ничего ценного, а мы – девушки неприхотливые, нам все сгодится, – подошла ко мне ближе третья. Резким рывком вцепилась в сумку, дернула. Затрещала ткань.
Единственная моя память о матери.
Я выпустила свою вещь и безо всякой магии двинула в нос «цветочку», что стояла ближе всех. Она отшатнулась, вскрикнув. Не дожидаясь, пока опомнится она и остальные, я ударила в живот ту, что отобрала у меня сумку, выхватила ее из ослабевших пальцев, закинув лямку себе на плечо. Третья сама шарахнулась от меня, и я не стала ее бить, но с нар соскочили еще трое, да и «цветочек», опомнившись, размахнулась.
Я выставила щит. Вязкий, самый простой. Кулак «цветочка» влетел в него и застрял, не коснувшись меня. Она дернулась раз, другой и заверещала. Ее вопль подхватили остальные. Перекричать их не стоило и стараться, и я выпустила магию.
«Цветочек» потеряла равновесие, плюхнулась на пол. Зря я надеялась, что освободившись, она заткнется – вопли стали еще громче. В следующий миг я поняла, что она смотрит не на меня, а за мою спину, но прежде, чем успела развернуться, меня ударило по затылку.
Искры посыпались из глаз, за первым ударом последовал второй – поперек лопаток – и еще один, по плечу. Я развернулась, вскинула руки, закрываясь, но от очередного удара дубинкой рука повисла плетью, а следующий – в висок – просто свалил меня на пол.
Меня подхватили, куда-то поволокли. В голове звенело, перед глазами плыло, и никак не получалось встать на ноги – впрочем, способна ли я идти, не интересовало никого, кроме меня. Снова проскрежетала дверь, меня втолкнули в какую-то темную каморку. Силуэт стражника заслонил свет.
– Принес?
– Да.
Что-то холодное коснулось шеи. Щелчок! Я закричала – показалось, будто череп распирает изнутри, выдавливая наружу глаза, барабанные перепонки. На какое-то время перестало существовать все, кроме боли. Но, похоже, длилось это недолго, потому что, когда я снова смогла слышать и видеть, дверь еще не захлопнулась.
– Почему сразу блокатор не надели?
– Быдло, кто ж знал?
Я нервно хихикнула – в самом деле, кто ж знал, что у студентки боевого факультета окажется магия. Задохнулась от тычка торцом палки в грудь, свернулась на полу.
– Ничего, посидишь в карцере – успокоишься, – сказал тот же голос, что спрашивал, почему не надели блокатор.
Захлопнулась дверь, оставив меня в полной темноте.
Встать удалось не сразу – болело все тело. Но подниматься пришлось – каменный пол был ледяным. Кое-как выпрямившись, я повертела головой туда-сюда, поднесла к лицу ладонь с растопыренными пальцами. Тьма не изменилась, как будто света здесь вовсе не было. Шагнула, выставив перед собой руки, и взвизгнула, когда пальцы коснулись ледяной склизской стены. Шаг в другую сторону – стена, такая же мерзкая на ощупь.
Меня затрясло. Я обхватила руками плечи, съежилась на корточках. Согреться не вышло. Сырой камень тянул из меня тепло, кажется, вместе с жизнью. Я всхлипнула, ткнувшись лбом в колени.
Может быть, это просто кошмар с перепоя? Может быть, я проснусь?
Но все было слишком реальным для сна. Болело тело – будто на нем живого места не осталось, онемели ноги от сидения на корточках, а когда я попыталась встать, это оказалось так больно, что слезы полились градом. Нет, это не сон. Все по-настоящему. Я одна в промозглой темноте. Без магии.
Может быть, еще есть надежда? Может, Оливия расскажет госпоже Кассии, а та попросит мужа? Может быть, у Родерика найдутся влиятельные знакомые, если он захочет за меня заступиться.
Может быть. Нужно просто подождать, и я ждала. То опускалась на корточки, то снова поднималась, пыталась прыгать, чтобы не замерзнуть. Понять, как быстро течет время в кромешной мгле, было невозможно, зато силы утекали слишком быстро. И когда иссякли они, пропала и надежда.
Оливия не поверила мне, а Родерик… кто я ему? Просто очередная смазливая девчонка.
В ледяной темноте я осталась одна.
Родерик
«Вставай! Вставай, человек!»
Родерик, застонав, натянул на голову одеяло, хоть и знал, что не поможет. Никому еще не удавалось скрыться под одеялом от собственного сна.
Ему снова снился Сайфер. Когда-то дракон появлялся в его снах часто, каждый раз бередя рану от потери. Потом перестал, но в последние недели сны вернулись и стали совсем другими.
Он никогда не видел Сайфера со стороны – трудно увидеть того, чьими глазами смотришь и на чьих крыльях летишь. И в тех, первых снах, он был в драконьем теле. А сейчас разум, точно издеваясь, подсовывал вид со стороны. Вид на статую дракона. Искусно сделанную, почти настоящую, но все же статую. Родерик прекрасно понимал, что его уверенность, будто эта статуя —Сайфер, тоже просто навеяна сном. И все же в душе, там, где после ухода дракона никак не хотела заживать черная дыра, начинало ныть.
Мало того, рядом с драконом всегда была Нори. Когда задумчивая, когда веселая; то спала, свернувшись клубочком под огромным боком, точно котенок, то о чем-то оживленно рассказывала. Там, во сне, Родерик многое бы отдал, чтобы услышать разговор, а не его отголоски. Проснувшись, он понимал, что и это было лишь сном, порождением его разума, не желающим расставаться с девушкой ни ночью, ни днем.
Он прекрасно помнил собственные мысли в день знакомства. Умненькая, но плохо образованная, милая, но чересчур уж непосредственная. Сейчас он видел, как она вгрызалась в знания, как старательно училась держать себя в руках, а заодно множеству мелочей, что люди его круга впитывают с молоком матери, и понимал, что первое его впечатление, хоть и было верным, не отметило главного.
В восемнадцать красива каждая вторая девушка, а если не красивая, так миленькая. С умными хуже, но и таких хватает. Нори была личностью.
Впрочем, спроси кто Родерика, что он нашел в ней – не стал бы ни разговаривать, ни объяснять. Просто Нори была… Нори. Его единственная. Его наваждение, не отпускавшее ни днем, ни ночью.
«Проснись, человек! Проснись, пока я не вышвырнул тебя в окно, чтобы уж точно разбудить!»
– Напугал ежа голым задом, – проворчал Родерик, приоткрывая один глаз. – Ты в комнате-то не поместишься.
Сосед мирно спал, укрывшись куполом тишины и темноты. А ему-то самому какого рожна не спится, сегодня ведь нет занятий?
– Дик! – долетел едва слышный сквозь оконное стекло девичий голос. – Дик!
Ему ответил мужской, куда громче.
– Чего орешь с утра, оглашенная!
– Да не тебе! Дик! Родерик!
Он подлетел над постелью. Диком его звали немногие,
