– Один? Никитос так сказал? – удивляется Санек.
Вскидываю подозрительный взгляд на парня.
– Что не так?
– Ничего, – покачивает головой и сразу же переключается на другую тему. – Твои вагоны первый, третий и пятый. Усекла?
Киваю.
– Я тоже буду недалеко. Есть у меня одно дельце… Но если проблемы – выпутывайся сама. Я Никтоса предупредил, что тебе не нянька.
Снова киваю.
В горле все пересыхает от страха. Последняя фраза пугает ни на шутку. Вагонов в электричке много, и в каждом кто-то чем-то да промышляет. Не знаю, как шайка Санька отнесется к новому работнику.
– А теперь шуруй на платформу. Поезд стоит всего две минуты! – резко приказывает мой новообретенный начальник. А когда разворачиваюсь, еще и умудряется шлепнуть по попе. Не знаю, как ему это удается, бандура в чехле закрывает меня почти полностью, видимо, опыт тискать девушек помогает.
Хочется возмутиться и врезать наглому Саньку. Даже резко поворачиваюсь и смотрю в хамоватую противную рожу. Но парень самоуверенно вскидывает бровь и хищно прищуривается. Словно говорит – стоит мне только пальцем шевельнуть, и Никита обо всем узнает, а моя бандура полетит с четвертого этажа.
– Ничего Настя, это всего лишь один день. Только один день. А там съедешь и забудешь об этом, как о страшном сне, – говорю про себя, пытаясь утешить. Хотя обидно до слез.
Аккуратно перехожу через рельсы и замираю на перроне. Зубы начинают выбивать чечетку. Холодно. И ветрено. Постукиваю кроссовкой о кроссовку, чтоб хоть как-то согреть окоченевшие пальцы на ногах. Рядом стоят нахохлившиеся пассажиры с огромными клетчатыми сумками. Кто-то едет на дачу, кто-то в гости. В основном это пожилые люди. Но есть и молодежь. Люди Санька выделяются из толпы, как волки среди овец. Стараюсь держаться подальше от будущих коллег и невольно жмусь к простым гражданам.
– Один день, всего один день, – шепотом повторяю, как мантру.
Эти личности меня пугают. Особенно, когда к ним подходит Санек, и я замечаю, как некоторые начинают неприкрыто таращится в мою сторону.
К счастью электричка, тяжело и шумно громыхая колесами, приближается к платформе. С громким шипением раздвигаются двери первого вагона. Несколько человек поспешно выходят на станции. Мы терпеливо их пропускаем, а затем сами забираемся в старенький поскрипывающий поезд.
Пока остальные пассажиры рассаживаются на свободных местах, с волнением окидываю взглядом полупустой вагон. Людей совсем мало, но от этого не легче. Выступать мне конечно доводилось. И не раз. Лет с десяти привыкла к сцене и концертам. Но вот так, перед толпой…
В горле застревает колючий комок. А вдруг я петь не смогу. Сейчас мне кажется, что я и звука не выдавлю.
Приходится буквально пересиливать себя, чтобы снять с плеч чехол с инструментом, медленно, сантиметр за сантиметром, расстегнуть молнию, извлечь бандуру. Благо, на меня пока никто не обращает внимания. Большинство преспокойно дремлет, склонив голову на грудь, кто-то читает или смотрит в окно.
Тихонько прокашливаюсь, стараясь снять спазм, сдавивший горло. Осторожно сажусь на деревянную лавку. Привычным жестом размещаю на коленях инструмент. Вот теперь начинаю ловить на себе любопытные взгляды. Пока еще несмелые. Редкие. Одиночные. Но все равно заставляющие смущенно втягивать голову в плечи.
Чувствую себя словно десять лет назад, на первом в своей жизни академконцерте. И ладошки потеют также. И пальцы дрожат.
Левая рука пробегается по басам. Пальцы помнят расположение каждой струны. Правая начинает легонько перебирать приструнки. Теперь уже почти весь вагон начинает на меня смотреть.
Соберись, Настя! Ты же не размазня какая-то! Ты профессионал! Должна уметь выступать в любых условиях!
Невольно вспоминаю, как муштровала нас преподавательница по хоровому пению. “Представьте, что ваш голос – натянутая красная лента. Не давайте ей провисать. Держите в тонусе”, – говорила она. И мы вытягивали изо всех сил эту ленту, пока хватало воздуха в легких, делали “широкое горло”, старались тянуть выдох…
Прикрываю ресницы и растворяюсь в легких мелодичных звуках.
Голос взвивается чистой звонкой мелодией. Намеренно выбираю песню, знакомую и любимую большинством. Я и сама питаю к этой композиции нежные чувства.
А когда распахиваю веки, ко мне подходят несколько человек и робко кидают в раскрытый чехол помятые купюры. Тихо благодарю их, покраснев от стыда, и, уже немного осмелев, принимаюсь за вторую песню.
В следующем вагоне дело идет легче. Мне по-прежнему стыдно. И страшно. Волнительно. И неловко. Но голос уже не срывается. А горло не сдавливает спазмом.
Чередую печальные тоскливые мелодии, пробирающие до слез, с веселыми народными мотивами и зарубежными хитами. Бандура национальный инструмент, но кто б, что б там не говорил, а современные композиции на ней тоже звучат отменно.
Я даже немного приободряюсь и начинаю получать своеобразное удовольствие от происходящего. Не скажу, что желаю еще когда-нибудь таким образом зарабатывать деньги, но подобный опыт сохраню в своей копилке памяти. Может, внукам расскажу о своей бурной голодной молодости.
Улыбнувшись, окидываю взглядом веселящуюся толпу, которая залихватски прихлопывает в такт мелодии, и едва не осекаюсь на полуслове. На меня в упор через окошко тамбура смотрит группа братков, с которыми на перроне говорил Санек. Недобро так смотрит. Хищно. Особенно на деньги, которые виднеются в распахнутом чехле.
Глава 3
Мне едва хватает смелости закончить начатую песню. Закончить весело, задорно. Чтобы никто не догадался, как внутри холодеет от страха. Потом улыбаться, благодарить за деньги, принимать комплименты от доброжелательных пассажиров.
Не скажу, что кидают много. Разве я не понимаю, с каким достатком путешествуют на таком виде транспорта. Но даже пара гривен для меня уже подспорье.
Только в гораздо больший восторг меня приводит несколько горстей шоколадных конфет. Дорогих, завернутых в блестящую обертку. Килограмм таких в супермаркете стоит не меньше трехсот гривен. Такая оплата ни Никиту, ни моих коллег не интересует, а, значит, достанется до последней крошки мне.
Конфеты решаю положить в пакет к пирожкам и на секунду мечтательно прикрываю глаза – у меня, воистину, сегодня пир ожидается.
Потом аккуратно сгребаю мелочь, распихиваю по карманам, прячу бандуру в чехол и надеваю на плечи − лучше синица в руках, то бишь заработанные деньги в карманах, чем журавль в небе… Стараюсь делать все спокойно и размеренно, словно нет никого в тамбуре, словно не подозреваю, что задумали мои коллеги.
У меня остался последний вагон. Пятый. Как раз нужно пройти мимо опасной компании. Они, верно, рассчитывают перехватить меня по пути и стребовать свою долю. Боевое крещение, так сказать. Но мне нельзя терять ни копейки. Иначе Никита заставит еще завтра идти на промысел. А я не могу. Правда, не могу. Понятно уже, что сегодня на пары мне не успеть. Но второй день прогулять колледж − это рыть себе могилу собственными руками. К счастью хоть в магазине не моя смена.
Убираю за ухо упавшую на глаза прядь волос – вечно она из-под резинки выбивается! Делаю несколько шагов в сторону пятого вагона, будто и правда намерена идти в том направлении. И осторожно поглядываю из-под ресниц на ожидающую компанию. Братки замерли на низком старте.
Мышцы напрягаются. Про венам бежит адреналин. Сердце часто-часто стучит где-то в яремной впадинке. Страшно так, что даже дыхание перехватывает. Мне всего-то нужно продержаться пару-тройку минут. Не больше пяти, и можно будет выбежать на остановке…
Последний глубокий вдох. Резкий разворот. И я бегу в совсем противоположную сторону.
Две минуты. Один тамбур. Закрываю за собой плотно двери. Тяжелая бандура мешает. Бьет по спине. Я даже боюсь смотреть в сторону своих преследователей. Не хочу знать, где они.
Открываю вторые двери. Хлипкие створки легко расходятся. Под ногами жестяной пол с широкими щелями – стык между вагонами. Тут замедляюсь. На миг кажется, что я провалюсь вниз. Становится так жутко, что темнеет в глазах. Гудит под ногами металлический лист.
