— Я все понимаю! — перебила Беатрикс. И посмотрела ему прямо в глаза. — Я знаю, что ты вампир.
По-прежнему держа ее руку, Олдер замер, словно окаменел. Беатрикс не знала, как долго длилось тягостное молчание, воцарившееся после ее признания, но в какой-то момент она вдруг услышала хриплый голос Олдера.
— Ты знала об этом еще до того, как я здесь появился?
— Нет, до этого не знала, — ответила Беатрикс. — Но в тот момент, когда ты впервые прикоснулся ко мне еще там, на поляне, я все поняла. — Она улыбнулась, хотя ей было совсем невесело. — Я ведь Охотница на вампиров, Олдер. Это у меня в крови. Думаешь, что я ничего не почувствовала только из-за того, что ты красив? Или потому, что твое появление предрекали древние пророчества?
— Ты все знала, но не убила меня?
Он еще крепче сжал ее запястье. Беатрикс накрыла его руку своей и тихо сказала:
— Нет, не убила. Ты уже один раз спас меня, Олдер. Я не боюсь тебя. Я доверяю тебе. Доверяю всей своей душой.
Лицо его исказила гримаса боли.
— Беатрикс, нет! Послушай меня… В тот день, когда случится то, ради чего я прибыл сюда, то есть как только умрет Ласло…
Она быстро наклонилась к нему и приложила палец к его губам, остановив его исповедь. Беатрикс не желала его слушать, в чем бы он ни хотел ей признаться. Прикоснувшись кончиками пальцев к его губам и ощутив выступающие контуры клыков, она покачала головой и тихо заговорила:
— Я прожила в Лимнийском лесу всю свою жизнь и с детства знала, что у нас, у колдуний рода Левенах, своя, особая судьба. Особое предназначение. Я поклялась отдать жизнь, защищая лимнийцев, и я не стану уклоняться от исполнения долга. Но ты, Олдер… ты первый мужчина, первый человек не моей крови, ради которого я бы с радостью умерла. Я не могу этого объяснить, я сама себя не понимаю. И мне все равно… Если я должна умереть этой ночью, то пусть я умру в этих руках, от этих клыков.
Она еще ниже склонилась к нему, и ее страсть вспыхнула с новой силой, потому что она знала: часы, которые им суждено провести вместе, сочтены и время стремительно убегает.
— Я не хочу причинять тебе боль, Беатрикс, — прошептал Олдер.
Она ласково ему улыбнулась.
— А может, ты меня любишь, Олдер?
Он нахмурился и отвел глаза — словно устыдился чего-то. Потом со вздохом пробормотал:
— Любовь не свойственна моей природе.
— А я думаю, что свойственна, — возразила Беатрикс. Она легла рядом с ним на узкую кровать. — До тебя я не желала ни одного мужчину, но теперь… Олдер, ты можешь взять меня с чистой совестью.
— У меня нет совести, — пробурчал он в ответ, и Беатрикс заметила, что его зрачки расширились в мерцающем свете свечей.
И еще ей показалось, что английский акцент стал сильнее. Она провела ладонью по его груди и тихо сказала:
— Олдер, возьми меня. Дай мне то, о чем я прошу. Давай проведем эти последние часы вместе. — Она нежно поцеловала его в губы. — Олдер, пожалуйста, не отказывай мне.
Он с жадностью впился поцелуем в ее губы и крепко прижал к себе. Минуту спустя, чуть приподнявшись, Беатрикс закинула ногу ему на бедро, стараясь не потревожить рану. Ей мучительно хотелось вновь ощутить его в себе, чтобы наконец-то разрешиться от бремени желания — страсть ее достигла предела в тот самый момент, когда вспыхнул пожар.
Немного помедлив, Олдер накрыл ее своим телом и откинул полы ее длинного фартука и балахона под ним. После чего уткнулся губами в ее шею. Она повернула голову, подставляя ему артерию, но он, сделав над собой усилие, прохрипел:
— Не позволяй мне сделать это, Беатрикс.
— Я заставляю тебя сделать совсем другое, — ответила она, приподнимая бедра ему навстречу. — Олдер, ты должен взять меня. Я приказываю. Ты понял меня, Олдер?
И тут он зарычал. Зарычал так, как рычал, пребывая в звериной своей ипостаси, в облике волка. Еще выше задрав полы ее балахона, он с угрозой в голосе проговорил:
— Хорошо, я повинуюсь тебе, Левенах.
В следующее мгновение Олдер вошел в нее, и оба громко застонали. Он входил в нее раз за разом, входил ритмично и уверенно, наполняя ее собой, своей силой. И так же ритмично и уверенно она раз за разом устремлялась ему навстречу, глядя при этом прямо ему в глаза. Движения их становились все быстрее, и все громче становились стоны, вырывавшиеся из груди Беатрикс. Наконец, содрогнувшись всем телом, она громко закричала. И в тот же миг Олдер прижался губами к ее шее. Она почувствовала укол его клыков в тот самый миг, когда он излил в нее свое семя. Но уже в следующее мгновение он резко дернул голову, так и не проколов ее артерию, и тоже закричал. Этот крик Олдера еще долго звучал у Беатрикс в ушах, звучал словно какое-то странное эхо. И еще она запомнила ослепительный белый свет, струившийся откуда-то с потолка в тот момент, когда в нее изливалось семя вампира, которое она принимала с жадностью и благодарностью.
Они спали в объятиях друг друга, а тем временем там, снаружи, над разоренным пожаром постоялым двором «Белый волк» медленно поднималось солнце. Они спали и тогда, когда солнце, прокатившись под куполом неба, вновь скрылось за вершинами деревьев.
Они не проснулись даже и тогда, когда каменные плиты в полу раздвинулись и кошки, сплошь покрытые сажей и гарью, принялись в раздражении расхаживать вокруг ножек кровати. Бо и Эра протяжно мяукали, но ни они, ни свет, проникавший сюда из колодца Левенах, не пробудили спящую пару.
Тела исчезли.
Беатрикс пыталась разглядеть в сгущавшихся сумерках тела, но их не было. Смертных останков Дунстана и Фреды больше не было.
В том месте, где у стены постоялого двора сидели трупы супругов, державшие на руках собственные головы, теперь холмиком лежали пахучие травы, старинные талисманы, которые, судя по всему, собирали в спешке. А рядом стояли миски с крупной солью. Кроме того, на почерневшей от сажи парадной двери постоялого двора был нацарапан крест в виде буквы X.
Было ясно: лимнийцы вернулись и забрали тела убитых супругов, а вместо них оставили обереги — те самые, какими Беатрикс научила их защищать себя и свои дома от вампиров. Только теперь лимнийцы решили использовать обереги против самой Беатрикс, вероятно, считали, что тем самым обезопасят себя от ее чар.
У Беатрикс защемило сердце. Те люди, которых Левенах на протяжении многих поколений защищали от зла, теперь защищались от нее ее же талисманами. Беатрикс понимала, что означала метка на двери. Они считали ее убийцей невинных.
И теперь, как только им представится возможность, они убьют ее. Олдер был прав. Она больше не могла чувствовать себя в безопасности.
