать из виду.
— Что-то видите? — насторожилась я.
— Ничего определенного, но сердце гложут предчувствия.
— Дурные? — расстроилась я.
— Не могу понять… Все туманно.
— Будущее всегда туманно, вы сами мне это говорили. Любой прорицатель видит только одну вероятность того, что может произойти, а остальные вероятности сокрыты. Когда картина неполная, о ней судить нельзя.
— Это так, — проговорил друид с досадой, словно сам бы не рад тому, чему меня учил. Он явно подыскивал аргументы, чтобы убедить меня отказаться от приглашения, но аргументы не находились. Или он заранее знал, что проиграет в споре со мной.
— Такой шанс выпадает раз в жизни. Я не собираюсь его упускать, — твердо сказала я, чтобы положить конец дискуссии.
Друид посмотрел на меня и так же твердо заявил:
— Вот что, Мага. Я отпущу тебя в холмы только с одним условием — если ты позволишь поставить дополнительную защиту. Сегодня же.
Я закатила глаза и протянула:
— Это называется «паранойя».
— Называй, как хочешь. Без защиты я тебя никуда не пущу. И ритуал должен быть проведен как можно раньше. Чем больше времени от проведения ритуала прошло, тем…
— Тем сильнее будет его эффект, — закончила я. — Ладно, против защиты я ничего не имею.
— Тогда собирайся. Быстрее начнем, быстрее закончим.
— Есть, мой рин, — отсалютовала я рукой и поднялась со стула.
Захватив сумочку и плащ, я вышла из кабинета, и, пока дядя копался, достала из сумочки блокнот. К списку заданий на завтра прибавится еще и посещение Министерства по сверхъестественным делам — нужно получить одну важную подпись. Еще нужно заскочить к рину Флоггсу и уточнить, как дела с запланированным ритуалом очищения, подготовить анонс и сдать его редактору. И не забыть купить для Шапки корм.
Дядя вышел из кабинета, закрыл дверь. Он уже надел плащ и шляпу, и в руках держал объемную сумку, в которой обычно носил ритуальные принадлежности. Закрыв приемную и сдав ключи, мы вышли из бюро и сели в машину.
Из Кэнтона выехали быстро, пробок не было, а так как двигатель электромобиля был хорошо заряжен, то обошлись и без подзарядки. Остановились мы через сорок минут, у дубравы, которую друиды Кэнтона облюбовали для ритуалов, и под одним зонтом, перебежками, добрались до дядиного дуба, кора которого была отмечена нарисованными им символами.
Пока я пританцовывала на месте, спасаясь от вечернего холода и промозглой погоды, дядя опустил зонт и распустил волосы; они легли гладкой тяжелой массой на его спину. Затем мужчина пропел короткую молитву-обращение, нарисовал заговоренной краской нужный символ на коре дуба, и коснулся ее ладонями. Это нужно, чтобы воззвать к духу дерева и указать силе выход в символе.
Зная, что будет дальше, и как должен вести себя человек, участвующий в ритуале, я вынула шпильки из волос, разрушив любимую прическу — низкий пучок. Волнистые распущенные волосы не легли одной тяжелой массой, как у дяди, а сразу взлетели вверх, поднятые ветром. Вообще-то по древнему порядку мне следует не только распустить волосы, но также и обнажиться, но это уже чересчур для наших цивилизованных времен.
Одной рукой держась за дерево, другую друид опустил на мой лоб и сосредоточился. Сейчас потекут из его уст знакомые слова заклинания…
Я приготовилась мысленно повторять их, но после первого же произнесенного дядей слова изумленно на него взглянула. Не только заклинание было мне незнакомо, но и язык, на котором оно произносилось! Испугавшись, я все же не сошла с места, не шевельнулась и не задала вопросов, пока дядя не закончил. Прерывать ритуалы нежелательно, потому что никто не сможет предсказать, какие будут последствия.
Капли дождя перестали залетать к нам, пространство под дубом, на котором мы стояли, наполнилось силой, и я почувствовала, как наэлектризовались мои волосы, и как кожу стало покалывать. Верный признак того, что вокруг сконцентрирована магия. Когда заклинание было произнесено, друид открыл глаза, темные, как ночное небо, убрал руку от моего лба, оперся спиной о дуб и обронил устало:
— Все.
Магия медленно уходила, просачивалась в землю, уносилась ветром, разбивалась каплями дождя, но я все еще чувствовала ее близость. Призови ее дядя — она отзовется и вернется.
